Маг и его кошка - Лис Алина (читаем полную версию книг бесплатно .TXT) 📗
Этот остров я узнал издали и горько улыбнулся. Эмайн Аблах — проклятый и благословенный. Место, где я впервые убил, где победил своего врага, сошел с ума и укротил свою тень.
Место, где я вырос.
Оно было призвано стать нашей тюрьмой, если у богов все же получится уничтожить Чиннамасту. Сотворенные наспех из отверженных недочеловеков, мы не должны были покинуть его пределов.
Что же, порой боги тоже ошибаются.
Туманная пародия на Эмайн Аблах была обителью ночных кошмаров. Шевелящиеся черные лапы деревьев, травы, подобные клубкам белесых извивающихся червей, и цветы, похожие на разверстые раны, гнойная яма озера — я помнил его чистейшей голубой чашей.
Подсознание уродовало все.
Я шел и шел, узнавая и не узнавая места вокруг. Всматривался и не мог поверить, что являюсь творцом всего этого. Как бы плохо я ни знал себя, каким бы циником ни был, я никогда не видел мир таким.
Проклятье, да я любил его! Всегда!
А потом дорога вывела к обгорелым развалинам деревни.
Здесь пахло все так же. Горьким дымом сгоревшего дерева и сладковатой вонью сгоревшего мяса. Черные остовы домов еще слегка тлели. Ветер швырнул мне в лицо горсть пепла и эхо криков ужаса — плач, мольбы о помощи…
И я снова провалился в свой страх. Панический страх перед содеянным.
Первый порыв был сбежать. Снова.
— Нет!
Упав на колени, я вцепился пальцами в прогоревшую, дымную почву, готовый, если потребуется, когтями, зубами цепляться за изуродованную землю.
Я не побегу.
Плач и крики стали громче, жар от домов разгорался все сильнее, словно кто-то отматывал время назад, возвращая тот самый день и миг.
Пламя, от которого скручиваются волосы, краснеет кожа и обгорают ресницы. Захлебывающийся, полный муки крик «Помогите!», жалящие красные искры…
— Привет, малыш Хаймлад. Поиграем?
Гайлс появился неслышно, как всегда. Выскользнул из-за горящего дома крадущейся звериной походкой, подошел ближе.
— Я убил тебя, — прошептал я. Слова царапали пересохшее горло горстями песка.
— Ага, убил. — Кожа на его лице медленно обугливалась, рвалась и облетала, превращаясь в пепел. — Ты всех нас убил.
Он кивнул на выстроившийся за его спиной сонм мертвецов. Тысячи, десятки тысяч. Черноусый Лоренцо и ублюдки-разбойники, культисты, солдаты… Все, кого я заколол на дуэлях и в случайных схватках за свою бесконечно долгую жизнь.
И тридцать тысяч безликих воинов армии Фреццо в одинаковых мундирах.
Я не сожалел о них. Избравший своим ремеслом смерть должен быть готов к смерти.
— Был ли я не прав, указывая тебе твое место? — задумчиво спросил Гайлс, шевеля обгорелым кровавым мясом на месте губ. — Был ли я большим злом?
— Еще спроси, заслуживал ли ты смерти, — я скривился. — Ты что же — голос совести? Никогда не подозревал в себе излишков тебя.
Он откинул голову и рассмеялся. Чистым, радостным смехом, который я запомнил слишком хорошо. По контрасту с кровавым ожогом лица это смотрелось жутковато.
— А ты всегда был умен, малыш Хаймлад. Все правильно. Здесь нет никого, кроме тебя. Значит, я — это тоже ты.
— Пришел попрекать меня чужими смертями?
— Пришел спросить, зачем ты выжил.
— Не твое дело.
Оттого, что я все еще стоял на коленях, он был выше. Словно мне снова восемь, а ему двенадцать.
— Ответ неверный, — произнес Гайлс свою любимую фразу. И ударил.
Магией смерти. Чистой, честной болью.
…Он любил повторять, что жизнь и смерть — есть одно. И засунуть в доказательство своих слов в свежую рану семечко какого-нибудь сорняка, чтобы заставить его прорасти сквозь чужую живую плоть тут же, на глазах толпы своих подпевал.
Еще большее удовольствие он получал, когда кто-то делал подобное по его указу.
Его ум был философским, размышления — глубокими, игры — изощренными, а издевательства — продуманными. Никто не мог чувствовать себя в безопасности. Никогда. И он редко доводил дело до смерти. Предпочитал унижения или увечья.
И даже садизм его был совсем не детским. Слишком искушенным, опирающимся на знание человеческой природы.
Мой крик растаял в воздухе, когда я упал лицом в пепел. Если в безвременье и было что-то настоящим, то только боль.
— Видишь ли, малыш Хаймлад, я — это ты. А значит, это — наше общее дело. Зачем ты выжил там, где другие погибли? Для чего ты живешь?
— А ты точно часть меня? Как-то непохоже. Это ж как себя ненавидеть надо, а я себя люблю.
— А ты гордый, — радостно сказал Гайлс. — Всегда был гордым. Поэтому с тобой было интересно.
И снова ударил.
Меня словно окатило кипятком, но в этот раз я сумел сдержать рвущийся крик.
— Мы можем так долго развлекаться, — он захихикал. — Как ты думаешь, у нас ведь есть немного времени, малыш Хаймлад?
— Мое имя — Элвин, — я стиснул зубы и поднялся в два рывка, преодолевая боль. Встал, глядя на него сверху вниз.
С высоты моего настоящего роста он оказался совсем мелким. Щуплый, тощий мальчишка. Даже еще не подросток.
Я вцепился в его темно-рыжие волосы, заставляя вскинуть голову. Глаза цвета болотной тины в окружении ожогов и кровавых ран.
Когда Гайлс заговорил, в его голосе больше не было прежнего веселья:
— Ты молчишь потому, что не знаешь. Хаймлад Скъельдингас мог бы вернуться к своему народу, но тебе неинтересно править. Не хочешь ни за кого отвечать?
— Не хочу.
— Ни приказывать, ни подчиняться… Ты искал свободы, не так ли? Так вот она — твоя свобода. Жри ее, если сможешь.
Он дернулся и скользнул в сторону. Скальп с влажным звуком отделился и остался в моих сжатых пальцах.
— Ну и кто такой этот Элвин — девятый Страж в мире, которому не нужны Стражи? И как ты выберешься отсюда, если тебе не к чему возвращаться?
Я брезгливо откинул волосы в сторону и вытер руку об одежду.
— Ты и правда часть меня? Голос совести?
— Голос самоуничижения, — он снова захихикал. — Прихожу, когда тебе хочется послушать немного правды о себе.
Налетевший шквальный порыв обратил его в хлопья черной сажи. Он закружился маленьким смерчиком.
Перед тем, как тот растаял, ветер донес:
— …Может, у тебя осталось незавершенное дело?
Все исчезло. Мертвецы, горящие развалины. Под ногами был лишь жирный пепел, черный спекшийся камень и сожженная почва. Словно здесь совсем недавно бесновалось пламя. Земля дышала жаром и слегка похрустывала. Я шел в гору и пытался понять, где и когда видел раньше эти холмы. Не получалось.
Только поднявшись на вершину, я узнал Ува Виоло. Напротив разбитым парусником нес свои полуразрушенные башни Кастелло ди Нава. Я опустился в кострище, лег и долго лежал без движения.
А потом пришел сон. Впервые за все время, проведенное в этой странной не-жизни. Во сне была девушка с волнистыми рыжевато-каштановыми волосами, запах глинтвейна и теплой выпечки. Морозное утро над Рондомионом, искрящийся густой мех под пальцами. Конь, который умел становиться частью бури. Библиотека с покрытыми пылью фолиантами, исчерканными черновиками. И снова сероглазая девушка с ямочками на щеках, чем-то неуловимо похожая на кошку.
Я проснулся с улыбкой. Спустился с холма, сел на корабль и скомандовал гребцам: «Рондомион». Мы шли, за бортом стоял все тот же густой туман, но я не покидал палубы. Воспоминание о сне блуждало где-то рядом, вело сквозь безвременье и руины.
Туман впереди расступился. В открывшемся просвете мелькнуло пронзительно-голубое северное небо.
Глава 17. Блюдо, которое едят холодным
Элвин
Она меняла цветы в вазе. Простое светло-серое платье, каштановые кудри собраны в небрежный узел на затылке, жемчужная капелька в ухе. Я замер в дверном проеме. Наверное, надо что-то сказать…
Франческа повернулась. Глаза ее расширились, ваза выскользнула из рук и разбилась.
— Элвин? — спросила она, словно не верила.
Я кивнул. Собирался съехидничать по поводу ее удивления и не нашел нужных слов. Да и не хотел искать.
