Никаких принцев! - Сакрытина Мария (книги хорошего качества .TXT) 📗
И тут буквально на ультразвуке раздается:
— Прекратить! Немедленно! Прекратить!
К пруду со стороны учебного корпуса несется, подпрыгивая на тонких ножках, и жужжа, как здоровенная муха… Хм, здесь снова нужно небольшое отступление. Дело в том, что все знают про фей-женщин. Но мужчины у них тоже есть. И если феи-женщины прекрасны, сластолюбивы и легкомысленны, то мужчины играют примерно ту же роль, что и трутни в пчелином улье. Хотя нет, трутни вроде не работают. Мужчины-феи работают. Много. За двоих — себя и жену. И, о боже, они уродливы.
Несущийся к нам фей нелеп, нескладен, кричит на ультразвуке, потрясает какой-то тростью в одной из четырех рук… Драка заканчивается моментально. И Вейл, и его телохранители встают по стойке «смирно». Дамиан тоже поднимается, рукавом вытирая кровь. И я на всякий случай залезаю на бортик. Феи-мужчины шутить не умеют.
— Дамиан! — вопит фей. — Снова?!
— Он меня в пруд сбросил, — ябедничает Вейл и напоказ отряхивает руку.
Фей отшатывается от брызг и в немом гневе смотрит на бледного Дамиана.
— Неправда! — разбиваю паузу я. — Это я сбросила, — между прочим, правда хотела. Но не успела. — А он мне гадости всякие говорил, — указываю я на Вейла.
Тот изумляется.
— Кто? Я?!
Фей поворачивается ко мне — словно только сейчас заметил. И всплескивает руками. Всеми четырьмя.
— Принцесса! В каком вы виде?
— А в каком я виде? — повторяю я. — В нормальном я виде. Вам что-то не нравится?
— На территории школы нельзя купаться! — две руки фей прижимает к щекам. Двум из четырех. Они у него еще и висят, как у бульдога.
— Да ладно? — Я наклоняюсь и выжимаю подол платья — прямо на сапоги кому-то из Вейловых телохранителей. — Спасибо, что сказали. А то я бы не догадалась.
Фей краснеет, потом бледнеет — я начинаю бояться, что у него сейчас случится удар.
— Два часа в карцере! И больше никаких… никаких…
— Заплывов? — улыбаюсь я.
— Никаких!
— Хорошо-хорошо. Вы, главное, не волнуйтесь.
Фей закатывает глаза — два из четырех. Потом одной из рук указывает на Дамиана.
— Вы тоже! Тоже два часа в карцере. А вы, — он поворачивается к Вейлу с телохранителями. — На урок! Сейчас же!
Это или волшебство, или всю святую троицу действительно сдувает ветром.
— За мной! — командует фей. И, жужжа да пыхтя, огибает пруд по дорожке к роще.
— Господин хороший! Вы мой поводок забыли! — кричу я вслед и смеюсь, когда фей подпрыгивает и разражается визгливыми криками. Феи-мужчины правда забавные.
Дамиан прижимает руку к носу, и вся моя веселость тут же испаряется. А когда он проходит мимо, я тихо бросаю:
— Спасибо.
Он смотрит на меня всего мгновение. Одно. Зато как — я отшатываюсь и понимаю, что даже если бы повстречалась ему после полуночи, мне бы ничего не светило. Кажется, он меня за что-то ненавидит. За что? Что я ему сделала?
Спросить (и получить новый такой взгляд) как-то не тянет. Поэтому мы идем следом за феем и дружно делаем вид, что одного из нас не существует. У нас обоих это хорошо получается.
В карцер я попадаю чисто случайно: меня, как даму (фей ввернул), пропускают первой, и я просто не успеваю рассмотреть, куда именно захожу. А если бы первым шел Дамиан, я бы затащила фея за собой — и пусть бы он только попробовал оставить меня в этом жутком месте! Я бы ему всех маминых родственников вспомнила! И всех бы пригласила к нему в гости! Вот бы он тогда попрыгал…
Больше всего это напоминает темницу из фильма ужасов: каменный мешок, в котором где-то далеко вверху в сетчатый люк светит солнце, а внизу сумрачно, прохладно, и на полу — солома. А на стене — плесень. И сороконожка, от которой я отпрыгиваю, тут же стукаясь о противоположную стену, и что-то острое впивается мне в спину. Я поворачиваю голову…
Фей визжал тоньше, пока нас сюда вел. Зато у меня получается громче. Сильно. Особенно с учетом эха.
— Он н-неживой? Он же п-правда н-неживой? — всхлипываю я, отшатываясь. А скелет на стене, в который я спиной и уткнулась, поскрипывает в ответ, качаясь в цепях. Череп катится по полу, и мне чудится, что у него в глазницах что-то светится…
Дамиан молча встает с соломы в другом углу. Подходит, подбирает череп и ловко прикрепляет его обратно к позвоночнику.
— А… А м-можно его г-глазами обратно п-повернуть? — Меня колотит от страха. Я вижу, что свет в глазницах мне померещился… Но все равно не имею никакого желания торчать здесь и смотреть, как скелет смотрит на меня!
Дамиан бросает на меня удивленный взгляд, тихо вздыхает и все так же молча поворачивает череп глазницами к стене.
— Сп-пасибо. А он не встанет… ну… в смысле, не оживет?
Дамиан хмурится, но только качает в ответ головой и возвращается в свой угол.
Следующие два часа мы сидим каждый в своем углу. Молча. Дамиан, кажется, спит.
В карцере душно и санитарией, полагаю, не пахнет. Сороконожка, во всяком случае, тут не одна. Ненавижу их и гусениц. Остальных насекомых еще терплю, но этих… Откуда-то тянет сыростью. Я коротаю время, сочиняя жалобу на имя кого-нибудь, в которой объясняю, что людей нельзя держать в таких жутких условиях. Даже в качестве наказания.
Когда два часа спустя дверь открывается, я тоже дико хочу спать. Вся решимость сделать из фея набивного трутня пропадает — я еле ковыляю «на выход». Мне нужна ванна… Мне очень нужно искупаться…
— Запомните, юная принцесса, что за каждую вашу провинность… — наставительно начинает фей.
— Вы сами-то там сидели? — бросаю я вместо того, чтобы дисциплинированно слушать, что со мной сделают за каждую мою провинность.
Дамиан бросает на меня странный взгляд, отряхивает брюки от соломы и уходит. Я грустно смотрю ему вслед. Не понимаю…
— Я? Конечно нет! Юная леди, как вы разговариваете…
Оборачиваюсь.
— Так вот, сядете. Это я вам обещаю. Я вас туда посажу, а ключ выброшу. — Я замечаю в отдалении Габриэля и иду прочь. Фей еще что-то кричит, но они же всегда кричат, эти трутни…
— Где тебя носило?!
— Я два часа ждал вас здесь, — невозмутимо отзывается рыцарь.
— Правда? Меня чуть не побили, меня посадили в какую-то тюрьму, а ты ждал здесь?!
— В карцер с вами мне нельзя, да это и не нужно, ничего дурного там с вами произойти не может, — спокойно отзывается Габриэль.
— Не может? Я там чуть со страха не окочурилась!
— Я слышал, — кивает Габриэль. — А бить вас никто не собирался. Если бы били вас, я бы вмешался.
— Отлично. Значит, когда бьют того, кто за меня действительно вступился, тебя где-то носит. Прекрасно. Я тебя ненавижу! — с этими словами я разворачиваюсь и иду куда глаза глядят. Глаза очень быстро заволакивают слезы, но это ладно, это все равно. После слез всегда легче (я и так не знала, куда идти).
— Вас бы не тронули, ваше высочество, — пристраивается позади Габриэль. И неожиданно тихо добавляет: — Кроме того, какое вам дело до других?
Я оборачиваюсь. Мне не хочется спорить. У меня просто нет сил сейчас спорить.
— Отвези меня домой. Пожалуйста.
— Идемте, ваше высочество.
В карете я отворачиваюсь к окну и старательно жалею себя. Сама себя не пожалеешь — никто не пожалеет. А после слез и правда легче.
Габриэль молчит. Но он всегда молчит.
Дома — в столичном особняке принцессы Розалинды — я долго стою перед зеркалом в спальне. Я очень старательно вспоминаю, кто мне что сегодня сказал, любую мелочь, любую гадость, утрирую ее — чтобы выбросить из головы навсегда. Иначе так и будет возвращаться в мыслях по кругу.
За спиной приоткрывается дверь, и я вижу в зеркале отражение Габриэля. Он привычно встает у стены. Какое-то время мы молчим, потом я не выдерживаю:
— Все это правда, что сегодня на уроке рассказывали про Розалинду и гоблинов?
— Да, ваше высочество.
— Ты был вместе с ней тогда?
— Да, ваше высочество.
— Ей было плохо у гоблинов?
Габриэль медлит с ответом, и это заметно.
