Негодяйские дни (СИ) - Ермакова Мария Александровна (читать книги онлайн бесплатно полные версии .txt) 📗
- Кто зовет меня? - раздался глухой гулкий голос.
Такого языка не слышала эта земля.
Мара протянула дрожащую ладонь и коснулась воды, стараясь не потревожить изображение.
- Это я...
Глаза поймали ее в прицел, расширились удивленно. Вспыхнули ярче.
- А-Мара! Тебе нужна помощь?
- Мне нужен совет, Наи-Адда!
Из глубины та протянула тонкую руку к ладони Мары. Пальцы - настоящие и призрачные сцепились лучами морских звезд.
- Говори!
- Человек умер. Разве мертвец может снять проклятие?
На прекрасное лицо набежала тень раздумий. Брови, словно сплетенные из черненой серебряной проволоки, сошлись на переносице, бледно-розовые губы шевелились, листая неслышимые тексты.
Прилив шумел ближе, ощутимо давил на уши рокотом и плеском волн... Мара раздраженно оглянулась, дернула плечом, когда услышала нервное ржание коня, которому вода уже покрыла копыта.
- Есть выход! - воскликнула названная, и волосы взметнулись, собравшись грозовым облаком над лунным ликом. - Кровь земли, вскормленной солнцем, смешать в пропорции пятьдесят к одному с твоей кровью, слюной и соком. Облить смесью тело умершего, поджечь - и войти в огонь. Если не испугаешься - пламя выжжет свою часть проклятия!
Мара вскочила на ноги. Смех был безумен. Перекрыл плеск и мерную поступь волн, нервное фырканье коня. Подобные сияющим бутонам глаза смотрели из глубины печально.
- Девочка... - сказала Наи-Адда. - Мне так жаль, девочка! Этого не должно было случиться!
Мара резко оборвала смех. Неожиданно потемневшими глазами взглянула на нее.
- Нет большего зла, чем детские мечты! - проговорила с трудом, словно судорога сдавила горло. - Благодарю тебя. Мне пора возвращаться.
Не говоря больше ни слова, она легко спрыгнула с камня. Вернулась к жеребцу, успокоила его тихим шепотом, и в воде, достававшей ей уже до бедер, вывела из Ока.
Прекрасное нечеловеческое лицо какое-то время еще колыхалось, словно отражение облака, принявшего необычайную форму.
- Иногда они сбываются... - голос заполнил опустевшее Око. - Но не для тебя...
И было все, как он хотел. Ее тонкие пальцы сминали нежнейшие простыни, царапали сильную мужскую спину, оставляя на ней длинные кровавые полосы, были настойчивы, бесстыдны, нежны, неумолимы, искусны. Такайра многому научил ее за прошедшие годы. Реши он продать Мару - заломил бы небывалую цену, ведь кроме мышечных рефлексов, опытных поцелуев, страшащих глубиной и силой, было в ней нечто, от чего можно было сойти с ума. Он затруднился бы определить... Но знал, что даже будь она невинна и безыскусна - ЭТО позвало бы с такой силой, что устоять было бы невозможно. С ней одной Коршун ощущал себя так, словно стоял на грани бытия, готовясь спрыгнуть. И делал шаг...
Только к полудню они уснули. Он прижимал к себе ее узкую спину, грудью ощущая витые шрамы, о происхождении которых догадывался, ладонью накрыв лоно и низ живота. Губы словно срослись с ее затылком - неровная кожа на шрамах будоражила их. На полпути между явью и сном Мара прошептала, чуть повернув лицо:
- Что такое кровь земли, вскормленной солнцем, Айра?
Он приподнялся на локте, удивленно посмотрел на нее.
- В Крире так называют вино. Это из песни Аделя Мойяра о солнце, полюбившем землю:
Мара шевельнулась, всем телом прижалась крепче - лишь на миг, но он понял, что она благодарна. Через мгновение ее ровное дыхание теплело на его руке.
- Прогуляйся, - Такайра взял Мару за подбородок, повернул лицом вправо-влево, разглядывая едва заметные розовые следы - все, что осталось на коже от побоев. - У меня дело в 'Серебре Талассы', после я найду тебя.
Сунул ей в руки кошель.
- Развлекись...
Она молча кивнула. Убрала кошель в полотняную сумку, с которой не расставалась с тех пор, как Коршун купил по ее просьбе это подобие мешка на длинном ремне, носимое через плечо или пристегивающееся к луке седла. С такими странствовали меддины - бродячие аптекари, врачующие телесные и душевные хвори за несколько монет.
Крикливая людская масса припортового рынка толкалась, шумела, ругалась... Только вокруг этих двоих словно кто-то очертил невидимую пентаграмму... Коршун развернулся и ступил за ее пределы.
Такайра шел среди толпы, разрезая ее, словно горячий нож - масло. Цепкий взгляд отмечал карманников, чумазых попрошаек, воришек с лотков, крикливых экономок богатых господ, хорошеньких свободных служанок и не менее хорошеньких рабынь с тонкой цепочкой на шее, гаремных мэтресс и их юных подопечных, скупщиков и торговцев, бедных рыбаков со скудным уловом... Полоса рынка тянулась вдоль всей Первой портовой линии. Здесь чаще, чем в других местах города, встречались таверны, трактиры, харчевни, уютные подвальчики на два-три столика, в которых подавали подогретое домашнее вино в толстых глиняных кувшинах и морских гадов, маринованных в уксусе и жаренных на растительном масле.
Трактир 'Серебро Талассы', расположившийся в старом каменном доме, который порос моховой зеленью по углам, выглядел добротным трактиром. Собственно, он таким и был - вино здесь подавали отличного качества, рат, любимый моряками, первоклассно сжигал внутренности, хлеб радовал хрустящей корочкой, а наваристый красный суп с водорослями, рыбой и креветками - густотой и ароматом. Однако чужаки сюда не захаживали. Что-то останавливало на пороге обычных любителей приключений, приезжих, желающих отведать местного колорита. Останавливало, разворачивало и придавало ускорение в прямо противоположную сторону. Впрочем, для тех, кто решался войти, выход был. Отдельный. Поговаривали, что в винном погребе Криворукого Дрока, управляющего 'Серебром' ставленника Ассойро, есть некий люк в непроглядную темноту, которая оканчивается обязательным всплеском. Подземная река, когда-то давно убранная в каменный хребет, текла прямо в море, вынося из города дерьмо, сливы скотобоен с мясной линии, трупы и еще живые тела.
Такайра вошел внутрь, огляделся. Народу было немного. Вечерние завсегдатаи только начали собираться, а те, кто решил отобедать, уже разошлись.
Криворукий, казалось не покидающий своего места за стойкой ни днем, ни ночью, приветственно махнул полотенцем. Коршун подошел, вежливо склонив голову принял первый, положенный по традиции, кубок гостеприимства с ратом. Ходила шутка, что мутный напиток настаивался на старых просмоленных канатах и оттого обладал незабываемым ароматом опилок и послевкусием вервия. Впрочем, в глубине страны, где рат был в ходу больше диля, в этой шутке канаты заменялись на козий навоз.
- Меня ждут, - то ли спросил, то ли утвердил Коршун и аккуратно поставил пустой кубок на стойку.
Криворукий указал на дверь позади себя. Трактирщик был немногословен, предпочитая жестикулировать длинными руками, одна из которых, после неудачной драки, повредившей локтевое сухожилие, так и не разгибалась до конца.
Такайра уверенно прошел за цветастую занавеску, миновал длинный коридор, спустился по каменным ступеням в первый погреб. В круглой комнатке, заставленной бочонками и стеллажами с пыльными бутылками, стоял стол и несколько стульев. Горела свеча, отбрасывая неверный свет на стены. Впрочем, этого было достаточно, чтобы разглядеть грузную фигуру в плаще с капюшоном, надвинутом на глаза.
