Девять унций смерти - Раткевич Сергей (книги бесплатно без TXT) 📗
Но разве кому что докажешь? Именно он стоял тогда у истоков владычества и ничего не сделал.
Ничего.
Правда ничего…
Съеденное жаркое тяжко ворочалось в желудке. С каждым шагом Якшу становилось все хуже, и, наконец, он почувствовал, что больше не в состоянии этого выносить. Свернув на обочину, он с маху рухнул на колени, и его жестоко вытошнило.
— Никогда больше! — бормотал он между позывами. — Никогда!
Отплевываясь и утирая выступившие слезы, он встал и услышал журчание ручейка.
«Хорошо-то как! Главное — вовремя…»
Ледяная вода исцелила его, отбила тошнотворный привкус во рту.
Первой мыслью было — трактирщик отравил жаркое. Якш ее тут же отбросил. Отраву он бы почувствовал. Столько времени пробыть владыкой и не научиться чувствовать такие вещи… так просто не бывает. Да он давно бы уже к праотцам отправился!
— Отравой стала его ненависть, — пробормотал Якш, думая о трактирщике. — Ненависть столь огромная, что ее хватило отравой сделаться.
Это на любовь нас часто недостает, а на ненависть всегда хватит. А потом мы ходим и удивляемся, что ж это нас ненавидят чаще, чем любят…
Выблевавший чужую ненависть вместе с жарким, Якш сразу почувствовал себя лучше. А вода из родника такая восхитительная! У нее нет к нему ненависти, она просто течет себе… Она хорошая. Может быть, она его даже немножко любит. Уж он-то ее точно любит, так почему бы воде не ответить ему взаимностью?
Якш поднял глаза от воды и понял, что вокруг стоит ночь.
«Ну вот и дождался, — мелькнуло у него. — Дожил. Сейчас подниму глаза и увижу то, что роскошней и краше всех моих прошлых несметных сокровищ. Звезды».
Якш немного помедлил, наслаждаясь предвкушением, смакуя торжественность момента. И опоздал. Ему так и не Удалось посмотреть этой ночью на звезды. Это они вдоволь нагляделись на него. А он…
— Ты… вот что… ты — идем со мной! — раздался вдруг незнакомый голос.
— Я — идем с тобой? — опешил Якш.
— Надо очень… совсем больна девочка… боюсь — не довезем… — проговорил высокий даже по людским меркам странный незнакомец в черных, сливающихся с ночью одеждах.
— Так тебе лекаря надо! — сообразил Якш.
«Эх, „безбородого безумца“ бы сюда!» — тут же подумалось ему.
— К нему и едем, — пояснил незнакомец. — Помоги, добрый человек, пропадет ведь!
Якш вздрогнул, на миг ему почудилось, что странный незнакомец прочел его мысли. Потом сообразил, что фраза «к нему и едем», относилась не к «безбородому безумцу», о котором он лишь подумал, а к лекарю, о котором он сказал вслух.
— Чем же я-то могу помочь? — растерянно спросил Якш. — Я ж не лекарь и…
— Нам бы ее только через ночь перевезти, — не совсем понятно объяснил незнакомец. — А днем лекарь ее полечит, и не умрет девочка.
Неподалеку за спиной незнакомца Якш разглядел смутные очертания небольшой тележки.
На миг Якшу стало плохо от нахлынувшей на него тьмы, потом тьма распахнулась, и он увидел, не въяве, но в мыслях своих, как еще один гном, яростный и безбородый, мчится сквозь ночь, безжалостно нахлестывая коня, мчится страшным неостановимым усилием, влекомый своим врачебным долгом, что, быть может, превыше всего в этом мире, где даже сумасшедшим карликам дано право, ложась спать, укрываться невиданным сокровищем звездного неба!
И снова Якш на него не посмотрел. Вместо этого он спросил:
— А что делать-то?
— Конь у нас утек… сбежал то есть… А я не могу тележку тащить. Играть мне надо. Пока играю — живет.
Незнакомец оказался бардом. Из-под длинного черного плаща он извлек редкий эльфийский инструмент — скрипку.
Даже самому себе Якш не смог бы объяснить, почему он так сразу этому самому барду поверил. Странным было все. И невесть откуда взявшиеся посреди ночи девочка, и скрипач, и сбежавший — интересно, а почему? — конь, а уж про то, что скрипка может удерживать смерть, не пускать ее к больному, — про такое он и вовсе не слыхивал. Якш не стал задаваться этими вопросами. Он просто поверил, и все. А поверив, испугался:
— Но ты же сейчас не играешь! — воскликнул он.
— Потому что время стоит, — глухо пояснил бард. — Но я не могу его долго упрашивать. Проклятая песчинка вот-вот упадет, а…
Бард не договорил, но Якш и без того все понял:
«А ты стоишь и всякие глупости болтаешь!» — вот что хотелось сказать барду, но разве он мог оскорбить того, на чью помощь рассчитывал?
— Достаточно. Веди! — резко приказал Якш, бегом подбегая к тележке и впрягаясь в нее.
«Ничего, гномы тоже кони! Уж не хуже всяких там сбежавших трусов!»
Всю ночь Якш тащил тележку, а скрипач играл. Шел впереди и играл. Якш знал, знал доподлинно, что над головой у него восхитительное и пьянящее, ни разу не виданное звездное небо, но не смел посмотреть вверх. Он боялся сбиться с тропы, оступиться, упасть. Это было бы худшим предательством в его долгой, полной разнообразнейших предательств жизни, ведь позади него трепетала, как свеча на ветру, трепетала, угасая, будущая Невеста, а где-то там, впереди, в непроглядной тьме, закусив губу от ярости, рвал пространство бешеным конским наметом сумасшедший безбородый гном, который должен был успеть. Вот просто Должен, и все тут!
«Нам бы ее только через ночь перевезти!»
Якш всегда считал, что ночь — это время такое, а вот поди ж ты — она обернулась пространством. Что ж, верно, и так бывает.
Никогда еще Якш не слышал столько чарующе прекрасной музыки. А ведь, казалось бы, у него во дворце всяких там отборных музыкантов перебывало… но то ли музыканты были не те, то ли с ним самим что-то было не так, но он поклясться готов — никто и никогда не играл при нем так! Эта музыка… она была, как доброе пиво и мясной бульон, как искристое вино и травяной отвар, как мед и хлеб, она была, как глоток родниковой воды и утренняя заря, запах первых весенних цветов, цветов, что Владыке гномов люди продавали втридорога, как запах этих цветов и летнее утро, она была как жизнь, как песни друзей и губы любимой, как звезды, которых Якш не видел.
Знаешь, о чем поет скрипка?
О звездах…
Они глядят на тебя, пока ты спишь.
А ты спишь и не слышишь, как они смотрят.
Спишь и не видишь ее песню.
Быть может, тебе даже неизвестно, что она приглашает тебя на танец?
Каждым своим звуком приглашает, а ты — спишь…
Ты так не вовремя уснул.
Впрочем, здесь и нельзя уснуть вовремя.
Здесь спят только не вовремя.
Почему?
А потому, что здесь нет времени.
Здесь только ночь.
Только ночь, и все.
А времени нет.
Так что просыпайся, а то так и не узнаешь, о чем поет скрипка, ведь она поет о звездах… о звездах…
Якш шел по тропе за скрипачом, шел окруженный музыкой и запахом ночных цветов, шел, тащил тележку с девочкой, которая жила, потому что музыка… а вокруг мрачным неумолимым конвоем шествовало время. Беспощадное к слабым и короткоживущим людям, оно тем не менее вынуждено было отступать перед яростной волей человека-барда. Оно не смело приблизиться и схватить девочку, ибо яростные молнии звуков били его наотмашь, пронзали эльфьими стрелами, рубили гномьими секирами и человечьими мечами. Казалось, весь мир стоял за будущую Невесту, и мертвое холодное время отшатывалось, испуганное этой искренней яростью живого в борьбе за жизнь, яростью, непонятной всему мертвому и холодному, а оттого вдвойне пугающей.
«Нам бы ее только через ночь перевезти!»
«Ничего, перевезем! Эй, время, прочь с дороги!»
Нужно просто идти и тащить тележку. Просто идти и тащить. По серебристой тропе сквозь ночь. По тропе, что возникает по волшебному слову заговоренной скрипки, скрипки, выговаривающей шаг за шагом, уговаривающей время и ночь подвинуться, а болезнь — помедлить.
Якш не сразу понял, что идут они сквозь лес, столь густой, что и вообразить страшно. В таком лесу обязательно должны были водиться лесные чудовища, поджидающие гномов еще с древнейших, эльфийских времен. Они, конечно, захотят схватить его, гнома и бывшего владыку гномов. Они пересекут тропу, заставят замолчать скрипку и…
