Кесаревна Отрада между славой и смертью. Книга первая - Лазарчук Андрей Геннадьевич (книги читать бесплатно без регистрации полные TXT) 📗
Дважды Алексей просто вытаскивал Отраду из схватки. Буквально за шкирку. Глаза у нее были бешеные, белесоватые, и лицо уже ничем не напоминало то, которое он так без памяти любил. Но нет – черты тут же разглаживались... И он мгновенно забывал, что это было другое лицо.
То. Или другое...
С момента, когда Отрада, воздев над головой светлый меч (Алексей узнал Иеракс, клинок кесаря; до этого он почему-то думал, что в ножнах у нее легкая дамская Эксюперия), крикнула: «За мной!» – и славы отозвались ревом: «Мы любим тебя!» – с этого самого момента Алексей чувствовал себя поднятым на гребень волны. Он ни на шаг не отставал от кесаревны, зорко оглядываясь по сторонам. Его не касалось, как идет бой. В любом исходе от него требовалось одно: сохранить кесаревне жизнь. При этом он прекрасно понимал, что обеспечить серьезную защиту не в состоянии: стрелы пронзали воздух в разных направлениях, и несколько раз только слепое счастье – спасало... Конные стражи пытались выстроить стену из своих тел, из щитов – но не могли долго удерживать строй. Кто-то и падал... У Алексея пробиты были шлем и левый наплечник (оба раза чуть-чуть пострадала шкура), ранена лошадь...
Кесаревна вырывалась из кольца стражи, неслась вперед, и можно было только сжимать зубы и нестись за нею, и вновь пытаться своими телами прикрыть, оградить.
Сам Вергиний попытался было образумить Отраду, но наткнулся на такую ярость, что просто махнул рукой. Не арестовывать же кесаревну на глазах армии...
А славы – ликовали, едва только она показывалась им. Но особо ликовали гвардейцы Аркадия Филомена. Такой доходящей до начал безумия радости, восторга, восхищения Алексей себе даже не представлял.
Втрое, впятеро прибывали, должно быть, их силы... Искала ли она смерти? Может быть...
Алексей даже не заметил, как преодолели мост. Вот был левый берег, а вот стал правый. Вот рубились с серыми конкордийцами, а вот – с желтыми степняками. Рубиться стало труднее, но при этом степняки казались как бы уступчивее. Будто им, в отличие от конкордийцев, было куда отступать.
Или на что-то надеяться.
Бой шел нестройно, буйно – и лишь усилиями опытных десятников и сотников не превращался в неуправляемую свалку. Алексей видел и слышал, как командиры осаживают своих увлекшихся преследованием бойцов.
Что ж – он тоже как-то ухитрялся осаживать свою подопечную...
Неистовы в бою были гвардейцы. Не месть их вела и не ненависть, а что-то более глубинное. Восстановление чести?.. Может быть.
Два десятка степняков на рослых конях вдруг выскочили наперерез – будто бы ниоткуда. Гроза предупреждающе вскрикнула, но Алексей и сам успел увидеть их. Вскинуты короткие седельные луки, их держат горизонтально, а тетива натягивается лишь до плеча, и все равно на близких дистанциях это очень опасное оружие... стражники поднимают и сдвигают щиты, все это происходит страшно медленно... и Алексей видит, что стражники не успеют. Его новый незнакомый жеребец, на которого он сел час назад, оставив раненую старушку Мару, вдруг перестает слушаться колен и шпор и встает на дыбы – и в этот миг девушка Гроза толкает Отраду, толкает с такой силой, что та падает, выставив руки... почти падает, потому что ноги в стременах, и по-настоящему ей все равно не упасть. А стрелы вылетают и вонзаются в шею лошади кесаревны и в плечо и грудь Грозе...
Мгновения сосредоточенной рубки. На мечах они нам не противники. Шестеро уцелевших уходят галопом. Пехота стреляет им вслед, и кто-то припадает к холке коня, кто-то медленно валится... Плевать.
Алексей спрыгнул на землю. Земля спружинила, будто была всего лишь травяным ковром поверх трясины.
Отрада стояла на коленях над умирающей подругой.
В Грозу попало четыре стрелы. По меньшей мере одна прошла через средостение. Лицо девушки было голубовато-серым, веки казались черными. Она судорожно изгибалась, будто пыталась откашляться. Низ лица был весь в крови, изо рта выдувались кровавые пузыри.
Она из последних сил, одолевая нечеловеческую боль, одолевая смертную тоску, пыталась что-то сказать, но сказать уже не могла.
Рука ее будто сама собой проделала сложный путь между торчащими из плоти древками, нашла нужное и сжалась...
Кровь изо рта хлынула волной. Гроза выгнулась и забилась судорожно. Глаза ее раскрылись в ужасе перед чем-то, что невыносимее жизни. Вокруг с топотом носились кони. Отрада уткнулась лицом в ладони и зарыдала.
– Бой! – закричал Алексей ей на ухо. – Бой! Продолжается!
– Да! – закричала она в ответ. – Бой! Будьте вы все! Прокляты!
Мы и так прокляты, подумал он.
Рука мертвой Грозы разжалась. Она была полна крови. Все вокруг было в крови. Но в этом малиновоалом что-то чернело. Алексей тронул.
Брошь? Значок?
Старое серебро. Крошечный лев, похожий на котенка в парике.
От броши исходило нечто такое, что на миг превратило его в ледышку. В снежного великана.
Он взял брошь – вместе со сгустками крови. И так же, не боясь испачкать, вообще не боясь ничего, приколол ее на грудь кесаревне. Какой-то позавчерашней, давно утратившей смысл памятью он помнил эту грудь – но иначе. Он помнил ее, однако сейчас это не имело значения. Он любил эту женщину, но сейчас не имело значения даже это...
– Бой, – повторил он, слыша свой голос со стороны: хриплый грязноватый фальцет.
Кесаревна положила руку на брошь. На миг под ее ладонью оказалась и его рука...
– Будьте вы все прокляты, – повторила она безнадежно.
Чума на оба ваших дома, сказал смертельно раненный Меркуцио, я из-за вас стал пищей для червей... Делалось темно.
Все произошло как-то очень одновременно, будто специально репетировалось: кесаревич Войдан вдруг взялся за горло и захрипел, к нему бросились цирюльник и врач, дежурившие здесь, – и тут же тонко, по-заячьи, закричал Якун.
Его не успели поддержать, он упал на спину, устремляя в небо вытянутые руки с кривыми тонкими темными пальцами, и затрясся. Пена выступила на губах...
И тут же сам Рогдай почувствовал удар. Он не сумел бы описать свои ощущения: удар прошел сквозь него, не задержавшись ни на миг, и вроде бы ничего особенного не произошло... вообще не произошло ничего такого, что можно было бы описать словами. Просто вот Рогдай был до удара, а вот – после.
