Зов Уршада - Сертаков Виталий (читаем книги .txt) 📗
Из плена прошлого Рахмани выдернул жалобный скулеж приятеля:
— Дом Саади, я погибну тут…
— Снорри, прекрати ныть, — оборвал Ловец метания приятеля. — Ты позабыл, что такое север.
— Но я замерзаю…
— Я скину тебя в воду, если ты не прекратишь свои глупые жалобы!
Вскоре они встретили первых пеших жителей. Трое мужчин мирно рыбачили, закинув удилища в мутные прохладные волны. Возле их ног в ведерке плескалась чешуйчатая мелочь с сомнительным запахом.
— Дом Саади, такую рыбу не стал бы жрать даже Кой-Кой. А ведь он с голодухи тащит в рот всякую гадость. Сдается мне, эти люди — отпущенные рабы, — зашептал Снорри. — Ты чуешь, рыба больна печенью. Там, внизу, из дыры в набережной, в реку изливаются нечистоты. Если бы у нас в Брезе кто-то вздумал продать такой улов на рынке…
— А где это видано, чтобы смерды искали себе пропитание поблизости от царских резиденций? — возразил Рахмани. — Откуда нам знать обычаи богачей в этой стране? Возможно, состоятельные руссы любят созерцать ночное небо и реку? А вдруг они нарочно ловят отравленную рыбу для подношения злым бесам? Погляди лучше на их удилища. Ты когда-нибудь встречал такие волшебные прозрачные нити, крепкие, как паутина птицееда?
— Я прошу прошения у благородных господ, — старательно подбирая слова, поклонился Рахмани. — Мы — смиренные путники и не хотели бы нарушать ваше уединение. Не подскажете ли вы, как называется этот прекрасный город и как нам проще пройти к резиденции лучшего знахаря Эрисмана?
Рахмани был уверен, что задал вопрос правильно, однако мужчины повели себя крайне странно. Они побросали удилища и столпились у перил, с ужасом разглядывая вежливых пришельцев. От них пахнуло кислым вином, потом и табаком.
— Ну ни хрена себе, — пробасил самый молодой. — Вы из какого цирка сбежали?
Рахмани убедился, что ему ответили на языке, очень похожем на язык русских бояр, однако он разобрал только слово «сбежали».
— Это Питер. Больница Эрисмана — на той стороне, на Петроградской, — выдавил другой рыбак, лысый и плечистый. — В Питере вы, а сами откуда такие?
— Питер, Питер, — удивленно повторил Снорри. — Как удивительно, дом Саади. Город назван в честь святого? Спроси их об этом. Кажется, у почитателей креста есть такой святой…
— Просим извинить наше невежество, если своим вторжением мы оторвали вас от важных занятий, — продолжил беседу Рахмани. — Мы прибыли по Янтарному каналу с Великой степи.
— Ага, по каналу, со степи, — отступая мелкими шажками, закивал рыбак. Потом он увидел, как Снорри чешет задней ногой волосатое пузо, и окончательно замолчал.
— А чего рожу тряпкой замотал? — Самый смелый из рыбаков подвинулся к Рахмани и даже протянул руку, будто пытаясь сорвать платок.
Ловец отодвинулся, невольно выставив вперед ладони. Коварная четвертая твердь подвела его. Саади не стремился никому угрожать, но фиолетовые молнии сами вспыхнули между его рук. У рыбака на груди задымилась полосатая рубаха.
— Мать твою, охренеть… — прохрипел кто-то из мужчин.
Третий рыбак выронил из рук бутыль с водкой. До сих пор он ее прижимал к груди, как грудного младенца. Бутыль выпала и разбилась. Саади точно окунули носом в отраву.
— Моему другу нужна сухая одежда, и оба мы не отказались бы от горячего мяса. Кроме того, нас ожидает раненый товарищ…
— Раненый, говоришь? — Рыбаки переглянулись с непонятным выражением. Тот, кто выронил бутылку, полез в карман.
— Вы не могли бы нам продать ваш камзол, я заплачу серебряный далер. — Рахмани тоже полез в карман и указал на куртку, принадлежащую коренастому рыбаку. Куртка лежала на каменной скамье, возле ящичка с рыбацким инструментом. — Камзол, платье, одежду, понимаете?
— Одежду? Чего? Ах, одежду? — Толстяк, не дожидаясь, пока Ловец достанет серебро, схватил потрепанную брезентовую куртку, швырнул ее под ноги и тонко завизжал: — Да на, подавись, забирай, все забирай!..
— Дом Саади, у того, что слева, в руке — нож, — на языке ярлов быстро проговорил водомер. — Я не понимаю их речь, но, кажется, нас боятся…
— Нож я вижу, — не меняя ровного топа, отозвался огнепоклонник. Он с сожалением убедился, что встреченные люди — совсем не утонченные дворяне. Скорее всего если не дворовые рабы, то освобожденные. Однако вежливость не покинула ловца. — Если благородным господам неизвестно, где принимает знахарь, вероятно, вы подскажете, где ближайший постоялый двор. В нашем друге поселился уршад, но еще не поздно его спасти…
Рыбаки никак не отреагировали на слово «уршад», понятное на всех языках трех твердей, ведь синоним этого имени — смерть. Вместо того чтобы дать вразумительный ответ, они с воплями припустили через дорогу, обогнули трехэтажный особняк, едва не угодив под огромный синий экипаж, и скрылись в кустах.
Смеющаяся луна ухмылялась, повиснув над самым горизонтом.
— Почему они убежали? — растерялся воин.
— Я полагаю, дом Саади, нам надлежит выпустить на волю их рыбу, — глубокомысленно изрек водомер, примеряя странного покроя куртку. — Нам, несомненно, зачтется это благое дело, ибо нет зла в спасении невинной жизни.
— По крайней мере мы знаем, что твердыня носит имя Питера, — обнадежил себя Рахмани. — Очевидно, нам повезет больше, если мы обратимся не к рыбакам, а к праздной публике. Снорри, прекрати скакать по перилам, как глупая обезьяна. Скорее всего, именно ты отпугиваешь людей.
— Сдается мне, дом Саади, что они не видели не только живого водомера. — Снорри с усилием впихнул вторую пару рук в трофейный кафтан. — Напугал их не я, а ты.
Они постояли у круглой тумбы — на ней застыла фигура воителя со шпагой.
— Суворов, — прочел Рахмани. Имя ему ничего не говорило.
Слева и справа вздымались величественные дворцы. Ни единое окно не светилось. С шорохом промчались три безлошадных экипажа, мелькнуло удивленное женское лицо. Посреди площади, на железной паутине, раскачивался мигающий желтый глаз.
— О небо, он следит за нами! — воскликнул Снорри.
За площадью Ловца Тьмы ожидало еще одно потрясение. Впереди, посреди ухоженного зеленого сада, полыхал брат-огонь. Светлая северная ночь сжимала город в сонных объятиях, а брат-огонь плясал в каменной чаше, гордо и задорно, ни от кого не таясь. Возле него не несли вахту дежурные разжигатели, заготовители дерева и псаломщики. Подле гранитного жерла росло несколько чахлых кустиков и стояли обломки стен, покрытые золотыми письменами. Ни алтаря, ни обритых мальчиков с нарисованным на лбу третьим глазом, ни жертвенных животных. На подгибающихся ногах пошел Саади по хрустящей песочной дорожке, не замечая ничего вокруг. Неужели гигант Ормазда одолел в этом мире всех злых дэвов и установил справедливое правление разума? Неужели на улицах повсюду свободно пылают священные огни?
— Дом Саади, тебе плохо? — встревожился водомер. — Не подходи близко, это может быть ловушка. Разве ты слышал когда-нибудь, чтобы склавены или руссы, целовавшие папский крест, жаловали одновременно ваш святой огонь?!
— В краю честного и справедливого правления все возможно, — рассудил Саади. — Если ты такой трус, возвращайся под мост. Я не звал тебя сюда. Дай мне побыть наедине с братом…
И отважно шагнул к огню. Как и следовало ожидать, Снорри с недовольным ворчанием устремился следом. Вблизи Рахмани сразу почуял, что пламя играет за счет земляного газа. Ученика Слепых старцев постигло разочарование. Этот огонь не собирали жрецы из очагов всех сословий, его не добыли из молнии, его не принесли из тлеющего леса. Странная тихая поляна в центре столицы все меньше нравилась Ловцу. На стенах вместе с непонятными формулами благодарения были выбиты сотни имен на языке руссов.
— Храни нас, Царица рыб. — Водомер впервые за долгое время произнес молитву на булькающем диалекте Большой Суматры. — Сдается мне, дом Саади, что здесь выбиты имена несчастных, которых принесли в жертву огню… Разве ты не чуешь, что под нами, в земле, стонут кости невинных?
У Рахмани словно открылись глаза. Ему моментально стали ясны предчувствия и неприятная тяжесть, охватившая тело при входе в сад. Под лежбищем брата-огня когда-то, но не сегодня сгнили тысячи трупов. Кладбище в самом сердце города, немыслимо! Это все равно что зарывать прах у себя под постелью.
