Пепел Марнейи - Орлов Антон (читать книги полные .TXT) 📗
«Бог ты мой, да это же ее дети! Наверное, пришли все три выводка… Хотят ее утешить, но не знают как? Или думают, раз она плачет – значит, нуждается в защите?»
Медленно, чтобы не спровоцировать амфибий на агрессию, он подошел к Лиум, присел в двух шагах от нее. Дождавшись паузы, спросил:
– Так у тебя был брат?
– Младшенький… Извел его Обавий, шестилетнего убили, не пожалели… Ну, так и я нынче не успокоюсь, покуда всех душегубов не изведу!
– Его тоже принесли кому-то в жертву?
– Нет, – зареванная Лиузама помотала головой. – Просто убили. По злобе. Мы ведь там были пришлые, никому не нужные. Мы из Кунотая. Слыхал про кунотайский травяной народ? Это мы. Отец мой рано помер, и мама во второй раз вышла замуж, тогда и родился Кеви, а ее второго убили супостаты, когда Эонхийский герцог пришел на нашу землю. Наши мужики да парни воевать не умели, мы же всегда были мирные, никого не трогали, и до нас никому не было дела. Раньше не было, пока герцогу речка с нашей долиной не понадобилась. После войны мы подались в Набужду и маялись там, как беженцы, потом мама встретила своего третьего. Тот был с Ивархо, приплыл жемчуга ювелирам продавать, а мама у нас была красивая… – Лиузама уже не заходилась в истерике, а рассказывала связно, всхлипывая и шмыгая носом. – Взял он ее за себя вместе с нами, привез сюда, только здесь она сразу начала болеть – то желудком маялась, то от жары, и года не прошло, как зачахла. Надо было мне, дуре, сразу уйти с Кеви в город, хоть куда бы пристроилась в услужение, а мы остались в Верхних Перлах, в доме у того человека, Пейчохта. Я всякую работу делала, ничем не брезговала, а все равно смотрели, как на лишние рты. Хотя знаешь, Гаян, когда б за ту работу деньгами брать, совсем не мало бы вышло, если по совести, но они каждый день ругали нас дармоедами. Нешто не понимали?
– Все понимали, но им так было удобней, – Гаян обнял ее за мягкие дрожащие плечи. – Обычная история…
– Потом у них рыба ловиться перестала, а по ночам утопленники приходили, то по одному, то стаями, в окна заглядывали – это Хозяин Океана жертву себе требовал. Ну, и сговорились насчет меня. Я-то поначалу не поняла, еще обрадовалась – какие все вдруг ласковые стали, не бранятся, не попрекают. А Кеви то ли что-то подслушал и смекнул, то ли сердцем почуял, что они замышляют недоброе. Ему же было шесть лет, и взрослые не таились от него так, как от меня – мол, дите несмышленое, все равно ничего не поймет. А он понял. Староста Клах пришел к Пейчохту в дом, смотрит на меня, и Кеви тут как тут, на него смотрит, а потом вдруг схватил со стола нож, которым я лук резала, кинулся и ударил Обавия в живот! Только сверху поранил, силенки не те… Он вообще был слабенький, потому что родился недоноском, на седьмом месяце, в ту ночь, когда мы на заповедном болоте от супостатов прятались. Понятное дело, Обавий, здоровый мужик, отшвырнул его, как котенка, и он шибанулся о стенку, но опять потянулся к ножу. Пейчохт поймал его, не пускает, а Кеви кусается, вырывается и кричит: «Не трогайте мою сестру! Лиум, беги отсюда!» Староста сказал тогда: «Щенок одержимый, ты, Пейчохт, демоненка у себя под крышей приютил, убить такого выблядка надо!» Я в рев, меня заперли в чулане, и после Пейчохтова свояченица рассказала, что меня отдадут Морскому Владыке в обмен на его благоволение, а Кеви, братика моего, Обавий с Семгером посадили на телегу, со связанными руками, с веревкой на шее, и куда-то увезли, только на другой день к вечеру воротились. Не пожалели, душегубы, что ему всего шесть годочков… Ну, потом я однажды оттолкнула суку эту, Пейчохтову свояченицу, когда она мне поесть принесла, выскочила – и бежать, а бабы, которые близко случились, за мной кинулись, как стая гончих. Я их всех до единой запомнила, и всех этих сучек ты убьешь, как мы договорились. А когда меня раздели догола, и сделали мне на шее надрезы осколком раковины, чтобы выросли жабры, и посадили в дырявую лодку, я думала только о том, что не сдохну в их проклятом океане, пусть не надеются. Нарожаю Морскому Владыке морских тваренышей сколько надо и вернусь отомстить за Кеви. Братик мой младшеньки-и-ий…
Она прижалась к Гаяну теплым вздрагивающим телом и снова жалостно завыла.
– Погоди… Лиум, погоди, остановись на минутку! Ты сказала, твоего брата увезли на телеге и вернулись на другой день к вечеру? Тут что-то не так. Смотри, если предположить, что его удавили или утопили с камнем на шее, то получается, что слишком долго они ездили.
– Не утопили, – ее опухшее от слез лицо в потемках было таким же белым, как печальная восковая луна. – Я потом, когда освоилась, порасспрашивала у подводного народа, среди утопленников Кеви не нашли. Разве скинули в какой-нибудь колодец, где нет проточной воды, изверги окаянные…
– Да ты уверена, что его убили?
– Обавий сам же сказал, что его надо убить, и после куда-то увез… С веревкой на шее, а шейка то-о-оненька-а-ая…
– Сказать – еще не значит сделать. Обавий был дельцом, а судя по тому, сколько времени ушло на поездку, прошвырнулись они до города и обратно. Есть вероятность, что твоего Кевриса продали. Мне надо выспаться, а завтра я доберусь до Перлов и побеседую с Пейчохтом.
– Ты думаешь, Кеви живой? – прошептала Лиузама.
– Возможно. Прежде всего надо выяснить, куда его дели десять лет назад. Если бы ты рассказала раньше, я бы допросил их, перед тем как прирезать. Почему ты до сих пор молчала?
– Потому что дура, – кротко вздохнула Лиум, вытирая слезы.
Ее глаза казались огромными и смотрели на Гаяна с такой надеждой, что ему стало страшновато и захотелось очутиться подальше отсюда. Чего уж там, не умел он оправдывать ожидания, еще тринадцать лет назад в этом убедился.
Два дня спустя, на закате, он вернулся к шалашу усталый, но удовлетворенный, уселся на охапку высушенных водорослей и сообщил:
– Пейчохт утверждает, что Кеви продали кому-то в порту. Клах тогда сказал, что вырученных денег в аккурат хватило на лечение, поэтому он проявит добросердечие и не станет требовать с Пейчохта откупа за полученное в его доме увечье. Судя по всему, это самое увечье было ерундовой царапиной, однако он повсюду растрепал о ране на животе. Заметь, пресловутая рана не помешала ему назавтра после происшествия с ветерком прокатиться на телеге через пол-острова, но верхнеперловцы из уважения к своему старосте не усмотрели тут никакой неувязки. Ясно, им же хотелось чувствовать себя правыми, а версия насчет раны на брюхе у Клаха делала их пострадавшей стороной: приютили чужаков, и те вон как отплатили за добро.
– Ты убил Пейчохта?
– Пока нет. В этот раз он откупился. Отдал мне вот это, посмотри.
Гаян вытащил из кармана замшевый мешочек, распустил завязки, вытряхнул на ладонь два вырезанных из дерева амулета на плетеных шнурках.
– Это же наши! – ахнула Лиум. – Мой и Кевриса… У травяного народа есть обычай: когда рождается ребенок, шаман делает амулет, для каждого свой. Видишь, на моем бутон? По-нашему называется лиузама, это плавающая речная кувшинка, ее носит туда-сюда, и она повсюду нездешняя гостья. Угадал шаман с моим именем, правда же? Мама говорила, он три раза ворожил, не хотел давать несчастливое имя, но всяко выходило одно и то же. А когда к нему братика принесли, сразу сказал: «Это родился Кеврис!» У нас у всех травяные, древесные да цветочные имена, а кеврис – то же самое, что кошкина травка. Ты, наверное, знаешь, из нее плетут обереги, потому что она любую беду отведет, и готовят лечебные отвары, но братика имя не уберегло, все равно его не пожалели…
– Мы его найдем, – опасаясь, что она опять начнет причитать, перебил Гаян. – Если он жив, обязательно найдем. Этот амулет он носил на шее, так?
Лиум затрясла головой, подтверждая, со всхлипом выдавила:
– До самого того дня, когда он на Клаха с ножом бросился. Видать, амулет забрали перед тем, как свезти его на продажу. С веревкой на шее, как скотину, а не человеческого ребенка… Ну, недолго им жить на этом свете!
