Сокол Ясный - Дворецкая Елизавета Алексеевна (список книг TXT) 📗
– Впусти меня, ладушка моя ненаглядная! – умолял голос из темноты. – Холоден дом мой ныне, не живется мне там! Ведь здесь мы вместе с тобой жили, у этого огня грелись, за этим столом сидели, и все у нас было ладно! Я ли тебя не берег, не ласкал! Зачем забыла меня, лебедушка моя белая? Почему отвернулась, горлинка моя сизая? Разве весело тебе одной – люди тебя сторонятся, родной сын забросил! Впусти меня, снова будем вдвоем жить, все у нас хорошо пойдет!
Угляна молчала, вцепившись в край лавки побелевшими пальцами. От звуков этого голоса на нее всегда сначала накатывала тоска, потом чувство невыразимой усталости, потом начинало мутить, и что-то будто душило ее изнутри, так что все тело, каждую жилочку и косточку наполняла томительная тоска и тяжесть, будто не хватает воздуха, будто тесно в собственном теле, как в крепких путах, хотелось рваться, биться и кричать, бежать отсюда прочь, лишь бы это поскорее кончилось. Такое же чувство она испытывала возле него и раньше, пока он еще был жив, но теперь, когда он уже около двадцати лет был мертв, это стало нестерпимым.
– Отвори! – Голос окреп и стал страшен. – Все равно войду! Дверь выломаю, избу по бревнышку размечу! – И что-то тяжелое ударилось в дверь, которая вдруг стала казаться очень тонкой и непрочной. – Все равно доберусь до тебя! Все равно войду, найду тебя, шею сверну, кровь выпью, косточки сгрызу! Ты моя! Моя!
Звериный рев сотрясал избушку от нижних венцов до крыши, и в нем слышался ненасытимый, дикий голод самой бездны. Бездна навалилась на Угляну, в глазах потемнело, в ушах поднялся шум, и она упала на пол лицом вниз, безотчетно прикрывая голову.
А когда очнулась, огонь в очаге давно погас, избы остыла, близилось утро. Но она была жива, хоть и изнурена ночной битвой. Он не вошел. Опять не вошел. И каждый раз ей казалось, что этот раз – последний, что на будущий год он непременно ворвется и погубит ее окончательно. И еще через год они уже вместе придут к порогу живых и будут рваться, требуя, чтобы их впустили…
Перебравшись на скамью, Угляна завернулась в несколько шкур – ее била дрожь – и забылась болезненным сном, будто в жару. А когда проснулась, дурным сном казалось все прошедшее. Снаружи, над лесом, ярко светило весеннее солнце, воздух дышал первым теплом, мир был свеж, молод и будто вовсе не помнил о смерти. Когда она вышла и с наслаждением вдохнула весеннее тепло и запах свежей листвы, в груди будто что-то ожило и расправилось, сбросив гнетущую тяжесть.
А за деревьями уже пели десятки волчьих голосов. Вой нарастал, отражаясь от деревьев, вплетался в шум ельника. Вот за бурым стволом мелькнуло что-то серое, живое, и перед Угляной предстал вожак «зимних волков» – покрытый волчьей шкурой с высушенной мордой, закрывающей лицо. За ним появилось еще несколько таких же, потом еще, и вот уже поляна оказалась полна людей-волков и подростков с берестяными личинами, которые показывали их принадлежность к иному миру.
– Здравствуй, Волчья Мать! – Пришедший первым поклонился Угляне. – Явились к тебе волки лесные, сыночки твои серые, да не с пустыми руками, а с подарочками! – Он махнул рукой, и побратимы поднесли и положили возле избы привязанную к жерди тушу косули, пару связок беличьих и лисьих шкур, резные из лосиного рога гребешки и ложки. – Прими наши подарки и позволь нам шкуры сбрасывать, в белый свет ворочаться!
– И вам здоровья подай Велес и Ярила, сынки мои лесные! – Угляна тоже слегка поклонилась, украдкой потирая красные пятна ожогов на руках. – Закрыты ли пасти ваши, не будет ли от вас вреда добрым людям?
– Затворил нам пасти отец Одинец, не велел чинить зла добрым людям!
– Все ли вернулись?
– Не все, мать! – Вожак вздохнул и свесил голову. – Одного лихорадка зимняя загрызла, один медведю под лапу попался. Двоих братьев взял у нас Лес Праведный.
– Погребли ли вы их по обычаю, угостили ли душеньки, как положено?
Так бывало почти каждую зиму: лес забирал часть приходивших к нему, и Угляна лучше всех знала, что никакие блага не даются даром. И еще знала, что будет, если неправильно проводить тех, кто умер дурной смертью.
– Погребли мы их под корнями еловыми, угощали кровью горячей, делили добычу с братьями мертвыми, как с живыми.
– Тогда не будет от них вреда. А кого отпустил назад Лес Праведный, тот пожалуй назад в белый свет! Сбрасывайте шкуры, серые волки, станьте передо мной, добры молодцы!
Угляна взмахнула руками, и волки с визгом бросились на землю: переворачиваясь через головы, они оставляли на земле свои шкуры и личины, вставали в рубахах и свитах – взъерошенные, заросшие бородками, с отросшими волосами, дикого вида, но довольные, улыбаясь во весь рот. Из-под личин показались лица: иные из них были Угляне хорошо знакомы, самых старших она провожала осенью в лес и встречала оттуда по три-четыре раза.
Волхвита скрылась ненадолго в избе и вернулась с целой связкой разноцветных поясов. Сотканные из шерстяных нитей, окрашенных корнем подмаренника и конского щавеля, соком черники, корой крушины и дуба, крапивой и березовым листом, чистотелом, цветками нивяницы и велес-травы, каждый имел свое сочетание цветов и узоров, благодаря чему сразу было видно, кто из какого рода.
Бывшие волки стали по старшинству родов подходить к ней, она опоясывала каждого его собственным поясом, оставленным ей на хранение, и приговаривала:
– Был серый волк, стал Задор Путимов сын… Был серый волк, стал Вышезар Красинегов сын… Был серый волк, стал Данемил Звонятин сын… Был серый волк, стал Журяга Нажилов сын…
Парни подбирали свои шкуры, сворачивали, совали в заплечные мешки и короба, радостно оправляли пояса – каждому весело было вновь видеть знакомые цвета и родовые знаки, вытканные руками матерей и сестер. Настоящие имена в лесу не использовались, и каждый, вновь после долгого перерыва услышав свое родовое имя, ощущал себя заново родившимся в человеческом мире, предвкушал встречу с близкими и радость, которую доставит им своим возвращением.
Два пояса остались в руках у ведуньи – тех, кого забрал лес. Их она отдала Вышезару – чтобы отнес родичам погибших, а те привяжут их на погребальные столбы на своем родовом кургане и будут приносить перед ними жертвы в поминальные дни.
– Ступайте, сынки, и да будут к вам милостивы боги в мире людском, как были милостивы в мире лесном! – напутствовала парней Угляна, и те, еще раз поклонившись, торопливо устремились по тропинке прочь из леса.
Угляна еще немного постояла, глядя им вслед, потом вернулась в избу. Ей эта тропа была заказана. Она когда-то пришла в лес, чтобы остаться в нем навсегда.
***
Когда бывшие волки добрались до Овсеневой горы, там их уже ждали. Старейшины, женщины, девушки – из каждого рода люди собрались сюда встречать своих сыновей и братьев. Но главное – сегодня праздновали приход на землю самого Ярилы, младшими братьями которого были «зимние волки». Ярилины дни – праздники молодых, и сегодня старики и большухи стояли подалее, а девушки в лучших весенних уборах собрались на вершине священной горы. По сравнению с женщинами они казались одеты просто и бедно – беленые рубахи, вздевалки с небольшой отделкой, свиты, шушки – все белое, только очелья с красной вышивкой да тонкие красные пояски. Похожие на стайку белых березок, они пели, протяжно выкликали молодого бога весеннего расцвета земли.
И вот на опушке замелькали серые пятна рубах, на горе поднялся гомон, девушки разразились ликующими воплями. Из леса показались их братья, их женихи, которых они с таким нетерпением дожидались всю свою девичью жизнь; там, в лесу, они заслужили право стать взрослыми мужчинами, и девушки ликовали, кричали, приветствуя будущих мужей, воздавая им честь и радуясь предстоящим переменам в своей собственной судьбе.
Один из парней шел впереди – самый статный, красивый, еще с волчьей шкурой на плечах, хотя и с родовым поясом. Под пение и радостные крики Ярила со своей стаей поднялся на вершину горы, и тут к нему навстречу вышли двое: седой прихрамывающий старик с резным посохом – Лежень, и молодая стройная дева в нарядно вышитой беленой одежде, с распущенными светлыми волосами, прекрасная, как солнце в окружении сияющих лучей – его внучка Веснояра. На голове ее был пышный венок из березовых ветвей, другой такой же венок она держала в руках. На недавнем Лельнике Веснояру снова выбрали Лелей. Избранная воплощением самой богини пользовалась большим почетом: другие девушки были обязаны уступать ей дорогу, не имели права первыми с ней заговаривать; она заводила круги и управляла весельем на игрищах, руководила гаданиями о замужестве. Правда, власть ее продолжалась недолго, всего два месяца: от Ярилы Молодого до Купалы, когда богиня-дева уходит из земного мира, уступая место своей матери Ладе. Земная Леля на Купалу или по осени обычно выходила замуж и на следующую весну красовалась уже в кругу молодух, нередко – в ожидании скорого появления первенца. А Лелей выбирали новую девушку. Редко так случалось, чтобы прошлогодняя Леля к следующей весне еще была не замужем, но все знали, что Веснавкиной вины тут нет, и потому ее выбрали снова. Да и кого еще, если равной ей не находилось и многие девушки с нетерпением ждали, когда же она покроет голову и даст другим возможность показать себя.
