Адепт - Куртц Кэтрин Ирен (полные книги txt) 📗
Перегрин зажмурился, пытаясь вспомнить, где и когда он так чувствовал себя прежде. Все время он продолжал слышать глубокий, звучный голос Адама Синклера. Слова были ясны, но доносились до него словно издалека.
— Вот так… Продолжайте так же, можете закрыть глаза. Расслабьтесь и плывите. Вам нечего бояться. Вы в полной безопасности. Просто расслабьтесь. Расслабьтесь…
Постепенно с лица молодого художника исчезли последние признаки напряжения. Дыхание его выровнялось, как у засыпающего. Адам на несколько секунд замолчал, но Перегрин только вздохнул и устроился в кресле поудобнее.
— Очень хорошо, — мягко заметил Адам. — Вы меня ясно слышите?
— Да, — ответил тот чуть слышно.
— Отлично. — Голос Адама оставался негромким, успокаивающим. — Вы сейчас полностью осознаете происходящее; вам просто не хочется обращать внимание на посторонние вещи. Вы расслаблены и умиротворены. Теперь я отойду взять одну вещь. Когда я вернусь, я попрошу вас сделать для меня нечто несложное — вы вполне в состоянии сделать это. Вы согласны?
— Да.
Адам отошел к столу в противоположном конце комнаты и вернулся, держа в руках карандаш и чистый блокнот. Перегрин сидел так же, как Адам его оставил: спокойно, неподвижно, зажмурившись.
— Вы все делаете замечательно, — заверил его Адам все тем же тихим голосом. — Поплавок уже помог нам, поэтому я выну его из ваших рук. — Он взял поплавок и положил его на стол. — Вместо него я дам вам карандаш и бумагу. Я хочу, чтобы вы несколько раз глубоко вздохнули, — это избавит вас от остатков напряжения. Потом, когда вы будете готовы, я хочу, чтобы вы открыли глаза и посмотрели на меня — и обычным, и своим внутренним зрением — и нарисовали то, что вы увидели. Вы меня поняли?
Перегрин согласно кивнул и вздохнул несколько раз, его опущенные веки затрепетали. Адам тихо сел на место и принялся ждать, закинув ногу на ногу. Когда художник открыл глаза, взгляд его больше не был затравленным, но светился внутренним сиянием — так разгорается только что заправленная лампа.
Адам не двигался и не говорил ни слова, лишь смотрел на то, как быстро меняется выражение лица Перегрина. Пошарив руками по столу, художник взял карандаш и блокнот и начал набрасывать что-то на бумаге, почти не сводя взгляда с Адама. Порисовав с минуту, он нахмурился и принялся лихорадочно стирать нарисованное ластиком, потом начал рисовать снова. Когда он в смятении стер второй набросок и начал третий, Адам тихо поднялся и положил одну руку ему на плечо, а второй мягко останавливающе коснулся его лба.
— Закройте глаза и успокойтесь, Перегрин, — прошептал он. — Расслабьтесь и забудьте о рисунке. Похоже, задача оказалась сложнее, чем я предполагал. Расслабьтесь и отдохните несколько минут, а я пока посмотрю, что вы нарисовали.
К счастью, ластик не до конца уничтожил следы набросков. Последний из них изображал узкое, бородатое лицо с глубоко посаженными глазами и патрицианским носом над резко очерченным, чувственным ртом. Человек на наброске был одет в стальную кольчугу и остроконечный шлем, какие носили в конце тринадцатого века. На плаще, наброшенном поверх кольчуги, явственно различался восьмиконечный крест Ордена Тамплиеров.
Адам прикусил губу, осознав, что разглядел Перегрин, — эхо давнего прошлого, подробности которого доступны были только самому Адаму, да и то лишь в состоянии глубокого транса, когда их не заглушало бодрствующее сознание. Как психиатр, он предпочитал считать эту “глубокую память” порождением своей психики, трюками сознания, которое пытается справиться с действительностью, обращаясь к фантазиям на тему прошлого, а не к холодным, жестоким реалиям настоящего. Другая, мистически настроенная часть натуры Адама все же верила в то, что это не фантазии, но объяснить он это пока не мог.
В качестве компромисса он позволял себе действовать так, словно это действительно правда, просто принимая на веру и используя подсказки своих “прошлых я”, ибо это, как правило, помогало — даже если применяемые им методы не укладывались в рамки его медицинского образования или даже простой логики, не говоря уже о его принадлежности к религиозной общине, которой он всегда оказывал ощутимую поддержку.
Как бы то ни было, вполне заслуживающие уважения источники свидетельствовали, что род сэра Адама Синклера, баронета, был тесно связан с рыцарями Храма. Башня, ожидавшая восстановления на поле в северной части поместья, принадлежала роду Синклеров никак не меньше пятисот лет и находилась на месте монастыря тамплиеров. Именно Темпльмору, в названии которого присутствует корень “темпл” — “храм”, а не Стратмурну род Синклеров был обязан своим титулом. Все это говорило о том, что кровь тамплиеров течет в жилах Синклеров с тех темных времен, когда орден подвергался гонениям почти везде — кроме Шотландии.
Впрочем, за давностью лет, достоверность некоторых источников могла быть подвергнута сомнениям — но это было не так уж важно. Некоторые истины просто были. И одной из истин о тамплиерах, подтвержденной даже книгами по истории — в которой Адам не сомневался ни на минуту, — было то, что рыцари Храма исповедовали слепую готовность защищать Святую Землю и сокровенные знания своего ордена. Многие из них приняли мученическую смерть на костре, но так и не выдали тайны. И хотя в четырнадцатом веке король Франции вознамерился уничтожить орден в надежде завладеть его легендарными сокровищами, он так и не понял, что величайшей ценностью храмовников было не золото, но знание…
Знание. Похоже, Перегрин Ловэт владел им — хотя было совершенно ясно, что сам он не понимал, чем владеет. Адам задумчиво вгляделся в работу молодого художника. Видневшийся из-под верхнего портрета второй набросок изображал такую же волевую личность, но лицо было чисто выбритым, с ястребиным носом, обрамленное свисающими полосами ткани. Высокий головной убор, нарисованный Перегрином поверх ткани, представлял собой двойную корону Нижнего и Верхнего Египта.
Адам отвернулся от рисунка и уставился в огонь. Второй набросок потряс его еще больше, чем рыцарь-храмовник, ибо отражал самые невероятные из глубоких воспоминаний Адама. Интересно, мелькнула у него мысль, какие еще лица нарисовал бы Перегрин, не останови его Адам.
Этот парень, несомненно, обладал особым даром. Другое дело, кто такой этот Перегрин Ловэт, почему он способен проникать взглядом под маску материальности и видеть душу человека, особенно обладающего подготовкой и умением, как у Адама? Ответ на этот вопрос мог иметь далеко идущие последствия — не только для Перегрина, но и для Адама и его помощников. Он повернулся обратно и внимательно посмотрел на молодого художника, обдумывая свои следующие действия. Перегрин сидел неподвижно, сцепив руки на коленях. Глаза его под линзами очков были закрыты, но Адам сомневался, что транс достаточно глубок для того, что он намеревался сделать. Положив блокнот на каминную полку, он решил проверить, насколько Перегрин восприимчив к гипнозу.
— Перегрин, — негромко произнес он. — Мне по возможности бы хотелось продвинуться еще на шаг вперед. Вы верите, что все мои действия идут вам на благо?
Молодой человек сонно кивнул. Адам протянул руку и снял его очки, чтобы лучше видеть движения век.
— Не открывайте глаз, — продолжал Адам. — Я снял ваши очки только для того, чтобы вам было удобнее. Какое-то время зрение вам все равно не понадобится. Я хочу, чтобы вы сделали глубокий вдох и сосредоточились на биении вашего сердца. Я собираюсь проверить ваш пульс и хочу, чтобы вы считали вместе со мной. — Он взял Перегрина за запястье и пощупал его пульс — четкий и ровный.
— Сделайте еще глубокий вдох и сконцентрируйтесь на своем сердцебиении, — продолжал он. — Почувствуйте, как пульс и ритм вашей жизни медленно увлекают вас глубже и глубже, успокаивая по мере того, как мы считаем: десять… девять… восемь… семь…
Он видел, как шевелятся губы Перегрина, и ощущал, как тот погружается все глубже. Последнюю цифру “один” тот прошептал совсем чуть слышно.
