Деревянный Меч - Раткевич Элеонора Генриховна (мир книг TXT) 📗
В личных покоях наместника было пусто и тихо: все слуги были заняты гостями. Князь Юкайгин не раз посещал эти покои при прежних наместниках и шел спокойно и уверенно, не опасаясь заблудиться в лабиринте комнат, галерей и переходов. Он тихо толкал двери, и они неслышно распахивались, пропуская его внутрь.
В одной из комнат занавеси были раздернуты, балконная дверь открыта. У князя дух захватило, когда он увидел крыши и мосты родного города, словно парящие в жемчужно-сером предрассветном воздухе, который, казалось, слабо светится сам собой.
На балконе спиной к Юкайгину стоял какой-то юноша, одетый по местному обычаю. Его синее с черным одеяние, широкое в плечах, мягко спускалось до локтей. В талии его крепко стягивал узкий черный пояс. Ниже пояса ткань мягко облегала бедра, спускаясь до середины икр. Ни одной лишней складки, ни одного ненужного украшения, вообще ничего, нарушающего гармонию наряда. Юноша носил свою одежду с привычным небрежным изяществом. Он молча любовался городом, а князь любовался и городом, и незнакомцем. Он хотел было незаметно уйти, но тут незнакомец обернулся, и Юкайгин с несказанным изумлением узнал в нем наместника.
– В жизни не видел ничего прекраснее, – тихо сказал Акейро. – Великий родоначальник нынешней династии попросту идиот. Как можно было от такой красоты перенести столицу в это гиблое место!
Юкайгин молчал, потрясенный. Он чувствовал: Акейро говорит, что и думает. Его лицо сияло самой неподдельной искренностью.
Акейро пристально взглянул в лицо князя Юкайгина и чуть примкнул веки.
– Красивый город, – так же тихо произнес он. – Здесь хорошо будет… – Он замолчал и, помедлив немного, неожиданно добавил: – Умирать.
Князь Юкайгин растерялся окончательно. Он не знал, что сказать. Никакие слова не шли ему на ум. Молчание затягивалось. Акейро стоял прямо и неподвижно.
– Вашей светлости не понравился пир? – неожиданно спросил он.
– Все уже перепились, – с облегчением заметил князь. – Скучно. А вы, ваша светлость, тоже изволили уйти?
– Грудь болит, – с внезапной тоской ответил Акейро. – Устал я.
Да он же болен, вдруг понял Юкайгин. Это бледное лицо с прозрачным румянцем, эта слабая грудь, худые руки. Он болен, и болен давно и тяжело. Вот почему он никого и ничего не боится. Он давно считает себя приговоренным, и год-другой жизни для него разницы не составляет.
– Вы ошибаетесь, ваша светлость, – негромко, но властно произнес Юкайгин. – Может, умереть в этом городе и неплохо. Но смею вас заверить, жить в нем еще лучше.
Акейро недоверчиво приподнял брови.
– Но ведь вы убивать меня пришли? – спросил он без тени сомнения в голосе.
– Уже нет, – усмехнулся Юкайгин.
В ту ночь уста Акейро разомкнула лишь уверенность, что через пять минут он будет убит. Акейро в обращении оставался сух и сдержан, в откровенности не пускался, чувств своих не выдавал, и историю его князь Юкайгин узнал не скоро.
Мать Акейро в юности слыла девушкой не только большого ума, но и сильной воли. Именно за эти качества, а также за несокрушимое здоровье приглянулась она слугам великого черного мага Инсанны, рыскавшим по всей империи в поисках новых жертв. Великий маг постоянно нуждался в притоке новых жизненных сил.
Совсем еще юная девушка умом обижена не была. Она знала, что случается с теми, кого Инсанна кладет в свою постель, а попав в его замок, собственными глазами увидела, как по утрам из опочивальни мага выносят мертвые тела. Она решила, что, когда придет ее черед, она притворится мертвой. Лучше притвориться, чем стать.
Когда ее черед и в самом деле настал, она едва не упустила нужный момент: жизненная сила уже почти покинула ее. Она собрала всю свою волю, сдержала почти неслышное дыхание и откинулась на подушки рядом с Инсанной. Обман ей удался: Инсанна никогда не приглядывался к своим наложницам, тем более – к мертвым наложницам. А жизни он из нее выпил столько, что мысль о притворстве ему и в голову не пришла. До полусмерти обессиленную и перепуганную девушку выбросили за ворота, как и многих других до нее, чтобы родственники жертвы могли забрать тело и похоронить его: великий Инсанна был милостив.
Девушка выжила, но от некогда веселой, пышущей здоровьем красавицы остался бледный изможденный призрак. Впрочем, былой красоты она не утратила, хотя красота эта изменилась, став скорбной и почти отталкивающей. Однако же не оттолкнула ее новая внешность некоего пылкого юношу. Его ничто не испугало: ни ее кровавый кашель по ночам, ни ворчание родни, недовольной тем, что берет он за себя девицу больную – да и не девицу уже, если разобраться. Раньше он о подобном браке не мог и мечтать, будучи гораздо беднее своей невесты, а теперь ее семья была рада-радешенька, что нашелся хоть один дурак, готовый на подобную женитьбу. Казалось, только его любовь и дает силы жить безнадежно больной женщине.
От этого брака родился единственный сын, названный Акейро. Он появился на свет слабеньким, хилым. Довольно скоро стало ясно, что мальчик унаследовал болезнь матери. Черный маг выпил почти всю его жизненную силу задолго до его рождения. Акейро никогда не встречал Инсанну, но ненавидел его с ледяным бешенством, сколько себя помнил.
Кроме слабого здоровья, от матери он унаследовал ясный ум и непреклонную волю, а от отца – пылкий нрав. При дворе его не любили, и едва освободилась должность наместника, как император быстренько направил юношу в Сад Мостов – в ненавистную провинцию, почти в ссылку и наверняка на смерть: тамошний непривычный климат мог подорвать и более крепкое здоровье, а уж Акейро он убьет неминуемо.
Во всеобщей нелюбви к себе Акейро был отчасти виноват сам. Зная, что долгая жизнь ему не суждена, Акейро никому, кроме родителей, не дозволял себя любить и старался никого не любить сам, чтоб не вызвать ответного чувства ненароком. Однако любой нормальный человек нуждается хоть в какой-то душевной привязанности. Сад Мостов потряс Акейро своей неожиданной красотой, и вся его неистраченная жажда любить и быть любимым обратилась к этому дивному городу. Акейро мог себе позволить любить мосты и дома: ведь, когда он умрет, камни не будут горевать о нем, и зубчатая башня не оплачет покойного наместника.