Другая половина мира - Ахманов Михаил Сергеевич (мир книг txt) 📗
Он ни разу не назвал брата ни родичем, ни светлорожденным, отметил Дженнак; это свидетельствовало о нарочитой небрежности или открытой цеприязни. Подобное случалось весьма нередко, когда Джиллор говорил с Фарассой: разговоры их напоминали беседу сокола с грифом-падальщиком, которым хриплый клекот заменяет слова. С другой стороны, обращаясь к вождям, Джакарре и Унгир-Брену, Джиллор никогда не забывал прибавить «сахем», «родич» и «аххаль»; а уж отца-сагамора титуловал как положено: чак – великий, и ахау – властелин.
Но Фарасса, казалось, не заметил столь явного пренебрежения и с насмешливой ухмылкой произнес:
– Этот, за пару чейни, больше не донес ничего. Но есть новости от других ублюдков, от тех, брат мой, что пасутся в восточной степи прямо у наших границ. Там собралось тысячи три поедателей грязи…
– Ха! – Одноглазый Кайатта стукнул кулаком по колену. – Я так и знал! Десяток дымных столбов, клянусь светлым оком Арсолана! Ха-ха! А на самом деле их в четыре или в пять раз больше! – Старик откинулся назад в полном восторге от собственной проницательности. Правое око его пылало огнем.
– Ты прав, сахем Кайатта, совершенно прав! – Фарасса низко склонил голову, чтобы никому не была заметна его торжествующая усмешка. Он поведал почти все, о чем донесли лазутчики: Коконата, властитель Мейтассы, в самом деле собирался прощупать одиссарские рубежи небольшими силами, а затем, в случае успеха, двинуть на восток все свое воинство на рогатых скакунах, разметать крепости и спалить деревни поселенцев, очистив правый берег Отца Вод и все долины вдоль притоков великой реки. Но целью его была, несомненно, Дельта, к западу от которой лежал рубеж Коатля и Одиссара. Ахау Мейтассы рвался к морскому побережью, к торговым путям, к Кейтабскому морю, где сходились все дороги Эйпонны и где, в портовых городах и корабельных трюмах, хранилась немалая толика ее богатств. Пожалуй, если б не одиссарские пограничные крепости, Коконата сумел бы этого добиться, ибо тасситы были многочисленным и воинственным кочевым народом; их племенам не приходилось беспокоиться о сборе плодов и злаков, а значит, они могли воевать в любое время теплого сезона, да и в холодные месяцы тоже.
Итак, размышлял Фарасса, поглаживая щеки огромной ладонью, им сказано почти все и сказано вовремя – очень вовремя, чтобы разжечь в сыновьях Дираллы огонь нетерпения. Вопрос заключался лишь в том, что понимать под небольшими силами тасситов; он назвал три тысячи, а самый надежный из его лазутчиков говорил о семи-восьми… Может, этих вонючих пожирателей грязи наберется и больше, кто знает? Ну, на то воля Шестерых! Три, семь или десять… разве сочтешь всадников в бескрайней степи?
Утроба каймана, даже лучший лазутчик способен ошибиться!
Он поглядел на Джиллора и снова ухмыльнулся, прикрывая ладонью рот. Похоже, великий воитель, славный наком, уже попался на крючок! Да будет он проклят богами и демонами!
Но наживку неожиданно заглотил Джакарра. Вытянув длинную руку в сторону Фарассы, он поинтересовался:
– Твои люди что-нибудь говорили о сроках, брат? Когда эти три тысячи подступят к первому из наших укреплений? Может, он уже лежит в развалинах, а среди них гниют трупы?
– Ну, не думаю… – Глава лазутчиков наморщил лоб. – Месяц у нас есть… возможно, и больше… И мы не промедлили, собирая Круг Власти – последнее донесение я получил только вчера.
– Месяц… За такой срок не перебросишь войско к границе… разве что на кораблях… а кораблей у нас мало… – Джакарра взглянул на отца, но тот и бровью не повел. Лицо ахау казалось маской из светлой бронзы под пышным убором из белых перьев; на таких советах он предпочитал слушать, пока не наступало время сказать последнее слово. И слово это было кратким.
Старый Унгир-Брен, сидевший по правую руку от сагамора, казалось, и вовсе задремал, привычно сохраняя позу внимания: ладони лежат на коленях, плечи чуть наклонены вперед, глаза прижмурены. Он в совершенстве владел киншу, языком поз, жестов и телодвижений, так что мог бы участвовать в дискуссии, не раскрывая рта, – но, судя по всему, дела на западном побережье Отца Вод его не слишком интересовали. Дженнак, покосившись на неподвижную фигуру старика, припомнил, что собирался поговорить с ним насчет своих ночных видений. Пожалуй, решил он, стоит задержаться после совета; его сны казались Унгир-Брену куда любопытней, чем интриги и свары во всех шести Великих Очагах. Во всяком случае, так утверждал сам старый аххаль.
Джиллор тем временем задумчиво поглаживал бровь.
– Ты прав, брат, большое войско быстро не перебросишь, – наконец кивнул он Джакарре. – Но в каждой из наших порубежных крепостей по две сотни испытанных воинов, и если послать им на гребных судах подкрепление… тогда, я думаю, они продержатся до моего прихода.
– У тебя есть план, светлорожденный? – внезапно раздался гулкий бас Коррита, сахема кентиога. Он распахнул накидку, сплетенную из хохолков розового попугая, и, склонив голову к плечу, с вызовом уставился на Джиллора.
– Разумеется, вождь. Теперь я знаю, где враги, сколько их и когда они будут атаковать… Что еще надо воину? – Усмехнувшись, Джиллор поднял руку и прищелкнул пальцами.
Три его молодых помощника-таркола, наслаждавшихся у стены прохладой, торопливо вскочили; Дженнаку показалось, что каждый из них держит по паре медных квадратных подносов. Когда один такой квадрат лег на циновку между ним и сидевшим рядом Халлой, Дженнак увидел раскрашенную восковую карту. В отличие от плоского рисунка на пергаменте или бумаге, она представляла собой макет местности, позволявший судить о рельефе. Реки и ручьи были помечены на ней серебристым цветом, голые склоны гор и холмов – серым, травянистая прерия – зеленым, а лес и заросли кустарника изображались маленькими шариками сухой коричневой колючки, вдавленными в мягкий воск. Самая большая из рек образовывала долину, расширявшуюся к юго-востоку и ограниченную по бокам лесистыми увалами; на западе простиралась степь, уходившая за обрез карты. В наиболее узком месте – там, где долина, подобная бурому треугольнику с серебряной полоской водного потока, целилась острием в простор степи, – стоял крохотный форт, помеченный красной деревянной пластинкой.
Дженнак, словно с высоты птичьего полета, зачарованно обозревал горы Чультун – Соколиные горы, западный рубеж своей страны, самую далекую из ее окраин. Поход туда был долог. Хайан, одиссарскую столицу, и Тегум, лежавший по другую сторону Больших Болот, соединяла дорога Белых Камней, великий тракт, что протянулся вдоль всей Серанны с юга на север; пройти по нему пешим маршем можно было за двенадцать дней. И еще двадцать восемь понадобилось бы, чтобы добраться от Тегума до Дельты Отца Вод – немалый путь, который, правда, на корабле и при попутных ветрах преодолевался впятеро быстрее; затем оставалось проделать еще пятнадцать – двадцать переходов вдоль правого берега огромной реки и по ее притокам, чтобы добраться до гор. По воде, под парусом и на веслах, эта дорога заняла бы дней десять или двенадцать… Но все равно, это было так далеко, так безмерно далеко!
Покачав головой, Дженнак вспомнил Эйчида, тайонельца, который одолел еще больший путь среди гор и равнин, добираясь из Лесной Страны в Серанну. И добрался, чтоб найти здесь погибель… Сейчас путешествие Эйчида казалось ему едва ли не подвигом, хотя торговые тракты, соединявшие северное побережье Ринкаса, Внутреннего моря Эйпонны, с гигантским пресным озером Тайон-точи-ка, были широки, надежны, снабжены мостами, переправами и сигнальными вышками. И конечно же, Эйчид не шагал по ним пешком, а ехал в повозке или в колеснице, как положено светлорожденному; значит, вся дорога отняла у него месяц…
Резкий голос брата прервал его раздумья. Джиллор, поглядывая на карту, говорил:
– Здесь, в горле речной долины – Фирата, самое дальнее из наших укреплений. На высокой насыпи, с валами, рвами и частоколом, с двумя сотнями стрелков… Если добавить еще полтысячи солдат, гарнизон продержится и двадцать дней, и тридцать. Я же проведу войска сквозь холмы с юга и с севера на равнину… Смотрите! Впереди у тасситов будет наша крепость, справа и слева – взгорья, где всадникам не развернуться, а перед взгорьями – наши воины в панцирях, с длинными копьями и мечами. Мы вырубим их как гнилой лес, перестреляем, подобно уткам на отмели!
