Внучка берендеева в чародейской академии - Демина Карина (книги онлайн бесплатно без регистрации полностью txt) 📗

Замолчала, уставившись невидимым взглядом в окошко.

И вправду, кто?

Но тем вопросом, мыслю, и без меня занимаются, да люди, в подобных делах сведущие, не чета девке барсуковской.

— Но то не твоя забота, — опомнилася Марьяна Ивановна. — Ты, Зослава, поднимайся и к учебе… и учися, будто ничего и не было… вас вона наградят, указ царский готов уже. За службу верную и прочее…

О награде я и не думала.

Бабка гордиться станет… небось, извелася вся от беспокойствия…

— Ты учись, Зослава… и приглядывайся… по-всякому приглядывайся, авось и увидишь чего интересного…

Она к окошку подошла, распахнула, впуская холодок.

— Свежий воздух, — сказала наставительно, — зело для здоровья полезный.

Я кивнула. Пускай, на холодку оно и думается ясней. А я… не то чтоб думала, но все ж крутилась в голове одна мысль…

— Зачем я им понадобилась? Добромыслу и… боярыне? Это ж он в маске был? Или нет… и в поместье…

— В поместье магией темною баловались, а вот кто — тут не разберешься… только боярыню твою, Зослава, нашли. В лесу и нашли, со стрелою в горле. А при ней и сыночка… зверь его крепко подрал, но Лойко с Ильюшкою опознали.

Вот, значит, как… тогда кто?

И ведь связанный этот неведомый мне человек с боярыней. Как есть связанный…

— Добромысл проклят был. — Я села в постели и кубок с зельем, к которому так и не притронулась, отставила. После выпью, раз велят, но ныне надо ж спросить, раз случилась этакая оказия. — И сказал, что, женившись на мне, проклятие снимет… то есть что матушка его так думала. А разве смертное проклятие можно снять?

— Снять — нельзя, — Марьяна Ивановна присела на табурет, — а вот перевести — можно. На кровь родную. На душу близкую. Муж и жена в глазах Божининых едины… ты б и оттянула на себя часть проклятья. А если б забрюхатела, тут тебе и кровь родная, глядишь, вовсе перевести получилось бы.

На дите нерожденное?

И боярыня ведала… ведала, конечно… как не ведать…

— Из девок, которых тут привезли, трое рожавшие, да только детей при них не нашлось… она и прежде проклятие отводила этаким макаром. Но человеческая кровь слабая. Твоя ж — дело иное. Только чуется, не по нраву царевичу самозваному такое самоуправство пришлось. Так что, Зослава, считай, восстановил он справедливость.

Марьяна Ивановна усмехнулась так недобро.

— А ты пей настой, пей… отдых тебе надобен. Спи, пока можешь…

Теперь я спорить не стала.

ГЛАВА 63

О том, что иные беседы не грех и подслушать

А спозараночку Марьяна Ивановна одежу мою принесла, из тех нарядов, которые бабка в Барсуках укладывала. И стало быть, добралася карета до столицы.

И люди.

И… и все-то сложилось поперек той судьбы.

К лучшему ли? Об том нехай мудрецы да боги мыслють, а я оделася, волосья расчесала, косоньку заплела, пущай и руки дрожали… с чего бы им?

А там внове Марьяна Ивановна подоспела, и с подносом.

— На от, занеси, — поставила она его на подоконничек. — Глядишь, с тобою кобениться и перестанет. А то ести не ест… гордый, значится.

Это она про Арея… а как не ест? Так же ж помереть можно! Не позволю… даром, что ли, я его тянула… сама мало что не померла… а он тут от еды носу воротит.

Силком заставлю.

Ну, это я, конечно, туточки такая храбрая-перехрабрая, а стоило на ноги встать, так и поубавилося храбрости.

— Идти-то можешь? — Марьяна Ивановна тотчас подскочила, за ручку вцепилась. — Иль еще денек полежишь?

Охота сказать было, что полежу, что силов нет никаких и голову кружит, но головою оною, незакруженной вконец, я мотнула.

— Пойду.

— От и правильно. Так оно верней. Мужиков без пригляду оставлять неможно, а то ж надумают такого, что ни розгою, ни молотом не выбьешь. Особливо когда упертые, как этот твой… иди, иди…

И сама под рученьку ведет, сопровождает, значит.

Идти-то недалече.

До двери, а после через коридорчик узенький до другое двери.

— Туда тебе, — Марьяна Ивановна ручку мою выпустила. — Иди, Зославушка…

Я и пошла.

Дверь-то отворилася тихенечко. И досочки под ногою не скрипнули… и вошла, огляделася, узрела комнату, почти такую ж, в которой и сама лежала, только больше, ширше и длиньше. Лавки вытянулися вдоль стен, иные пустые, иные — прикрытые ширмами полотняными, но и за ними никогошечки не было. Я уж порешила, что Арей сбег, не дождавшися, когда голос услышала…

— …подумай хорошенько, родственничек, — говорил Кирей, и тихо, да все одно слышу-то я хорошо. Отступила было к двери, потому как негоже беседы чужие подслухивать, но не ушла. — Это твой единственный шанс.

Говорили от угла, аккурат от лавки, ширмами со всех сторон заставленной, будто бы тот, кто на ней леживал, вздумал этакою макарою от людей сховаться.

— Я ведь немногого прошу… что женщина? Женщину ты найдешь другую. Множество женщин. А магию так просто не вернешь. Или полагаешь, что кто-то из наших родичей согласится разделить с тобой пламя?

— Уходи.

— Значит, нет?

— Зачем она тебе? Ты ее не любишь, я знаю точно…

— Любовь и выгода, племянничек, — разные вещи… и порой ради выгоды и любовью приходится поступаться.

— Не хочу так.

— Лучше жить калекой? Сейчас в тебе еще осталось эхо силы. И тело твое помнит, что такое истинное пламя, но вскоре оно забудет, и тогда сама Великая Мать не зажжет его вновь. Твое время уходит, Арей…

— Лучше ты уходи.

— Что ж, если передумаешь — кликни…

Кирей вышел из-за ширмы и, меня увидевши, остановился.

— Доброго дня, Зославушка… — А морда довольная-предовольная, прямо как у кота, сметаною обожравшегося. Роги на солнышке поблескивают, глаза тоже поблескивают… и сам ажно лоснится.

С чего бы?

— Премного рад видеть свою дорогую невесту в добром здравии…

— Ага… я тоже премного рада.

Вот не поняла я, об чем они тут говорили, но чуется, с той беседы Кирей получил, чего желал… а мне бы понять, чего ж он-таки желал-то? И отчего тянет взять да опустить на макушку евоную подносу.

— В таком случае тешу себя надеждой, что в скором времени у вас, моя прекрасная Зослава, отыщется минутка-другая для беседы…

— Отыщется, — пообещала я.

И чуется, беседа сия зело живою будет. Такою живою, что ухвату не помешает прихватить… ухват, он в душевных беседах помеж сродственниками — не последнее средство.

— Тогда не смею вам мешать…

И поклонился, ручкою по полу мазнувши… надо было бить, да я только подвинулася, Кирея пропуская. Дождалася, когда выйдет, и после только к ширмам подошла.

Неловко было.

— Можно?

— Заходи. — Арей на лавке сидел, руками в нее ж упираясь, будто не до конца доверяя собственному телу. Выглядел он немочным, бледным, что тать, да истощавшим. — Ты… все слышала?

— Нет, — призналася я.

— Хорошо…

— Нет. Зачем он приходил?

Подносу я на лавку поставила и велела:

— Ешь давай. А то Марьяна Ивановна жалуется, что ты дуришь…

Думала, возражать станет, отнекиваться, аль, хуже того, замолчит, но Арей лишь голову опустил виновато да ложку взял. Ел он… от как изголодавшийся человек и ел, жадно, хотя и не давясь.

Я табуреточку себе нашла.

Села.

Сижу, гляжу… любуюся… живой ведь. И чудо, что живой… я помню распрекрасно, как он на снегу лежал… или как за зверя подгорного цеплялся, не отпуская, выжигая чужую запретную волшбу пламенем.

— Мне… надо было подумать, — это он произнес, когда ложку отодвинул. — Все… изменилось. Ты ведь знаешь?

— Ты больше не магик?

— Да… — И взгляд отвел. Молчит. И я молчу. Жду, чего скажет, а он говорить не спешит, шнурок мой, который вокруг запястия обернул, трогает, крутит. — Это сложно объяснить… когда проснулся дар, я только и думал о том, как стану магом. И учился… я лучшим был на потоке… несмотря ни на что… и гордился этим. Только этим и гордился. Мне Фрол Аксютович место предложил… я не хотел тебе говорить, пока не сладится, но здесь, при Акадэмии… помощником… для начала. Там, если бы пошло, я бы и до наставника подняться сумел бы…