Черная Книга Арды - Васильева Наталья (читаем книги онлайн бесплатно полностью .txt) 📗
— Никогда этот меч не поднимется против твоих людей, господин. В том клянусь за себя и за детей своих!
Одобрительный гул был ему ответом — только Изначальный тихо вздохнул. Юному тяжело заглушить голос сердца; а он еще так молод, этот Хурин из дома Хадора… Будем надеяться, что ему не придется выбирать. Учитель обернулся к Ахтэнэ — и на мгновение замер, встретившись с ней глазами. Девушка заговорила первой.
— Тано… — с трудом давались слова, — прими мой дар.
Распахнула легкий черный, шитый серебром плащ — и, привстав на цыпочки, бережно возложила на седые волосы Учителя венок: ломкие звезды элленор, серебристо-белые, едва распустившиеся бутоны звездоцвета-гэлемайо и веточки можжевельника, словно дымкой окутанные тонкими нитями звездчатки-гэллаис .
На несколько мгновений он замер, словно боялся пошевелиться или вздохнуть; потом протянул руку, и узкая рука девушки доверчиво легла в его ладонь.
— Благодарю… Ахтэнэ.
«И перед всеми скажу…» Вот ты и сказала.
Он подал Ахтэнэ маленький ларец из лакированной меди:
— Я дарю тебе этот убор. Тот, кто носит его, будет любим всеми и всегда. И… не забывай меня.
— Я никогда не забуду, — тихо ответила Ахтэнэ.
Вала стремительно обернулся к Хурину, сильно сжал плечи человека, заглянул в глаза, встряхнул:
— Береги ее. Береги ее, слышишь?
Было что-то в его глазах, в тихом напряженном голосе, отчего человеку захотелось вдруг преклонить колено — не мог он сейчас смотреть в эти глаза, только ответил глухо:
— Я клянусь, — и склонил голову.
Гортхауэр вошел молча и остановился на пороге. Учитель не смотрел на него. Пламя свечи под его пальцами вытягивалось — скручивалось в тугую спираль — опадало и снова тянулось вверх.
— Ты понял.
Гортхауэр как-то судорожно кивнул.
— Я не могу оставить ее здесь. Понимаешь…
— Не надо… не говори ничего.
— Она не должна — еще раз… Я не могу. Скажешь — жестоко?
— Я не судья… нет, я не то… но что же теперь делать…
— Именно. Что — же — теперь — делать, — размеренно и ровно.
Поднялся резко — плащ взметнулся изломом крыл:
— Я иду. Не спрашивай ничего. Так надо.
— Тано… я ждала тебя. Прости, я не могла уйти так.
Она зябко куталась в тот же черный, шитый серебром плащ, улыбалась грустно и неловко.
— Я должна была… должна была попрощаться с тобой. Тано. Тано… Прости меня… за это, — подняла руку, почти коснувшись венка, — и торопливо отдернула. Он покачал головой: промолчал.
— Они долго не увянут.
— Знаю. Ты — кэннэ йоолэй.
— Тано, — повторила беззвучно. И еще раз: — Тано…
Не плакала — просто стояла и смотрела неправдоподобно-огромными беззащитными глазами; шепотом:
Энгъе а ниэнэ-алва о антъели кори'м:
Листья осоки и ивы в моих ладонях -
скорбь и разлука, -
Танно ан горт-анта суули ойо и-тхэннэ -
И не укрыться сосне на ладони вершины…
Замолчала. Потом — тихо:
— Прощай?..
Прикосновение тонких пальцев к ладони — легкое, как дыхание. Он крепко сжал ее руки:
— Таирнэ…
— Тано…
Больше — не было слов, и так можно было стоять бесконечно, глядя в глаза — не было смысла в словах, потому что — все равно не успеть сказать всего, так хотя бы — запомнить, запомнить…
РАЗГОВОР-XV
… Со времени прошлого разговора почти ничего не изменилось. Стол; на столе — свеча и книга; у стола все те же двое — Собеседник и Гость. Может быть, Гость снова пришел сюда (куда, кстати? — но темно, темно…), а может быть, это продолжение все того же разговора…
— Странно… Вы не находите, что во всех рассказах о Твердыне Севера чувствуется какая-то печаль… обреченность? Неужели все эти воины в течение сотен лет были уверены, что в конечном итоге их ждет поражение?
— Нет. Разумеется, нет. Дело в том, кто рассказывает об этом; наверное, тот, кто писал Книгу, знал, чем все закончится. Это не столь обреченность, сколь ощущение неизбежной потери…
Собеседник поднимается, начинает медленно расхаживать взад и вперед по комнате: колеблется, тянется за ним пламя свечи.
— Конечно, никто не знал. Ни воины, ни Учитель…
По всему ясно, что Собеседнику тяжела эта тема разговора; похоже, он все-таки более пристрастен в отношении Книги, чем это могло показаться на первый взгляд.
— Почему здесь так много рассказов о тех, кто приходит в Твердыню ?Понимают — или отвергают то, что видят там, уходят или остаются…
— Хотя бы потому, что каждый такой пришедший для Твердыни — событие. Помимо этого, жизнь там идет своим чередом; вряд ли многим была бы интересна, скажем, глава, где описывалась бы обработка и прядение льна, ткачество, различные способы окраски тканей…
— Но войны — тоже события, а в этой Книге почти не рассказывается о войнах, о битвах — почему? Пять великих Белериандских войн — где все это? Даже ни одного поединка не описано толком!
— Да Книга-то, в общем, не об этом… Рыцарских романов и баллад о «сражениях Света и Тьмы» хватает и без того. Впрочем, и в «Сильмариллион» не излагаются подробно боевые действия. В одном из рассказов Книги есть такая фраза: "Я не вижу битв и не смогла бы рассказать ни об одной из них. Когда пытаюсьпосмотреть туда, у меня только кровь перед глазами. О войнах пусть рассказывают другие. Я — не могу".
— Кто это говорит ?
— Видящая — из тех, что могут читать прошлое мира, как книгу. Может, конечно, это потому, что она — женщина и жизнь ей ближе, чем смерть.
— А Книгу саму тоже писала женщина ?
— Это имеет значение ?..
Гость некоторое время ждет, но Собеседник не прибавляет больше ничего; только когда Гость переворачивает следующую страницу, говорит тихо:
— Конечно. Войны — это тоже события. Рассказ об одной войне здесь все-таки есть. Забавно. Вы задали вопрос, стоя на пороге этого рассказа…
ВОЙНА ГНЕВА: Твердыня
587 год I Эпохи, март — сентябрь
Черный зал, черные с серебром — одежды, отраженное в зеркалах пламя звездных светильников. Круг тех, чьим плечам бремя — судьбы многих. Один — на возвышении, руки в перчатках неподвижно лежат на подлокотниках трона.
— Вы принимали клятву. Вы клялись исполнить любой мой приказ. И теперь я приказываю вам: уходите.
Они молчат — молчат все; тишина неправдоподобная, оглушительная, в ней не слышно даже дыхания. Первым встает золотоглазый светловолосый воин — на тунике серебряно-серым и лиловым вышито крыло ночной птицы:
— Мы принимали клятву, верно. Ни у кого из нас никогда не было и мысли нарушить твой приказ. Но сейчас ты приказываешь нам стать предателями. Прости — это нам не по силам. Мы остаемся. Я, Хонахт, вождь клана Совы, сказал.
Вторым поднимается человек средних лет со странными приподнятыми к вискам зелеными глазами, с проседью в иссиня-черных прямых волосах:
— Слово т'айро Хонахта — истина. И я, Хоннар эр'Лхор, говорю: нас называли Волками Севера — не дело волкам трястись за свою шкуру и предательством спасать жизнь. Мы остаемся.
Вала смотрит прямо перед собой, стиснув больные руки. Один за другим они встают, и эхо высокого зала подхватывает, уносит под своды:
— Я, Рохгар эр'Коррх, сын вождя клана Ворона, говорю…
— Я, Льот ан'Эйр, вождь клана Молнии, говорю…
— Я, Дарг из рода Гоннмара, предводитель Стражей Пограничья, говорю…
— Я, Тъерно из рода Льерт, предводитель сотни, говорю…
— Я, Ульв, предводитель сотни, говорю…
— Я, Тхаль из рода Хъорга, мастер меча, говорю…
Когда в зале снова воцаряется тишина, он поднимается, не глядя ни на кого, и медленно произносит:
