Молот и наковальня - Тертлдав Гарри Норман (читать книги онлайн полные версии txt) 📗
– Если не ошибаюсь, сегодня ты приносишь уже третий мешок, высокочтимый Фемистий, – заметил Маниакис.
– Так оно и есть, величайший. Что поделаешь, люди крайне огорчены твоим решением. Вероятно, тебе следует об этом знать.
– Благодарю. Я уже понял намек, – сухо сказал Маниакис.
Намек Фемистия, желавшего показать собственное огорчение решением Автократора, выражался в том, что он отказывался предпринимать что-либо в отношении бесконечного потока петиций, а доставлял их прямо к Маниакису. Придя к выводу, что одних намеков недостаточно, Фемистий смущенно кашлянул и сказал:
– Прошу простить мне мою откровенность, величайший, но я опасаюсь волнений в столице, которые могут начаться, если ты претворишь в жизнь свое огорчительное решение.
– Высокочтимый Фемистий! Я вовсе не намерен забирать с собой из столицы всех своих воинов, – ответил Маниакис. – Думаю, гарнизон Видесса справится с любыми волнениями, если таковые возникнут.
– Может, да, величайший, а может, нет. – Фемистий легонько похлопал рукой по мешку с петициями – По долгу службы я ознакомился с содержанием многих посланий и был поражен тем, как много их направлено тебе именно от солдат столичного гарнизона. Они полагают, что после твоего отбытия им остается рассчитывать лишь на весьма сомнительное милосердие маку ранцев.
– Вздор! – сказал Маниакис. – Железные парни переберутся через Бычий Брод не раньше, чем научатся летать.
– Величайший – известный стратег… – начал Фемистий. Маниакис исподлобья взглянул на него – поскольку до сих пор все его военные начинания заканчивались поражениями, он заподозрил в словах сановника скрытую насмешку. Но тот, похоже, говорил искренне. – Пониманию простых воинов недоступно то, что тебе кажется очевидным, – продолжал Фемистий. – А если их покинет мужество, тогда то, чего они так боятся, однажды может стать свершившимся фактом.
– Я приму твое предупреждение к сведению, – ответил Маниакис. – Благодарю тебя за доставку петиций. Тем не менее подготовка к моему возвращению на Калаврию будет продолжена.
Фемистий что-то пробормотал себе про нос. Маниакис выдержал паузу, предоставив тому возможность высказаться вслух, но вельможа не стал этого делать. Огорченно покачивая головой, управляющий службой жалоб покинул императорскую резиденцию.
На следующий день перед Автократором предстал Курикий. Поднявшись из проскинезиса и получив разрешение говорить, он сразу перешел к делу:
– Величайший, я обратил внимание на то, что ты изъял большое количество золота, серебра и драгоценностей из казны, которая, как ты должен быть осведомлен, без того слишком скудна.
– Да, я сделал это, высокочтимый казначей, – согласился Маниакис, – поскольку намерен перенести управление империей в Каставалу и мне необходимы средства, чтобы сводить концы с концами.
– Но величайший! Ты оставил слишком мало на нужды столицы! – в отчаянии воскликнул Курикий.
– А почему это должно меня тревожить? – поинтересовался Маниакис.
Казначей недоуменно воззрился на Автократора – подобный вопрос просто никогда не приходил ему в голову. По его разумению, Видесс всегда должен был оставаться центром вселенной, будто такое положение было занесено самим Фосом в его священные скрижали.
– Что выпало на мою долю в этом городе, кроме горя, несчастий и постоянных треволнений – не в последнюю очередь по твоей вине, высокочтимый Курикий? – продолжал Маниакис. – Я просто счастлив навсегда распрощаться с Видессом, да и с тобой тоже. Должен сказать прямо, я некоторое время даже подозревал, что в сговоре с моим братом был ты, а не Цикаст!
– Н-нет, в-величайший, т-только не я! – От испуга Курикий начал заикаться. Ему внезапно открылась старая истина: родство с Автократором таит в себе не только преимущества, но и немало опасностей. – Я.., конечно, я был не согласен с некоторыми твоими поступками, но я никогда против тебя не злоумышлял, В конце концов, ты – отец моих внуков!
– По крайней мере, честно сказано! – Маниакис невесело рассмеялся. – От подавляющего большинства других я не могу ожидать даже этого!
– Величайший! Может быть, ты все же отменишь свой крайне неудачный план, согласно которому и ты, и столь значительная часть богатств империи должны отправиться в то захолустье, откуда ты прибыл в Видесс с таким триумфом? – приободрился казначей.
– Что? Нет, об этом не может быть и речи, высокочтимый Курикий, – ответил Маниакис. – Я сыт Видессом по горло. К тому же за последнее время никому не удалось представить мне ни одной убедительной причины, по которой я мог бы изменить свое намерение.
Хотя пытались многие.
– Ужасно, величайший. Ты говоришь так, словно лишь какое-нибудь знамение, ниспосланное самим Господом нашим, благим и премудрым, сможет тебя переубедить.
– Знамение сможет, – подтвердил Маниакис. – Но это должно быть великое знамение. На маленькое я не согласен.
– Величайший, – проговорил Камеас, осуждающе поджав губы, – вот уже третий раз за последнюю неделю экуменический патриарх, святейший Агатий, испрашивает у тебя аудиенцию. Не кажется ли тебе, что небольшая беседа с ним была бы весьма мудрым поступком? Разумеется, всем известно, наместником Фоса на земле являешься ты и только ты. Но патриарх – глава церковной иерархии; пренебрегать его словами и просьбами неблагоразумно.
– Он скажет, что не намерен освящать мой брак, но попробует отговорить от возвращения на Калаврию, – фыркнул Маниакис. – Вот я и сказал то, что собирается сказать Агатий. И сберег время, которое он намерен у меня отнять.
Камеас неожиданно сверкнул глазами:
– Всякому овощу свое время. А нынешнее время, как мне кажется, не очень подходит для того, чтобы проявлять неуместное легкомыслие.
Маниакис вздохнул. Он сидел на троне уже достаточно давно, чтобы понимать: когда постельничий настолько выведен из себя, что начинает употреблять слова “неуместное легкомыслие”, к этому следует отнестись серьезно.
– Хорошо, достопочтеннейший Камеас. Я приму патриарха. Но ему следует проявить гибкость. Если же он собирается всего лишь повторить то, что я уже слышал, то ничего не добьется.
– Я немедленно передам твои слова синкеллию патриарха, Скомбросу, – ответил Камеас.
А Скомброс, в чем Маниакис не сомневался, немедленно передаст эти слова Агатию. У постельничего с синкеллием было много общего: ни один из них не обладал формальной властью, но оба имели влияние, которое сводило на нет малозначительность занимаемых ими должностей.
Когда несколько дней спустя Агатий явился в императорскую резиденцию, на нем не было ни голубых сапог, ни украшенного жемчугом и шитого золотом облачения, положенного ему согласно его сану. Патриарх надел траурную черную рясу, а ноги его были босы.
– Величайший! – возопил он, получив дозволение подняться из проскинезиса. – Умоляю тебя не покидать столицу империи! Видесс, царица столиц, станет вдовой, лишившись возможности лицезреть твой лучезарный лик!
– Это очень мило, святейший, – ответил Маниакис, – но ты можешь завывать, словно стая волков, сколько твоей душе угодно. Подобными заклинаниями невозможно убедить меня в том, что я должен остаться.
– Величайший! – Агатий метнул на Маниакиса обиженный взгляд. – Я действительно уверен, что твой отъезд станет катастрофой не только для столицы, но и для всей империи! Никогда прежде Автократоры не покидали Видесс в годину тяжелых испытаний. В чем необходимость подобного решения? Ведь здесь, за неприступными стенами, все мы находимся вне пределов досягаемости любого врага.
– Любого врага, у которого нет осадных механизмов, – прервал патриарха Маниакис. – Если бы макуранцы находились на этом берегу Бычьего Брода, мы уже вели бы отчаянную битву, защищая свои жизни. Когда я стал думать, а есть ли вообще в империи мирные провинции, то насчитал их всего две: Приста, куда мне совершенно не хочется, и Калаврия.
– Но разве это справедливо, величайший? – спросил Агатий. – Ведь ты позаимствовал в храмах много золота, чтобы сохранить империю. А теперь ты хочешь покинуть Видесс, трепетное сердце той самой империи, которую намеревался защищать! – Патриарх очертил магический знак солнца над своим собственным сердцем. – На какие еще уступки мы могли бы пойти, дабы убедить тебя изменить свои намерения и вновь последовать тем путем, какой диктуют нам всем благоразумие и здравый смысл?
