Желания боги услышали гибельные... (СИ) - Михайлова Ольга Николаевна (электронную книгу бесплатно без регистрации TXT) 📗
— Не заставляйте меня просить дважды, Винченцо. Соберётся очаровательное общество, узкий круг избранных. Юные прелестницы будут чередоваться со знатоками антиквариата и парой хороших медиумов. Я очень жду вас. Вы обидите меня, если не придёте.
Джустиниани обречённо кивнул, зная, что с донной Гизеллой лучше не спорить. Себе в убыток. Да и, в общем-то, почему бы и не пойти? Костюмы его были уже готовы, от портного привезли несколько фраков, клятвенно обещая доставить остальное не позже четырёх: Росси не хотел терять клиента, заказывающего рубашки дюжинами, а фраки и сюртуки по четыре зараз.
Уходя с распродажи, в дверях аукциона Джустиниани столкнулся с красивым смуглым человеком лет сорока, любезно пропустил его, потом вышел. Побрёл домой пешком, ибо не взял экипажа.
Накрапывал дождь. В его свежести отдалённые церкви Авентинского холма казались нарисованными, молодые весенние побеги усиливали запах ветхой сырости и плесени чем-то сладостным, вроде тропических фруктов, и кружащим голову. Дивная тишина виллы Памфили, где в благородной идиллии каменных колонн и древесных стволов застыл аромат лавра, безмолвная, как монастырь, вилла Альбани, с чьих портиков кариатиды созерцают неизменную симметрию зелени, благоухающая фиалками вилла Людовизи — всё оживало под лучами весеннего солнца.
Винченцо не понимал себя. Что с ним? Казалось, его душа перестала радоваться бытию, даже весна, всегда услаждавшая, сегодня почти не ощущалась. Даже покупка одного из лучших собраний книг в Риме тешила только в часы уединения — но того трепета, с которым он раньше брал в руки старинные манускрипты, теперь не было. Мир был сер и тускл, в нём вращались странные суетливые люди, чего-то вечно ищущие и добивающиеся, не понимающие ни глупости своих дерзаний, ни собственной пустоты. Царство пошлости и мертвечины, сейчас оно снова незаметно, но настойчиво втягивало его в свой круг, пытаясь увлечь своей суетой.
Он вздохнул. Или это отторжение — просто следствие непрощённой обиды всех тех, что когда-то отторг его от себя? Нежелание встречаться с хладнокровно предавшей? Неприязнь к тем, кто привык замечать только равных?
Винченцо покачал головой. Нет, кажется, он честен с собой. Он всё простил и всё забыл. В горестные годы бедствий он мечтал не о сведении счётов, но о тишине и покое, и порой в предутренних снах на жалких постелях бедных пансионов видел воплощение своих желаний: свой дом, уютная библиотека, огонь камина… Господь смиловался над ним: он обрёл всё, что хотел — и в немыслимом избытке. Но почему же душа не ликовала, оставаясь застывшей и мёртвой, как восковая кукла?
Или он, пройдя мир теней, утратил способность радоваться и любить?
У дверей дома его встретил Луиджи. За прошедшую неделю отношение камердинера к господину изменилось. Молинари за молчаливой сдержанностью и нелюдимостью хозяина разглядел то, что вполне соответствовало семейному девизу. Молодой господин был человеком взвешенных решений, умеренным в потребностях и подлинно смиренным, неизменно ровным в общении и даже мягким. Никогда не закатывал истерик, никогда не пил чрезмерно. Аккуратен и пунктуален, из-за пустяков не скандалит, да и вообще голоса ни разу не повысил. Спит неизменно в своей постели, женщин распутных не водит, в дурных местах не замечен. Новое приобретение хозяина — богатейшая библиотека, которой он занимался часами, — тоже не свидетельствовало о дурных наклонностях. А ведь старый господин твердил, что племянник — распутник и пьяница.
Но больше всего Луиджи, да и всех домашних, поражал кот Спазакамино: с появлением в доме нового господина шельмец просто преобразился, никого не поцарапал, целыми днями лежал в библиотеке на каминной полке, спал с хозяином, не разодрал ни одной портьеры и нигде не нагадил! Недавно его видели с мышью в зубах, вылезающим из подвала, а ведь раньше он туда и не заглядывал. При этом кот, хоть и не задирал слуг и не царапался, ластился только к мессиру Джустиниани, тёрся о его ноги и преданно, как пёс, ждал его возвращения, когда господин уезжал куда-нибудь. Ну, не чудеса ли?
Сейчас Джустиниани рассказал Луиджи, что приобрёл на аукционе забавную безделушку и показал её камердинеру. Луиджи снова изумился: мессир Гвидо боялся и упоминания о смерти, нового же хозяина уже дважды видели на церковном кладбище, а теперь вот череп… Джустиниани же со вздохом прибавил, что вечером едет к донне Поланти. Его костюмы доставили? Да, от портного приходили, сообщил слуга, всё привезли. На лице мессира застыло выражение тоскливое и недовольное. Он явно не хотел никуда идти. «Sera difettosа, пропащий вечер», подтверждая догадку слуги, пробормотал Джустиниани. Винченцо приказал подать чёрную шёлковую рубашку и чёрный шейный шарф, рассчитывая траурным видом отпугнуть слишком навязчивых гостей в салоне Поланти. С удовольствием облачился в новый фрак, в котором чувствовал себя свободно. Нигде не жало и не давило. В семь пополудни выехал из дому. По дороге помолился Господу, чтобы не встретить у герцогини ни Глории, ни её братца.
Господь услышал его. Членов семейства Салиньяно среди гостей не было. Зато было немало тех, кого он предпочёл бы не видеть. Оттавиано Берризи, Рафаэлло ди Рокальмуто и Умберто Убальдини приветствовали дам и, расфранчённые, с бутоньерками в петлицах, сновали по залам огромного дома герцогини Поланти. Заметив его, все они подошли и любезно поздоровались. Что ж, старые друзья, что тут скажешь. Джустиниани заметил, что Оттавиано полинял за минувшие годы больше всех: шевелюра его совсем поредела, лоб стал выше — почти до макушки. Кожа вокруг глаз сильно погрубела. Ночные излишества даром не прошли, сделал вывод Винченцо. Рафаэлло, утончённый поэт, отличался красивым упадочным профилем, истончённые и чуть потрескавшиеся ноздри его длинного носа выдавали кокаиниста. Он окинул Винченцо мутным и сладким взором завзятого мужеложника, и Джустиниани поспешно перевёл взгляд на Убальдини. Умберто, светловолосый и голубоглазый, сохранил лоск и в свои двадцать восемь выглядел весьма респектабельно. Он слыл спортсменом и прекрасным фехтовальщиком.
Джустиниани вежливо раскланялся с ними и вступил в залу, при этом обратил внимание, что убранство дома герцогини богато, но нигде действительно нет ни портретов, ни зеркал.
Гизелла Поланти шумно поприветствовала его, глаза её хищно блеснули. Вирджилио ди Массерано, выглядевший всё так же убито, прибыл с женой Ипполитой, пышнотелой красавицей, чьих прелестей, весьма откровенно выставленных, не заметил бы только слепой, и чьим любовником не был только ленивый. Елена Бруни, их племянница, на фоне тёти казалась тростинкой. Джустиниани услышал, как Ипполита тихо поинтересовалась у донны Поланти, кто этот красавец? Винченцо обернулся, желая понять, кого она имеет в виду, и вдруг понял, что речь о нём. Внутренне содрогнулся, ибо Ипполита с её обильной и сочной плотью, напоминавшей перезрелый персик, не возбуждала, но пугала его. Тем не менее, минуту спустя он был представлен графине Массерано, смотревшей на него со странной плотоядностью. Он ответил очень сдержанно и в ответ на призывную улыбку высказал комплимент её племяннице.
Он добился своей цели: графиня поджала губы и отошла от него.
Катарина Одескальки и Джованна Каэтани приехали поздно, Джустиниани отметил, что Берризи подошёл к Катарине и пригласил её танцевать, но девушка покачала головой. Джованна бросила на него самого быстрый взгляд, покраснела и торопливо отвела глаза. Заметил Винченцо и очень привлекательную светловолосую девушку с унылым и постным выражением на лице. Она казалась красивей всех девиц, но была или больной, или чем-то огорчённой. Винченцо стал лицом к ней и несколько минут разглядывал, пока не увидел, что к ней подошёл Умберто Убальдини и назвал Марией. Поняв, что это Мария Убальдини, сестра Умберто, Джустиниани резко отвернулся и прошёл в гостиную.
В углу гостиной сидел молодой Элизео ди Чиньоло, сегодня показавшийся Джустиниани старше, чем на кладбище, теперь он походил на больного бледной немочью, в глазах проступило что-то надломленное и нездоровое. Винченцо заметил, что Элизео порой бросал взгляды на девиц, но не смог понять, на кого он смотрит. Ловил Джустиниани взгляд юнца и на себя — быстрый и вороватый.
