Под сенью проклятия (СИ) - Федорова Екатерина (бесплатные онлайн книги читаем полные версии TXT) 📗
Вернувшись в свою светелку, я наконец разложила свои вещи. В углу нашелся небольшой пустой сундучок, над ним к стене был приделан обломок оленьего рога. Летнюю справу и платки я уложила в сундучок, рядом расставила обутки, телогрею повесила на вешало из рога, а зимнюю справу вновь увязала в узел и сунула под кровать. По-хорошему, следовало бы попросить ещё один сундучок, но через несколько дней Морисланна увезет меня в Чистоград, так что смысла обустраиваться не было.
Продранный сарафан я поменяла на другой. А прореху спешно зашила, отыскав заботливо уложенные бабкой Мироной в узел нитки и иголку.
Покончив с вещами, я проведала травы в корзинке, оставленные в углу за кроватью. Они слегка приувяли, но до вечера могли и потерпеть. Раньше поварню навряд ли освободят, а варить приворотное при людях нельзя — крепость не та. Зелье, оно суеты и чужого глаза не терпит, говаривала бабка Мирона.
Покончив со всем, я вышла. И первым делом увидела околачивающегося за дверью норвина — не Сокуга, а второго, Рогора, как называла его баба Котря. Вот только Рогор ли он? Если настоящее имя Сокуга Скъёг или Скъйог, как сказала Саньша, то и этого родная матушка по-другому должна была кликать.
— День добрый. — Сказал мне норвин.
Свечи в подсвечниках-деревьях не горели, весь зал освещало единственное узкое окно, выходившее на боковую сторону дома, поэтому здесь было сумрачно. Но даже в полутьме я разглядела, что норвин смотрит на меня спокойно.
Как будто мое уродство его не только не отвращало — но и уродством не казалось.
— Подобру тебе, добрый человек. Я Триша-травница. — Уважительно сказала я. Потом припомнила свое намеренье расспросить второго норвина о Сокуге, ради Саньши. И спросила:
— А тебя матушка как нарекла?
— Ргъёр. Но ваши зовут меня Рогор. Ты тоже можешь. — Норвин шевельнул бровями, добавил: — Я теперь буду сопровождать тебя повсюду. Так приказала госпожа.
Мысли мои перескочили с Саньшиных печалей на другое.
— А что так? — Изумилась я чисто для порядка, хотя причину уже знала.
Сильно перепугалась госпожа моя матушка. Или хочет поберечься на всякий случай? Ишь ты, даже ко мне защитника приставила. Правда, одного, а сколько будет охранять Аранию?
Я одернула себя. Нечего считать, чего и сколько выделят моей младшей сестре. Это зависть, а от неё ничего хорошего в голову не приходит.
— У господина Эреша есть враги. — Невозмутимо ответил норвин.
И замолчал, чуть отступив в сторону. На кожаном ремне, что подхватывал такую же, как у Сокуга, безрукавную рубаху с глубоким запахом, был подвешен длинный тесак.
Вот только сомневалась я почему-то, что враги были у господина Эреша — ярость моей матушки при вести о Парафене говорила о другом. Но вслух я эти думки высказывать не стала. Просто кивнула норвину и двинулась вперед.
Подходя к лестнице, я вдруг услышала удивительные звуки, доносившиеся с первого поверха. Пока мы шли вниз, они становились все громче. Даже Рогор, бухавший сапогами по ступеням, не мог их заглушить. У нас в селе на праздниках плясали под бубен и дудки-сопелки — но эти звуки звучали по другому. Мягче и сильней. Певуче, как родник, журчащий на камнях. Свистяще, как ветер, танцующий в пустых по весне кронах деревьев.
— Эгергус. — Непонятно сказал норвин, поймав мой удивленный взгляд. — Короб из мягкой липы и тридцать две струны из лучшего конского волоса. Госпожа Морислана, которую мы зовем Морислейг, каждый день после обеда играет на эгергусе. И учит этому госпожу Аранейг. Или Аранию, по-вашему.
Вот эту штуку — эгергус — я бы с удовольствием увидела. И с ещё большим удовольствием поиграла бы на ней. Завлекать людей, не наливая им чего-то в рот, а всего лишь заставляя петь липу и конский волос. это почти волшебство.
Я завистливо вздохнула и вышла из дома. Рогор или Ргъёр шел за мной по пятам.
На поварне в этот час была только баба Котря. Красная и распаренная, она перемешивала содержимое громадной сковороды. Пахло жареным луком и незнакомыми мне приправами.
— Ну чо, девка, полдничать наконец пришла? — Провозгласила она, бросив любопытный взгляд на Рогора. — Как там Парафена?
— Плохо. Но есть надежда, что хотя бы встанет. — Уклончиво сказала я. И перевела разговор на другое: — Баба Котря, нет ли чего поснедать? А то я полдня по лесам лазила.
— Да уж как не быть, ягодка. — Добродушно сказала она, отворачиваясь от сковороды и оттирая пот с лица передником. — Я тебе поесть отдельно отложила, вон на загнетке держу, чтобы не остыло. Бери пока миску, хлеб сейчас принесу.
В миске обнаружилась густая баранья похлебка с зырей, приправленная репой и морковью. Мы с бабкой Мироной мясом баловались не каждый день — даже не каждую седьмицу по нынешним временам, потому как на дворе стоял месяц первокур, и время резать скотину ещё не приспело. Прежде чем устроится за столом, я глянула на Рогора. По хорошему, предложить бы ему разделить со мной застолье, но он уже устроился в углу поварни, глядя в окно и выказывая, что не желает ни угощаться, ни даже сидеть рядом со мной.
Что ж, вольному воля. Я устроилась у окошка спиной к норвину. Баба Котря поставила передо мной доску с ломтями хлеба и кружку с родниковой водой.
— Крольча-то как? — Спросила она без особого жара в голосе.
Видно было, что узнать стряпуха желает о другом, но разговор заводит издалека.
— Жалеет он Парафену, смотрит как может. Да только с хозяйством не справляется. — Честно доложила я.
— Охо-хонюшки. — Пропела Котря, встав у самого края стола и подперев щеку одной рукой. — А ты, значит, не одна пришла?
Рогор, батюшка, что ж ты не садишься поближе? Я и тебе чего поснедать наложу.
— Нет. — Коротко ответил норвин.
— А что ж так? — Повариху прямо-таки распирало от любопытства.
— Сюда ты пришел, а есть не желаешь.
Если я ей как-то не объясню, поняла я, она изведется от любопытства. И напридумывает себе всякого.
— Госпожа велела ему меня сопровождать. — Пояснила я. — Боится, как бы не забрела туда, куда не нужно. Вторую травницу быстро не найдешь, вот и заботится.
Баба Котря зыркнула на меня востро, протянула:
— Во-от оно как. Ну да. У нас и волки иногда под окнами шастают. И медведи в дальний малинник, бывает, заходют…
Все её лицо кричало — врешь ты, девка, ох, врешь! Но я больше ничего не сказала, переведя разговор на другое:
— Мне поварня потребуется, баба Котря. Чтобы в ней никого не было, только я. И чистый казанок с большой ложкой. Да, ещё бы горшок с тряпицей.
— Госпожа Морислана уж посылала сказать. — Баба Котря недовольно сморщилась и мысли её, похоже, переметнулись на другое. — Вот, даже ужин готовлю нынче раньше, чем обычно. Ещё немного, и милости просим на поварню.
Она вернулась к сковороде и принялась мешать скворчащую поджарку, не забывая поглядывать томящуюся рядом в котле кислую капусту.
Поев, я решила глянуть на сенник, о котором говорила Морислана. Рогор сказал, что стоит он не в самой усадьбе, а на поляне, в пяти десятках шагов от коровника.
Выйдя через калитку, прятавшуюся за курятником, что лепился к коровнику, мы зашагали по лесу. По дороге мне вспомнилась Саньша, потому я и спросила:
— Уважаемый Рогор, а твой товарищ, норвин по имени Сокуг, здоров ли?
Рогор издал невнятный звук, потом быстро спросил:
— Почему ты об этом спрашиваешь, Тръёшь. Триша-травница?
— Да грустный он больно. Вроде как в боку у него свербит. — Бодро ответила я.
И полезла под старую ель. Там в тени блеснули похожие на детские пяточки бледно-зеленые листики хрящихи, первейшей травки от резей, какие бывают после порченной еды. По спине сыпануло иглами, под сорочицей закололо.
Зато из-под ели я вынырнула с целым кустом хрящихи в руках.
— Если у него где и свербит, то не в боку. — Встретил меня ответом норвин. Глянул оценивающе. — Вот, кстати. не знаешь ли ты, Триша-травница, такого снадобья, чтобы от него затягивались сердечные раны? Я не про отворотное средство. Мой товарищ Скъёг должен затушить огонь в своем сердце, чтобы вновь понести в нем лед нашей родины. Ибо так завещано предками всякому норвину.
