Страсти по Фоме. Книга 1 (СИ) - Осипов Сергей (читать книги онлайн без .txt, .fb2) 📗

— А что за молитву читал монах?

— Против Сатаны.

— Ну что ж, понятно, — резюмировал Фома.

— Что вам понятно? Что он Сатана?

— Что молитва против Хруппа не поможет.

— Она бы помогла, если бы он успел! — с убеждением сказала Мэя. — Постойте, вы что и с Хруппом собираетесь драться?

— Он мне не нравится. Слишком уж похож на меня, а двое пернатых, как говорят правители моей родины, в одной берлоге не уживутся. Но драться я с ним не буду, я его просто убью!.. Зачем же ему круги, а, Мэя?

— Ох и хвастун же вы! — удивилась она. — Откуда вы такой? И что это у вас за родина, где птицы живут в берлогах?

— Это удивительная страна, Мэя, что там птицы!

Фома широко и радостно улыбнулся о родине. Вдали она была такой же сказочной, как Каросса. Это была огромная страна, потерявшая еще не все просторы, всеми любимая и втайне ненавидимая, всеми ненавидимая и втайне любимая. Почти открыто всех презирающая и маниакально стремящаяся попасть в содружество презираемых государств. Сказочная страна, сидящая на самых богатых землях и водах, и пребывающая перманентно в дикой и косной нищете, наряду с вызывающей роскошью правящей элиты. Страна, в которой ее правителя делают с ней и ее народом, все что хотят, а избранники народа, попав в столицу, добиваются только одного для своего народа — собственной столичной прописки. Вся страна хронически летит в пропасть, поэтому решает вопрос не «что делать?», а «под каким гимном и флагом падаем, и кого при этом проклинаем?» Власть этой страны уважает только силу, забыв о правде, и уже сам народ-богоносец стал забывать о том, что правда существует. Народ превратился в население, странствующее, как рыцари, кто по рельсам, кто по магазинам, кто по твою душу, а кто впотьмах. Поэтому он ее и любил…

— Странно, по-моему, вы ничего хорошего про нее не сказали, кроме слов, которые я не поняла: валюта, коррупция, бомжы, — заметила Мэя, и тряхнула головой.

— Ну вот, а эт о ключевые слова для понимания моей родины. Они означают: воруют!

— Сложные у вас отношения! — сказала Мэя. — И все-таки, по-моему, странствующие рыцари не такие! Не такие хвастуны, во всяком случае!

— Я не рыцарь, я — граф Иеломойский, мне по чванству положено!

32. Волгла

Фома не стал дожидаться конца вечеринки, тем более, что его сторонились как прокаженного. Ему едва удалось уговорить Мэю пойти с ним. Доводы о том, что ей грозит опасность, что она некоторым образом все-таки невеста, и что, в конце концов, она уже была у него, не возымели никакого действия. Не помогли и страшные клятвенные обещания не притязать на ее предсвадебный покой, пока Фома пригрозил, что силой уведет ее с бала, тем более, что резиновый этикет двора это даже поощряет.

— Ну хорошо, — сказала она, — только…

— Чтоб я сдох! — еще раз горячо поклялся Фома. — Гореть мне вечным огнем в солярии!

Поведение Мэи его забавляло и, как ни странно, трогало.

Сразу по приходу в апартаменты Мэя ушла в другую комнату.

— Ты что? — спросил он.

— Я буду молиться за тебя.

— Только не опоздай, как тот старик.

— Я начну прямо сейчас.

После того как он почти женился и почти сразился, свежеубранная постель показалась эдемским лугом. Сидящая же в дальнем углу красивая девочка делала этот крахмальный рай земным. Правда то, что она делала, не было похоже на предвестие хоть чего-нибудь из мирской суеты. Словно тоненькое деревце сидела она в странной позе, воздев руки небу.

Фома заскучал, забременел под воспоминаниями: сколько всего!..

— Сколько тебе лет, Мэя? — спросил он наконец, чувствуя себя уже целым Соломоном под грузом бывших и грядущих дел.

— Шестнадцать.

— Это опасный возраст, — предупредил он. — Ты знаешь историю благословенного царя иудейского, Соломона и девицы, грозной, как полки, Суламифь?

— Нет, а что?

— Иди сюда, расскажу… ей было примерно столько же.

— Не-а, вы оттуда рассказывайте!

— Это мелодраматическая история, не могу же я ее кричать.

— Вы же обещали, ваше сиятельство!

— Ты что, не хочешь узнать самую красивую историю во вселенной? — удивился он.

— Нет! — рассмеялась Мэя.

— Вот одр его — Соломона, шестьдесят сильных вокруг него… Все они держат по мечу, опытны в бою, у каждого меч при бедре его ради страха ночного… Девы Иерусалимские!.. Ты идешь?

— Нет!

— Ну, тогда… носильный одр сделал себе царь Соломон из дерев Ливанских, столпы его сделал из серебра, локотники его из золота, седалище его из пурпурной ткани. Пойдите и посмотрите, дщери Сионские, на царя Соломона в венце, которым он увенчан в день бракосочетания его, в день, радостный для сердца его… Идешь?..

— Ты не будешь спать?

— Я буду молиться.

— Ты разве не молилась уже в той комнате?

— Мой Соломон призвал меня…

— Зачем так долго молиться? — удивился Фома в конце концов.

Он зажег свечу, чтобы посмотреть, как она устроилась в темноте. Мэя сидела все в той же странной позе мольбы, покачиваясь в такт какому-то заунывному речитативу…

— Молитва должна быть мгновенной, как вспышка, что зажигает свечу. Это состояние, а не слова. Не надо разжевывать желания своему Богу. Чем дольше ты разжигаешь свечу, тем меньше от нее остается и тем больше опасность обжечься…

Мэя опустила руки, словно задумалась, потом подошла к нему.

— Вот правильно!.. — он взял ее за руку, усадил в постель. — Все это длинное происходит от недоверия… нет, кажется, Он не понял, дай-ка я Ему все хорошенько объясню! Разжую… — И жует, жует, вспоминает, что забыл и опять жует, пока все атрибуты жизни не перечислит на свой лад. А Бог-то уже спит! Давно спит и ни черта не слышал из его энциклопедической молитвы!

Фома, поставив свечу между колен, изобразил лицом и фигурой ополоумевшего от усердия дервиша и безумного бухгалтера, задумавшего свести баланс с Господом к привычному нулю. Мэя не выдержала и засмеялась, разгладив морщинку непонимания на строгом лице: как можно над этим смеяться?..

— Молитва это мгновенная просьба, даже желание. Ведь все происходит либо сразу, либо не происходит никогда.

— Как это? — не поверила Мэя, глядя на него во все глаза.

— А вот так: представь себе, что ты хочешь, и вложи в это все свои силы, всю себя, и это произойдет. Но только пожелай совершенно искренне! Потому что я знаю одного человека, который молился, чтобы Бог дал ему много денег, и в то же время испуганно спрашивал себя: не много ли я прошу?.. Не ограбят ли меня?.. Богу все равно сколько ты просишь, но если просишь, проси истово! Желай!

— Мне не надо денег!

— Я не об этом.

— И я не об этом. Вы действительно не боитесь завтрашнего?

Как не бояться? Если бы он хотя бы видел Скарта в деле, тогда, может, не боялся — знал, как надо действовать и действовал. А сейчас он боялся чего-то не учесть. Впрочем, если Скарт человек, то ничего нового от него ожидать нельзя. Но проглядывало в Скарте что-то нечеловеческое…

И тогда поединок становился смертельным. Но Фома был почти спокоен. Это не было спокойствием победителя. Он действительно не знал, как все сложится, да и складывалось все против него, но не было никакого сожаления и беспокойства ни о чем. Двум смертям не бывать, не ужиться двум пернатым в одной берлоге, усмехнулся он.

Кроме того, Ассоциация, общение с Доктором, их схватки дали ему кое-что, напомнили о некоторых динамических стереотипах. Так что он боялся только одного: изменить себе в священном деле — поединке. Но всего этого не скажешь Мэе.

— Но ты же молилась за меня? Теперь я абсолютно спокоен, — сказал он. — Наше дело правое, мы победим!

— Вы опять смеетесь…

— Ничуть!

Фома посмотрел на канделябр в форме трехглавого дракона над кроватью. В раскрытую среднюю пасть чудовища он заранее поставил еще одну зажженную маленькую свечку, кроме тех, что стояли на головах дракона. Теперь пламя маленькой свечи колебалось, в то время как другие горели ровно; слушаки были на месте. Он убрал свечу и заткнул пасть дракону красным покрывалом. В неярком свете свечей получилось красиво: из пасти дракона лилось красное вино.