Сорок апрельских дней (СИ) - Савенков Сергей (книги бесплатно без .TXT) 📗
И имя Маяка: «Aeon».
Она клубилась облаком и падала вниз дождём. Собирала листьями драгоценную влагу и тянулась к солнцу цветами. Ветром неслась над землёй, играя с травой.
В небесах сияла разломанная на части, расплетённая радуга. Вселенная замерла в ожидании…
Кир сидел возле чёрной воды, изучая кристалл.
«Что за буквы внутри, что за странная вязь?»
Сколько мальчишка не вглядывался, сложить слова не удавалось. Только слезились глаза.
«А может… Что, если попробовать так, как учила Эйприл?
Он оставил попытки прочесть слова, прекратил думать и вгляделся в прозрачную глубину…
Кристалл затягивал. Кир таял, растворялся в сиянии и блеске — пока, наконец, окончательно не исчез.
Теперь он был амулетом, но надпись осталась загадкой. Он просто не мог её прочитать — смотреть нужно было со стороны.
Кир сделал усилие и оказался перед прозрачной стеной — гранью кристалла. На ней переливалась огромные буквы:
«МИР ДАВНО МЁРТВ
ТЫ НАВЕКИ ОДИН»
Девушка вглядывалась в океанскую гладь, надеясь средь волн увидеть ответ.
Она теперь знала, зачем были запущены эти процессы.
Кир и Эйприл.
Понимала, почему они столько болтали.
Маяк искал смысл, цели и мотивацию. Искал ответ, для которого не было даже вопроса.
Он мог вернуть человечество к жизни, использовав данные матриц.
Но зачем? Чтобы опять наблюдать агонию самоуничтожения?
Мог создать любых других существ. Но каких? И для чего?
Мог бесконечно наращивать мощности. Расти, ускоряясь. Покорять пространство, менять структуру материи, превращать мир в модель самого себя — ведь в основе него была Тьма.
Можно ли модель Вселенной в масштабе один к одному считать имитацией? В чём смысл существования подобного мира?
Чтобы искать ответ, нужен вопрос.
Вопросов у Маяка не было.
Они были у Эйприл.
Её начинало тошнить, а руки превращались в ледышки, когда она думала о застывшей пропасти безвременья. Нескончаемая череда рождений: мальчишки, девчонки и тучи очаровательных белых котят. Сколько их было раньше и сколько сейчас? Можно только гадать. Сновидение заканчивалось, сменялось другим, и — опять…
Кто они? Кто эти персонажи снов?
Дыхание одной пустоты, осколки ветра. То, чего никогда не существовало.
Одиночество и тишина. Такая, что слышно, как бухает сердце.
В этих ударах Эйприл слышала биение разных сердец: Эйприл-ушедшей-со-Станции, Эйприл-ненавидящей-Кирилла, Эйприл-влюблённой-в-Кирилла. Эйприл-несчастной, Эйприл-счастливой. Эйприл-пытавшейся-научить-Кирилла-любить.
Где они все? Там, за горами?
«А я-то считала себя особенной!»
Все её чувства — лишь перепады напряжения, а живое биение сердца Кирилла — такты процессора. «Да-нет», «ноль-единица». Но где же, во всех этих дуальностях, спрятан свист ветра и шорох прибоя? Солнце, одуванчики, облака? И сияющие глаза влюблённого мальчишки?
Эйприл тряхнула головой — полетели в стороны слёзы.
«Не важно! Всё это не важно! Я сейчас, я живая!»
Но мрачные вопросы вернулись.
Сколько тянется этот апрель? Можно ли рассуждать о времени в мире, который никто не воспринимает? И какой мир реальней: пустой и застывший снаружи или живой и развивающийся внутри?
А люди? Что ими двигало, почему человечество развивалось? Шло ли вперёд или просто смотрело сны?
Теперь Эйприл знала, что дело совсем не в инстинктах. Но в чём? Была ли у людей своя воля? Смогли бы они замедлить развитие, отсрочив и гибель — или всему надлежит исчезнуть в определённое время, освободив место для новых чувств, идей и культур?
Может, человечеством двигала та же сила, что движет развитием Вселенной? Что это за сила?
Эйприл вглядывалась в океан, но барашки не давали ответа.
Бил ветер в лицо, и по щекам всё текли солёные слёзы.
Нет в голове модели, ведь нет головы. Модель — весь их с Кириллом мир, целиком.
«Самое странное, что по-прежнему, хочется жить. Дышать, любить, целоваться… Ничуть не меньше, чем раньше. Нисколечки!»
Девочка, что не оставляет следов
Берег завален изъеденными океаном обломками древних транспортных средств, жилых платформ, и обрывками бронированных кабелей.
На песке, в оставленных в мои предыдущие прогулки следах, лежит снег. Под кроссовками похрустывает корочка льда.
Странная осень…
Яркое и холодное солнце сковало весь мир: еле шевелится громадная океанская туша, ветра отсиживаются где-то в ущельях, даже тучи попрятались и ленятся выползти на небеса.
Как же так вышло, что мои одногодки начинают новую, взрослую жизнь: поступают на работу, встречают жён и заводят детей, а я — умираю на всеми забытой планете вместе со странной девчонкой и безумным отцом?
Что-то не так. Со мной, с этим пустынным миром, и главное — с Мэйби. Где-то в прошлом, я совершил роковую ошибку. Но когда? И в чём она заключалась?
Ни в глазах любимой, ни в тяжёлой, как жидкий металл, океанской воде, я не вижу ответ.
Вроде, всё делал правильно: открывался, исследовал, изучал. Я не сбегал от мира, наоборот, шёл навстречу.
Океан сцапал меня, пережевал и выплюнул на усыпанный мусором берег…
Поднимаю глаза к небесам и роняю тихо, лишь для себя одного:
— Умирать…
Но Мэйби слышит, хоть стоит от меня метрах в пяти. Она ВСЕГДА слышит, сколь тихо я бы не говорил.
— Умирать? Может лучше полезем на скалы? — она взмахивает рукой. — Туда!
Скалы! Громко сказано! Десяток отполированных штормами валунов, возвышающихся над сияющей, точно ртуть, поверхностью.
— Зачем?
— Затем, что ты загрустил. Значит, надо подвигаться. Лучшее средство! Представляешь, какой оттуда откроется вид? Будто стоишь посреди гигантского зеркала! В таком, всякое можно увидеть!
— Разве можно в моём состоянии лазать по скалам?
— Пошли! — она лупит меня в бок кулаком и грозится котёнку: — А ты — жди нас здесь!
Мы перепрыгиваем с камня на камень, изредка ползём на четвереньках. Наконец, добираемся до самого далёкого валуна. Тут, на окружённой водой скале — теплее, чем на берегу. Но на душе, даже хуже…
— Ну, довольна?
— Вполне! У тебя ведь улучшилось настроение, верно?
Не особенно… Только ладони подрал.
Трясу рукой, и на камень падают капельки крови.
Не могу больше видеть эти чёрные скалы. Вновь поднимаю глаза к небесам.
Яркая, до рези в глазах, синева.
«Умирать»
От яркого света из глаз текут слёзы. Я опускаю глаза. Минуя неразличимый горизонт взгляд соскальзывает с небес прямо на зеркало океана.
«В таком, всякое можно увидеть!»
Я, вижу в нём небеса.
— Умирать.
На мгновенье, в воде вспыхивают искры. От них, во все стороны, вытягиваются белые линии. Медленно, чуть заметно.
Инверсионные следы!
Я шепчу:
— Началось… — и поворачиваю голову к Мэйби.
Поняла. Она ВСЕГДА понимает. Без лишних вопросов.
— Кир! За мной! Быстро! Тогда сможешь выжить! — она разбегается и прыгает на соседний камень.
Умирать мне совсем не хочется. Наоборот, до одури хочется жить.
И я мчусь за ней.
Мэйби, не рассчитав очередной прыжок, срывается в воду. Засмотревшись на её падение, я поскальзываюсь и лечу за ней. В тысячах пузырьков погружаюсь в обжигающе-холодную воду, всплываю, фырчу и отплёвываюсь. Расстёгиваю и сбрасываю кроссовки. Вижу, как Мэйби стягивает с себя потяжелевшую от воды куртку и отчаянно гребёт к берегу.
Плыву за ней. Почти догоняю — но всё же, она выходит на берег первой. От тела, от мокрой одежды поднимается пар.
Когда воды уже по щиколотку, поскальзываюсь и падаю ничком. Ногу пронзает боль, голова бьётся о камень.
— Кир! — Мэйби подбегает и помогает подняться.
Провожу ладонью по лицу.
