Зеленый фронт (СИ) - Агишев Руслан (книги онлайн полные версии txt) 📗
Степан слушал и напряженно вспоминал где-то на периферии своего сознания что-то похожее на то, что говорил сидевший напротив него парень.
— Мы уже провели некоторые опыты… И, Степан, это немыслимо! — тот не мог сдержать восторженного восклицания (он тоже прибыл в ЗАТО № 3 не так давно и приобщение к некоторым новым сельскохозяйственным технологиям у него до сих пор вызывали восторг). — Ты, только представь себе… Пшеница ростом с хорошего коня — под два с чем-то метра! (еще каких-то семь — восемь столетий назад такая высота колосьев пшеницы ни у кого из крестьян, населявших эти земли, не вызывала ни какого удивления. В одной из древнерусских летописей описывается один удивительный случай. Два соперничавших друг с другом русских князя с конными дружинами въехали с разных сторон в пшеничное поле и мирно разъехались, так как не смогли встретиться)…
Глаза лейтенанта на какое-то мгновение ушли в сторону от собеседника и сразу же застыли. Недалеко от огромной печки, пышущей теплом, стояла мощная кадушка с деревцем. «О, черт! — выдохнул Степан, уже совершенно не слушая, что ему рассказывают. — Это… что? Яблоки?!». Он рывком встал лавки и словно во сне пошел через все помещение в сторону печки. «Точно, яблоки! — с каждым сделанным шагом он начинал все более ясно видеть то, чего в принципе в это время года быть не может. — Растущие яблоки! — невысокое стройное дерево, верхушка которого попирала низкий потолок, было усыпано небольшими, с кулачок ребенка, красноватыми яблоками».
— Ну, вот и сам увидел, чем мы тут занимаемся, — усмехнувшись, проговорил Алексей, который все это время шел рядом с ним. — Это обыкновенная позднеосенняя жигулевская яблоня, выведенная профессором С. П. Кедриным на Самарской опытной станции по садоводству. Ее яблоки отличаются прекрасным вкусом и отменно хранятся…
Степан подошел практически вплотную к дереву. Небольшие листочки практически касались его лица, а аромат висевших в нескольких сантиметрах яблок сводил с ума и будил воспоминания из детства. Он вытянул руку вперед, не замечая, что его узловатые пальцы чуть подрагивали от волнения. Они осторожно, едва ощутимо, коснулись блестящей поверхности плода и только тогда, лейтенант понял, что его никто не разыгрывал!
Телефонограмма от 4 января 1942 г. направленная в особые отделы фронтов.
«Принять меры к поиску и задержанию Завалова Карла Генриховича. По профессии врач. Этнический русский. Приметы: рост выше среднего (от 180 до 190 см.), лицо крупное продолговатое, нос большой прямой, носит очки… С собой постоянно носит кожаный портфель темного цвета документами, обладающими особой государственной ценностью.
При задержании запрещается применение особых мер. С задержанным запрещается разговаривать…».
18 июня 1946 г. Ленинград. Кабинет главного редактора газеты… Пожилой мужчина бездумно смотрел прямо перед собой. Его длинные пальцы с искалеченными артрозом суставами теребили треснутое пенсне. На столе, за которым он сидел, лежали несколько смятых тетрадных листков, исписанных корявым почерком.
«… 28 декабря 1941 года. Женя умерла в 12.00 утра 1941 года.
Бабушка умерла 15 января в 3 часа 1942 г.
Лека умер 27 января в 5 часов утра. 1942 г.
28 января 1942 г. приходил дядя Коля. От мамы передал хлебушка.
29 января 1942 г. мама опять осталась на работе. Так сказал дядя Коля.
30 января 1942 г. Дядя Коля опять приходил. Говорит мама скоро придет. А мама умерла… Я знаю… Осталась одна Таня».
Январь 1942 г. Осажденный Ленинград.
— Город умирает…, - прошептал высокий мужчина, прижимаясь к оконному стеклу на лестничной площадки. — Боже мой, как же человек такое может творить? — широкой, занесенной сугробами улице, пробирались редкие сгорбленные фигурки. — Что же ты за тварь такая? Человек? — Карл Генрихович Завалов говорил еле слышно; он все еще никак не мог отдышаться после двух пролетов лестницы. — Собственными руками, своими собственными руками…, - еще недавно полноватый, довольно молодой врач сейчас выглядел древним старцем; его землистое, изрезанное морщинами, лицо пугало своей застывшей маской. — Мы уничтожаем все, к чему только прикасаемся, — он осторожно поставил ногу на первую ступеньку, потом ухватился обеими руками за массивные перила и медленно подтянулся вперед. — Мы же словно саранча…, - дальше он одолел еще несколько ступеней и вот до двери с заветным номеров 7 осталось всего лишь несколько шагов. — Саранча, — дрожащей рукой он стукнул несколько раз в дверь и негромко позвал. — Таня, ты здесь?! Я от мамы твоей пришел…
Через несколько минут за дверью послышалось шарканье. Казалось, пожилая старушка, тяжело перебирая большими мягкими тапочками, медленно подходит к двери. Скрипнули петли и из полумрака показалось исхудавшее детское лицо. Огромные глаза, в которых не было ни единой слезинки, смотрели на врача.
— Таня… Вот мама тебе просила передать, — он осторожно вытащил из кармана пальто небольшой, с детскую ладошку, сверток, обернутый чистой тканью. — Он говорит, Танюше моей передай, а то я снова на работе задержусь…, - он говорил и сам же понимал, что ему ни капли не верят. — Возьми, — детские глаза смотрели так по-взрослому, что хотелось развернуться и бежать прочь отсюда.
— Спасибо, дядя Коля, — пропищала она едва слышно, протягивая бледные пальцы к свертку. — Спасибо…
Завалов хотел сказать что-то еще, но в сердце так защемило, что он молча повернулся и пошел к своей двери. Его квартира была на этой же площадке, поэтому далеко идти не пришлось.
— Вот я и дома, — в квартире ни кого не было, и разговаривал он больше сам с собой лишь для того, чтобы окончательно не сойти с ума. — Дома…, - Карл прошел на маленькую кухоньку, где была установлена небольшая печурка. — Все-таки холодно, — массивные ледяные узоры выступили на внутренней стороне еще не разбитого стекла. — Как же писать?
Его взгляд упал на стол, где лежала большая пачка исписанных желтых листков и несколько больших картонных конвертов.
— Видно, все-таки придется тебя разломать, — он с сожалением посмотрел на последний оставшийся стул из гнутого дерева. — … Иначе не допишу…
Он подвинул к себе листок, над которым трудился весь вчерашний вечер, и стал вновь перечитывать расплывающиеся буквы. «… Впервые введенный венгерским инженером Карлом Эреки в научный оборот термин «биотехнология» представляется невозможным использовать для описания сути анализируемых явлений и процессов. Причиной этого является не моя прихоть как исследователя или моя научная некомпетентность, а объективные обстоятельства — принципиальное различие самого предмета изучения. Венгерский ученый в своей работе «Основные принципы биотехнологии» рассматривает использование микроорганизмов и их ферментов, прежде всего, в промышленном производстве, то есть в неживой материи. Это и биологический катализ, как способ получения сахара из сахарной свеклы, и диастаз для осахаривания растительных отходов и т. д. В нашем же случае мы имеем дело с совершенно иным подходом! Микроорганизмы и их ферменты применяются для коррекции физических недостатков, повреждений живого организ…».
Дописывая слово, перо заскользило по бумаге. «Снова чернила замерзли, — промелькнуло у него в голове. — А писать надо, иначе не успею сделать даже минимум…». Завалов поднес пальцы ко рту и подул на них, но обессиленный и простуженный организм уже мало чем мог помочь.
— Надо писать, надо обязательно дописать…, - вдруг его взгляд упал на один из картонных конвертов и он охнул. — Черт, письмо! Я же совсем забыл про него!
После многократных и энергичных усилий чернила все же оттаяли и он смог начать писать письмо.
«… Дорогой Иосиф Виссарионович! Я, Завалов Карл Генрихович, как настоящий ленинградец и коммунист, не могу оставаться в стороне в тот момент, когда мой родной город отчаянно борется с немецко-фашистскими захватчиками. Я понимаю, что поступил как безрассудный юнец, сбежав из Москвы, но я не мог поступить иначе… Я, прежде всего, врач, который должен спасать жизни людей и только потом ученый, расширяющий горизонты науки!
