Кровь и туман (СИ) - "nastiel" (книга бесплатный формат .TXT) 📗

От упоминания недавнего путешествия мурашки по коже бегут.

– И многое ты видела? – уточняю я.

– Достаточно. Жаль, что так с Власом получилось.

Я торможу и себя, и Нину заставляю остановиться.

– Что? – спрашивает она удивлённо. – В чём дело?

– Я не уверена, что хочу вернуться.

– Э-э-э, – протягивает Нина, округляя глаза. – Ещё раз хватит смелости повторить?

– Я не уверена, что… Нин, я пытаюсь научиться жить по-новому с тех пор, как стала стражем, но у меня совсем не выходит. А тут… теперь, когда я знаю, что жизнь после смерти вполне себе конкретная и не представляет собой вечные пытки, я думаю, что могу здесь остаться.

Нина спокойно выдыхает. Разглаживает складки на своём сарафане, и я только сейчас замечаю, что они у нас одинаковые.

– Смотри, – говорит она. – Я сейчас сосчитаю до трёх, и если ты за это время не скажешь мне, что это была шутка, я тебя ударю. Вот прям в лицо, Слав. Прям в нос. А у меня убийственный хук, чтоб ты знала.

– Нин…

– И сразу добавлю, пока ты глупостей не наговорила других: я не за себя прошу. Мы с тобой, конечно, уже и огонь, и воду прошли, но есть кое-кто, по кому твоя смерть с утроенной силой ударит.

Близнецы, думаю я. Мама. Артур.

– И они тоже, – кивком подтверждает Нина. Значит, четвёртое место позволяет читать мысли? – Я знаю, бывают времена, когда очень хочется опустить руки, но мы ведь уже на финишной прямой. Типа, поздно, что ли. Либо раньше надо было давать заднюю, либо уже не вариант.

– Тебе бы речи поддерживающие писать, – хмыкаю я. – Очень воодушевляет.

– А то! – Нина хлопает меня по плечу. – А теперь давай-ка вернём тебя домой.

Я оборачиваюсь, но больше не нахожу Риса. Мы ушли недостаточно далеко, чтобы он пропал из виду; значит, сам ушёл. Больше не нужен – так посчитала материя.

Не нужен… И правда. Но спасибо за помощь, Рис.

– Домой, – повторяю я.

Туда, где горячий душ, тёплая постель, вкусная еда и те, кто готов быть рядом даже в мои худшие дни.

***

– И чего?

Доносится издалека. Слух фокусируется сначала на жужжании лампы, потом на голосе.

– И ничего, – второй. Не менее недовольный. – Всё. Дальше вы знаете.

– Да уж, история из разряда врагу не пожелаешь, – короткий смешок. – Надо было с вами идти!

Фырканье.

– И какой от тебя был бы прок?

– Ваши задницы бы охранял! – на пределе самоуверенности. Впрочем, ничего нового.

– Справились и без тебя, как видишь.

– Да уж, – скрип. – Вижу.

– Кое-кто тут, вообще-то, спит, – лениво ворочая языком, произношу я, когда мне надоедает слушать перепалку двух знакомых голосов. – На полтона потише нельзя?

Чтобы открыть глаза, приходится приложить неожиданно много усилий. Каждая клеточка тела ноет от боли, и вместе с ними стенаю и я, когда верчусь на месте и пытаюсь найти положение, в котором будет легче.

– Ты как? – спрашивает Ваня.

Первым на глаза попадается именно он. Нависает. Осматривает. Ещё и руками к лицу лезет, веки тянет, фонариком медицинским светит. Цокает недовольно, будто и правда что-то понимает.

– Эй, эй! Врач тут я!

Второй подлетает. Данька. Так рада его видеть, даже улыбаюсь, несмотря на боль.

– Приве-е-ет! – протягиваю.

И вдруг понимаю, что говорю как-то странно. С акцентом, что ли.

– Ты на обезболивающих, – поясняет Даня, видимо, прочитав непонимание на моём лице. – И на антибиотиках. Сейчас как пьяная.

– Просто замечательно.

Ёрзаю на месте, пытаюсь приподняться на локтях. Не выходит. Каждая мышца в теле ватная, неспособная не то, чтобы к сокращению, но даже к тому, чтобы просто поддерживать мои руки в приподнятом положении.

– Зачем так много-то? – спрашиваю я, со вздохом откидываясь обратно на подушку. – На что мне сила клятвы, в конце-то концов?

Даня с Ваней не отвечают. Мнутся, переглядываются.

– Большинство костей в моей правой руке превратилось в осколки, – говорит Даня. Его рука сейчас перетянута эластичными бинтами, но выглядит более-менее здоровой. – И клятва не справилась с этим полностью. – Я вижу, как нервно дрожат пальцы его правой руки, когда он растопыривает их, демонстрируя мне внутреннюю сторону ладони. – А это был всего лишь многочисленный перелом и трещины.

Всего лишь … От сочетания этой фразы и того, что идёт после, меня как-то странно передёргивает. А после – это гримасы. Близнецы не подражают друг другу, но в точности подхватывают настроение: грусть одного перетекает в грусть другого, а затем и в сожаление, и в испуг, и в желание всё исправить.

– Что со мной? – с опаской спрашиваю я.

Но голос вдруг твёрдый. Уверенный. Или то, что я пытаюсь принять за стойкость, является безразличием?

– Ничего, что могло бы позволить тебе делать такое страшное лицо, – раздаётся голос Бена.

Чтобы увидеть его, мне приходится повернуть голову в сторону. Нас разделяют прикроватная тумбочка и пустая больничная койка. Бен сидит на стуле, запрокинув на эту самую койку ноги. Выглядит… мягко сказать, не очень. Всё лицо в ссадинах, кровоподтёках. Он либо тормозил им, когда с идущего на всех парах поезда сходил, либо попал под каток – третьего не дано.

– А с тобой что? – фыркаю я. – Выглядишь паршиво.

– Ну, мы тут, в отличие от вас, в отпуск в Волшебные земли не отправлялись. У нас война в самом разгаре была.

Бен встаёт со стула. При упоминании Волшебных земель, в голове активизируется цепочка несвязанных между собой событий, которая ведёт меня к единому итогу: я позволила Власу остаться.

Поджимаю губы. Никогда мне, видимо, от этого ядовитого чувства уже не избавиться.

– Угадай, сколько времени нас не было, – говорит Ваня, переключая моё внимание на себя.

– Не знаю, – отвечаю я. Голос дрожит. Я откашливаюсь. – Пару часов?

– Ага, почти. Десять дней, если быть точнее.

– Чего?

– Сам в шоке.

Влас говорил, что время в Волшебных землях идёт по другому, но я и подумать не могла, что разница настолько велика.

– Погодите… Что с оборотнями? С Лизой, с Таем? Была инициация?

Ваня с Даней снова переглядываются. Не знаю, специально ли они это делают, но пугает всё то меня до чёртиков.

– Так, завязывайте уже, – я скидываю с себя одеяло. – Хочу видеть всё своими собственными глазами.

Хочу спустить ноги с кровати, но слушается только одна, правая. Левая так и остаётся лежать на мягком матрасе. Я, не отрываясь, смотрю на неё. На туго перевязанное бедро. Гипнотизирую. Пытаюсь заставить ногу пошевелить хотя бы пальцами, но всё тщетно.

– Что со мной?

Собственный голос в полупустом помещении медкорпуса отталкивается от стен и возвращается приговором. Ещё никто ничего не ответил, а я уже представляю себе все эти страшные диагнозы.

– Разрывы мягких тканей, – говорит Даня. – Сильные. Многочисленные.

– Гнори буквально оторвал от тебя кусок, чтобы глотнуть крови, – подключается Бен.

Я окончательно поднимаю корпус. От резкого движения всё плывёт перед глазами. Осторожно трогаю своё бедро. На ощупь никаких изменений, нога как нога.

– Благодаря участию одного из союзников штаба, тебе в экстренном порядке нашли донора и провели операцию.

– У меня, что, нога чужая? – слова дикие, с трудом в предложения составляются. И всё же я произношу это, потому что других вариантов я не вижу.

– Только часть.

– Ча… Это вообще возможно?

– Ты всё ещё задаёшь подобные вопросы после всего, что случилось? – скептически подмечает Ваня.

– А кто донор?

– Антон, – отвечает Бен.

Я теряюсь в потоках новой информации. Ваня и Даня хватают меня за руки, когда я порываюсь размотать бинты и взглянуть на результат операции.

– Стоп, – я напрягаюсь. – Как это – Антон? Ему что, больше его нога не нужна?

– Типа того, – осторожно произносит Даня.

Прищуривается. Прикидывает, не слишком ли – говорить подобное.

– Антон умер, Слав, – за брата договаривает Ваня. – Погиб. Это было его решение.