Многорукий бог далайна (Илл. А. Морозова) - Логинов Святослав Владимирович (читать книги бесплатно txt) 📗
— Спасибо, — сказал Шооран, спрятал нож, перешагнул поребрик и пошел дальше, не оглядываясь и не думая, где он сможет остановиться.
Теперь он шел по оройхону, где родился и жил, не представляя, как огромен мир, и не зная, что возможна иная жизнь, чем текущая на этом кусочке земли, который, если постараться, можно обойти за час.
Здесь тоже праздновали мягмар: на сухой полосе никого не было, женщины ушли к далайну разбирать подарки щедрого Ёроол-Гуя, заготавливать острую кость, чешую несъедобных рыб, кожу, живой волос — все, что так обильно выбрасывает расходившийся далайн. А мужчины, скорее всего, собрались у шавара: ловят тукку, бьют жирха, стараются затравить выползшего наружу длинноусого парха или гвааранза, которого можно взять лишь ударом в глаз. Хотя для этого надо подойти к зверю вплотную, избежав торчащих плавательных перьев и тяжелых клешней, перекусывающих человеческую ногу легко словно стебель хохиура. Вряд ли Боройгал решится на такое, должно быть, он тоже стоит на берегу и командует женщинами, воображая себя царственным ваном.
Шооран не остановился, понимая, что здесь ему не жить. Он слишком хорошо помнил, как гнали прочь чужаков, бредущих из страны вана, или изгоев, пытающихся пробраться на свободный оройхон. Пожалуй, ван правильно сделал, что позволил этому оройхону быть независимым: лучшей стражи нельзя придумать — люди, цепляющиеся за свое жалкое богатство — сухую полосу вдоль аваров, сильнее чем сытые земледельцы ненавидели изгоев, от которых ничем почти не отличались. Шоорану не позволили бы остаться здесь и на минуту, и потому он пошел дальше. Тройная дюжина шагов взрослого мужчины и впереди вновь поребрик, еще один оройхон — последний в ряду обитаемых.
Ступив на него, Шооран замер в нерешительности, впервые почувствовав страх. Сухая полоса кончилась, влага далайна достигала в этом месте огненной границы, две страшных стихии сошлись в непримиримой вражде. С далайна наползал нойт, авары встречали его палящим жаром. Нойт кипел, сгорая, удушливая вонь распространялась далеко вокруг, закладывая грудь, разъедая глаза, заставляя плакать и натужно кашлять. На краю оройхона, у самого далайна и то казалось легче. Едва не задохнувшись в отравленном чаду, Шооран выбежал к далайну. Здесь он увидел людей. Изгоев.
Несколько невообразимых фигур суетились у живого вала по краю оройхона, что-то вытаскивая из него. Все-таки и здесь был мягмар, и люди торопились урвать кусочек добычи. Одна из фигур подняла голову, Шооран увидел невероятно грязную старуху с лицом обезображенным язвами и рубцами от старых ожогов.
— Ха! Глядите, кто пришел! — прокричала она. — Какой красавчик! Не иначе, сам ван вздумал промочить ножки на нашем оройхоне. Ну, иди сюда, сладенький, не бойся!
Шооран, не двигаясь, смотрел на кривляющуюся перед ним чудовищную маску, и медленно через силу начинал понимать, что это не старуха, что женщина лишь немного старше его матери, а состарил и обезобразил ее жгучий нойт, от которого негде спрятаться и нечем отмыться, и вся жизнь, которую нельзя назвать жизнью, лишь короткой и мучительной отсрочкой смертной казни.
Между тем, женщина-старуха продолжала говорить, быстро, взахлеб — очевидно, не так часто удавалось ей облегчить душу перед новым человеком, и она торопилась прокричать обо всем, что не позволяло ей жить.
— Ты, должно быть, оттуда — с сухой полосы? Заблудился… Или они тоже тебя выгнали? Они могут! Тот, кто живет в сухости, способен на любую подлость. Ха! Как ваши хныкали здесь год назад, как просились, какими глазами смотрели на нашу чавгу. Чего только не обещали!.. Сухой оройхон и Ёроол-Гуя впридачу. И обманули! Пустили к себе всего дюжину человек. А мы так и остались гнить здесь. И вы думаете — мы будем принимать вас и дальше? А как же, примем, нам же некуда бежать, дальше дороги нет. Мы принимаем всех, тем более, что сегодня мягмар…
Другие изгои тоже побросали работу, стояли, рассматривая Шоорана красными глазами. На покрытых коростою ликах не отражалось никаких чувств. А женщина-старуха вдруг остановилась и, склонив голову набок, спросила скорее у самой себя:
— Может ты и вправду с сухих земель? Ишь, какой чистенький… Хоть в шавар, хоть на авар! Ну, чего встал, иди сюда…
Шооран попятился. Ему живо припомнились рассказы, как изгои с безнадежных земель, откуда нельзя уже никуда уйти, воруют и съедают детей. Сейчас эти сказки показались ему истиной. И хотя он давно не считал себя ребенком — одиннадцать лет — не шутка! — и нож, возвращенный Мунагом, висел на поясе, все же Шоорану стало страшно. Он повернулся и побежал. Никто его не преследовал, изгои равнодушно вернулись к прерванному занятию, лишь женщина старуха выкрикнула ему вслед: «Ха!» — и захлопала почему-то в ладоши.
Как это мало — тройная дюжина шагов, составляющая вселенную простого человека! Через полчаса Шооран пересек и этот, уже третий по счету оройхон и увидел, что с той стороны тоже колышется покрытый пеной далайн. Оставалось либо идти назад, либо в кипящий удушливый ад залитых влагой аваров. Можно было, кроме того, прыгнуть в далайн. Путь этот был самым коротким и далеко не самым мучительным.
Безжизненный оройхон — мокрый и огненный одновременно — предупреждал о себе издали. Больно запершило в горле, стало нечем дышать, голова, одурманенная ядовитым дымом, закружилась. Шооран шагал по инерции, не очень понимая, что он делает. Просто и последний из оройхонов не пустил его к себе, вернее, Шооран не осмелился принять его приглашение, и теперь отвергнутый всеми, шел дальше, хотя и знал, что дальше пути нет.
Когда-то он любил слушать рассказы Хулгала о его странствиях по этим краям. Это было дюжину и три года назад, когда по землям ванов ходил безумный илбэч. Хулгал, в ту пору еще не старый и не хромой, отправился искать новые земли. Тогда много говорили о десятках сухих оройхонов, стоящих в неведомых краях и ждущих себе хозяев. Хулгал прошел по пылающему болоту до самого конца, где влага далайна как встарь разъедала поставленную Тэнгэром стену. Всего на запад от острова изгоев оказалось три оройхона — для сильного мужчины не расстояние, но их надо было пройти по узкой полосе между далайном и аварами, в дымной и душной жаре, среди испарений, от которых непривычный человек умер бы через полчаса. Хулгал выбрался назад к концу дня и рассказывал, что остался жив лишь благодаря тому, что носил с собой губку, пропитанную благовонным соком туйвана, а на адских оройхонах примотал ее к лицу.
— Я ходил туда и вернулся живым, — заканчивал повествование старик, — поэтому знаю, что и безумный илбэч мог добраться так далеко. Я не спрашиваю, зачем он это сделал — для того он и безумец, на то и илбэч. Но кто ответит, как ему удалось не просто дойти до таких пределов, но и поставить там оройхон? Или это легче, чем плюнуть в далайн? Тогда и я хотел бы стать илбэчем, чтобы построить себе дом чуть получше этого, — старик замолкал и обводил взглядом слушателей, смущенных кощунственной концовкой рассказа, и не торопясь отхлебывал из поднесенной чаши мутное пойло.
У Шоорана не было благовонной губки, не было ничего, что могло бы помочь в пути, но все же он равнодушно ступил на землю мертвого оройхона и, не оглядываясь, пошел дальше. Он не думал, что вернуться ему не удастся, не думал вообще ни о чем, мозг, одурманенный испарениями, был неспособен на такую работу. Просто он видел, что не может здесь жить и шел куда-нибудь, где будет, пусть даже хуже, но иначе, чем здесь.
По краю мертвого оройхона не было тропы — почти дюжину лет здесь никто не ходил. Хрупкая кость, трухлявые хитиновые обломки, догнивающие остатки туш — все было густо смочено нойтом и жарко курилось, нагретое близким соседством аваров. Местами завалы достигали высоты человеческого роста, пробраться сквозь эту кучу тлена было невозможно, и приходилось двигаться, прижимаясь вплотную к аварам, покрытым шелушащейся коростой горящих отбросов. И повсюду душная парная гарь.
Шооран шел вслепую, прижав локти к готовой разорваться груди и закрыв ладонями лицо. Он спотыкался о груды праха, проваливался в горячие лужи, и лишь новые, на совесть сшитые мамой буйи спасали до поры его ноги.
