Цветы в пустоте - Сергеева Александра (полная версия книги txt) 📗
И он не стал возражать: лишь кивнул и сам шагнул к миротворцу. Переулок, в который они забрели, всё равно был пустынен, и они уже дошли почти до самого посольства. А Сильвенио так хотелось поделиться хоть с кем-нибудь распиравшим его изнутри счастьем, что ждать до возвращения в свою комнату он уже не мог. Пусть всё будет прямо сейчас и прямо здесь, решил он неожиданно даже для самого себя. Мартин подошёл совсем близко, взял его за руку, свободную руку несмело положил ему на плечо. Чего же ты ждёшь, хотелось сказать Сильвенио, счастье в нём требовало немедленного выхода, давило изнутри неуёмной энергией, а Мартин почему-то всё медлил и медлил, и Сильвенио не решался потянуться к нему сам, потому что это было бы…
Как бы это было, он додумать не успел, потому что Мартин всё-таки поцеловал его в этот момент, и он ответил – с жаром, с благодарностью. Пожалуй, этот поцелуй был не таким волшебным, каким должен был стать тогда, когда он был бы для Сильвенио первым; но и так получилось достаточно хорошо. Ничего особенного, никаких дополнительных ощущений вроде участившегося пульса или сбитого дыхания, и, пожалуй, на самом деле это вполне можно бы было заменить простым объятием – с тем же эффектом. Его разум, привыкший каталогизировать, фоново сопоставил, что с Аргзой целоваться всегда вроде бы было как-то по-другому, но более точных данных не предоставил, так что полного анализа не получилось. Мартин, однако, казался довольным, все показатели его тела говорили об этом, и Сильвенио не стал разрывать поцелуй ради него, хотя секунд через двадцать поцелуй этот ему уже немного наскучил. В конце концов, ничего плохого в этом тоже не наблюдалось.
Так в их дни добавилось ещё больше близости. Мартину нравилось его целовать, а Сильвенио нравились объятия – таким образом удовольствие получали оба. Ничего больше не изменилось: миротворец не настаивал ни на дальнейшем развитии отношений, ни на срочном отлёте. Всё так же неторопливо, всё в том же спокойном темпе их нынешней жизни, они изучали расписания дальних туристических рейсов, продумывали, что взять с собой в такой долгий путь, ходили по городу, взявшись за руки, неспешно целовались в тени парковых аллей и долго беседовали вечерами в чьей-нибудь из двоих комнате на самые разные темы.
Что бы потом ни случалось, как бы ни менялся сам Сильвенио и его жизненный путь, много позже он всегда вспоминал этот период своего бытия с неизменной теплотой. Иногда, когда ему становилось особенно тоскливо и одиноко, когда испытываемые им страдания становились невыносимыми, он вызывал перед глазами образ сияющего от счастья Мартина и тепло его рук, переносился разумом на мирные тихие улочки Эль-Вирата – и, бывало, от одного этого ему становилось легче. Он старался не вспоминать лишь тот грустный оттенок неизбежности, который довлел над его сердцем всё это время.
Только однажды Мартин дал ему знать о своих истинных желаниях: одним утром, проснувшись, Сильвенио обнаружил, что друг недвусмысленно склонился над ним, и, судя по расширившимся зрачкам и учащённому дыханию, думал он явно не о вегетарианском меню открывшегося в городе нового ресторана. Похоже, никаких активных действий он предпринимать пока не собирался, терпеливо ожидая его пробуждения, но Сильвенио очень хорошо видел, чего ему стоило это терпение.
– Доброе утро?
Мартин чуть ли не впервые не отозвался на приветствие, глядя на него несчастными глазами собаки, остро нуждающейся во внимании хозяина. От него веяло неприкрытым желанием, ещё не животным, но, тем не менее, очень сильным. Сильвенио машинально вжался спиной в простынь, борясь с порывом оттолкнуть его от себя.
– Сильвенио, – даже голос у миротворца был более напряжённым, чем обычно, и в то же время каким-то очень тягучим, грудным. – Я знаю, что слишком быстро перехожу к… У вас, наверное, на это уходят годы, и, поверь, мне ужасно стыдно, что я себя так веду, но… я не могу так больше, Сильвенио. Ты – ты позволишь мне?..
Он закусил губу, вжимаясь в постель ещё больше. Мартин, видя его замешательство, рискнул к нему прикоснуться: его руки бережно откинули одеяло, его губы коснулись шеи возле уха. Сильвенио задрожал, сам не зная почему. Воспоминаний о том, что с ним делали Близнецы, больше фактически не наблюдалось в его голове, однако его тело всё помнило, и, более того – это тело ещё помнило Аргзу. И больше телу пока совершенно не хотелось никаких излишних контактов.
– Позволь мне, пожалуйста, позволь мне… – лихорадочный шёпот Мартина вызывал толпы мурашек по коже там, где он касался её горячим дыханием. – Я не причиню тебе боли, ты же знаешь, я никогда, ни за что не сделаю тебе больно, ты можешь даже ничего не делать, я же не требую, я хочу только… только… Позволь мне, ладно?..
– Не надо…
– Тебе нечего бояться, я позабочусь обо всём, я всё сделаю сам, ты даже не почувствуешь, я могу так, чтобы ты ничего не ощутил, я…
– Мартин! – он упёрся в его грудь ладонями, держа его на расстоянии, и повторил уже твёрже, глядя ему в глаза: – Не надо. Если ты у меня наконец-то есть возможность выбирать… если ты даёшь мне эту возможность… то мой ответ – нет.
Несколько секунд Мартин молча смотрел на него, словно бы не вполне осознавая смысл сказанных слов. Затем отстранился и сел на самом краю постели, криво, невесело улыбнувшись. Между ними повисло крайне неловкое молчание.
– Прости меня, – заговорили они одновременно.
Сильвенио кивнул, давая ему право высказаться первым. Мартин повернулся к нему, улыбаясь всё так же печально.
– Прости. Я не должен был, я знаю. Просто ты такой… такой красивый. Я не сдержался. Но я всё понимаю и впредь себе такого не позволю, тебе не о чем волноваться. Я понял и принял твой ответ… Спасибо уже за то, что ты и так долго терпел мои ужасные домогательства, спасибо за то, что подарил мне немного моего эгоистичного счастья.
Сильвенио сел в кровати и решительно обнял его обеими руками, уткнувшись лбом в его плечо.
– Мартин, ты… Ты снова неправильно всё понял. Почему ты всегда всё так драматизируешь и сгущаешь краски? Ты нравишься, мне, правда. И я уже говорил, почему. Я просто… не хочу сейчас такого. Раньше у меня никогда не было выбора. Паук заставлял меня… леди Хенна считала отказ оскорблением… подозреваю ещё, что и Близнецы внесли свою лепту в мою неприязнь к… такого рода взаимодействию. Не обижайся, пожалуйста. Дело не в тебе, ты же знаешь. Просто теперь, когда ты показал мне свободу, я хотел бы не заводить пока подобных отношений. Я хочу, пока есть возможность, пожить без всего этого. То есть, для себя, понимаешь? Посвятить свой разум тому, для чего он предназначен: поиску и сбору информации, познанию Вселенной. А физические отношения всегда этому только мешают, на мой взгляд. Во всяком случае, они ещё ни разу мне не помогали. Но если – если я решу, что мне всё-таки нужно это, то ты будешь единственной возможной кандидатурой, обещаю! Только ты. А до тех пор… ты можешь просто, ну… побыть рядом? Мне необходима твоя поддержка. Твоя дружба. И мне… нравятся объятия. И я могу потерпеть поцелуи… Так что? Ты согласен оставить всё, как есть?
– Конечно, – тут же согласился Мартин, не раздумывая. – Конечно, Сильвенио. Я буду рядом столько, сколько тебе нужно.
Но больше он его не целовал.
Всё случилось, как и всегда, как-то внезапно, когда никто из них этого не ожидал, хотя, если уж говорить начистоту, им обоим просто не следовало излишне расслабляться, а следовало быть начеку. Это должно было стать совершенно обычной прогулкой, такой же, как и многие другие. Вот только, конечно, им уж точно не стоило идти на самый большой рынок планеты за покупкой всех мелких бытовых вещей для предстоящего путешествия, а что бы стоило – так это помнить о том печальном факте, что толпа, к сожалению, почти всегда таит в себе опасность. Особенно для тех, кто не умеет от этой опасности защититься.
Мартин оставил его буквально на минуту, оставив Сильвенио заворожённо осматривать прилавок с гобеленами, расшитыми национальными узорами Эль-Вирата, а сам отошёл, дабы глянуть, не закрылся ли ещё неподалёку магазинчик с портативной техникой. В один момент Сильвенио ещё мог краем глаза видеть его выделяющийся даже в такой многолюдной толпе белый силуэт – а в следующий момент его самого уже тащили куда-то прочь, вцепившись в его плечо внушительной когтистой лапой, которая при ближайшем рассмотрении оказалась всего лишь искусно сделанной перчаткой.
