Ринсвинд и Плоский мир - Кравцова Ирина (читать книги онлайн без TXT) 📗
Человек, занимающий в данный момент должность патриция, глава чрезвычайно богатой и могущественной семьи Витинари, был худ, высок и хладнокровен, как дохлый пингвин. Именно такие люди любят держать дома белых кошек, которых рассеянно поглаживают, приговаривая людей к смерти в водоеме с пираньями. Для полноты картины вы бы рискнули добавить, что патриций, вероятно, собирает редкий тонкий фарфор и крутит его в своих голубовато-белых пальцах, пока из глубоких подземелий доносится эхо затихающих вдали криков. Вы бы не усомнились в том, что он любит употреблять слово «изысканный» и что у него тонкие губы. Он казался человеком, который моргает настолько редко, что это событие каждый раз можно отмечать в календаре как праздник.
На самом деле почти все ваши предположения неверны. Хотя у патриция действительно был маленький и чрезвычайно старый жесткошерстный терьер по кличке Вафлз, который сильно вонял псиной и наскакивал на всех подряд с одышливым лаем. По слухам, это было единственное существо на всем белом свете, которое патриций по-настоящему любил. Он и правда время от времени приговаривал людей к смерти в страшных мучениях, но это считалось вполне приемлемым поведением для правителя города и обычно одобрялось подавляющим числом горожан [10]. Жители Анка – народ практичный, и они считали, что патриций, запретив все уличные театры и выступления мимов, заботился прежде всего о благосостоянии своих подданных. Патриций не сеял в душах горожан ужас, он бросал его туда по зернышку.
Патриций вздохнул и положил последнее донесение на высокую стопку рядом с креслом.
В детстве он как-то видел жонглера, который мог удерживать в воздухе дюжину тарелок. Чтобы приступить к обучению искусством управлять Анк-Морпорком, городом, который кто-то описал как «нечто напоминающее перевернутый вверх дном термитник без присущего последнему шарма», он должен был проделать такой же трюк с сотней тарелок.
Патриций глянул в окно, на возвышающуюся вдали громаду Башни Искусства, которая была центром Незримого Университета, и рассеянно спросил себя, сможет ли кто-нибудь из этих старых ослов-зануд изобрести лучший способ обработки писанины. Нет, конечно. Волшебник просто не понимает такой элементарной штуки, как простейший гражданский шпионаж.
Он снова вздохнул и взялся за расшифровку того, что президент Гильдии Воров сказал своему заместителю в полночь в потайной звуконепроницаемой комнате, что за его кабинетом в штаб-квартире Гильдии, но…
Оказался в Главном за…
Нет, в Главном зале Незримого Университета он бывал не раз. На бесконечных обедах. И вокруг него так же находилось множество волшебников, но все они были…
…Не такими.
Подобно Смерти, – на которого, по мнению некоторых менее везучих жителей города, он походил как две капли воды, – патриций никогда не впадал в ярость, не обдумав, к чему это приведет. Хотя иногда он думал очень быстро.
Патриций обвел взглядом собравшихся волшебников. На их лицах застыло выражение, от которого слова возмущения застряли у него в горле. Волшебники были похожи на овец, которые вдруг наткнулись на попавшего в капкан волка, причем это случилось как раз в тот момент, когда до них донесли ценную мысль, что в единстве – сила.
Было у них нечто похожее в глазах.
– Что означает это безоб… – он поколебался и неуклюже закончил: – Это? Веселая шутка в честь Дня Мелких Богов, а?
Его глаза метнулись в сторону и встретились с глазами маленького мальчика, который держал в руках длинный металлический посох. На губах мальчика играла самая странная улыбка, что когда-либо видел патриций.
Кардинг кашлянул.
– Господин… – начал он.
– Выкладывай, приятель, – рявкнул на него лорд Витинари.
Сначала Кардинг испытывал робость, но тон патриция был чуть более безапелляционным, чем нужно. Костяшки пальцев волшебника побелели.
– Я волшебник восьмого уровня, – негромко произнес он. – И ты не смеешь обращаться ко мне таким тоном.
– Хорошо сказано, – похвалил его Койн.
– Бросьте его в подземелье, – приказал Кардинг.
– У нас нет подземелий, – напомнил ему Лузган. – Это же университет.
– Тогда отведите в винные погреба, – отрезал Кардинг. – И пока будете внизу, постройте пару-другую подземелий.
– Вы хоть понимаете, что творите? – справился патриций. – Я требую, чтобы мне объяснили, что означает…
– Ты ничего не можешь требовать, – возразил Кардинг. – А означает это, что с сегодняшнего дня городом будут править волшебники, как это было предопределено изначально. Так, уведите его…
– Вы? Править Анк-Морпорком? Волшебники, которые даже друг дружкой управлять не могут?
– Да!
Кардинг отдавал себе отчет в том, что это не самый остроумный ответ. Но куда больше его волновало то, что песик Вафлз, который был перенесен в зал вместе с хозяином, подковылял, с трудом передвигая ноги, к волшебнику и сейчас близоруко всматривался в его туфли.
– Тогда все поистине мудрые люди предпочтут отсидеться в безопасности в каком-нибудь славном глубоком подземелье, – сыронизировал патриций. – Так что прекращайте дурачиться и верните меня на место. Тогда вполне возможно, мы замнем эту тему. Или заминать потом придется вас.
Вафлз прекратил исследовать туфли Кардинга и затрусил к Койну, обронив по пути несколько клочков шерсти.
– Эта пантомима слегка затянулась, – заявил патриций. – И теперь я…
Вафлз зарычал. Это был глубокий, первобытный звук, который задел какую-то струну в расовой памяти всех присутствующих и вызвал у них неудержимое желание залезть на дерево. Он воскрешал в памяти длинные серые тени, охотящиеся на рассвете времен. Просто удивительно, как в таком маленьком животном может умещаться столько угрозы. И вся эта угроза была направлена на посох в руке Койна.
Патриций шагнул вперед, чтобы подхватить собаку, но Кардинг поднял ладонь и послал через весь зал опаляющую струю оранжево-голубого пламени.
Патриций исчез. На том месте, где он стоял, замерла маленькая желтая ящерица. Она моргала глазами и озирала всех свирепым взглядом, выражающим характерную для всех рептилий глупую злобу.
Кардинг изумленно уставился на свои пальцы, как будто видел их впервые в жизни.
– Прекрасно, – хрипло прошептал он. Волшебники посмотрели на тяжело дышащую ящерицу и перевели взгляд на город, сверкающий в свете раннего утра. Там, снаружи, оставались муниципальный совет, городская стража, Гильдия Воров, Гильдия Торговцев, жрецы… и никто из них даже не подозревал, какая беда вот-вот обрушится на их головы.
«Началось», – сказала шляпа из своей коробки, которая стояла на палубе.
– Что началось? – переспросил Ринсвинд.
«Правление чудовства». На лице Ринсвинда отразилось недоумение.
– Это хорошо?
«Ты когда-нибудь понимаешь, что тебе говорят?»
Ринсвинд почувствовал, что вступает на более знакомую почву.
– Нет, – ответил он. – Не всегда. Особенно в последнее время. Не часто.
– А ты уверен, что ты действительно волшебник? – осведомилась Канина.
– Это единственное, в чем я когда-либо был уверен, – убежденно произнес он.
– Странно.
Ринсвинд сидел на Сундуке на освещенном солнцем баке «Океанского танцора», и корабль, мирно покачиваясь, пересекал зеленые воды Круглого моря. Снующие вокруг моряки занимались – Ринсвинд в этом ничуть не сомневался, – важными для мореходства вещами, и он надеялся, что они делают все правильно, потому что после высоты он больше всего на свете ненавидел глубину.
– Ты выглядишь обеспокоенным, – заметила Канина, которая подстригала ему волосы.
Ринсвинд втянул голову в плечи, пытаясь сделать ее как можно меньше, чтобы уберечь от мелькающих ножниц.
– Это потому, что я обеспокоен.
– А что такое Абокралилсис?
Ринсвинд поколебался.
– Ну, – ответил он, – это конец света. Что-то вроде.
– Что-то вроде? Что-то вроде конца света? Ты хочешь сказать, что мы даже ничего не поймем? Оглянемся и спросим друг у друга:
