Анакир - Ли Танит (мир книг .txt) 📗

Уже по дороге в Амланн эта огромная толпа, оставившая порт почти без защиты, стала обращаться к нему на шансарский лад — «Кесар» или «король». Не осталось и следа отчуждения. Это была та близость, которая принята в обращении к богу.

«Почему?» — спрашивали они. Почему не присылал продовольствия? Зачем запер их здесь? К чему эти заигрывания с Вольным Закорисом?

Кесар снял с себя все обвинения и объяснил им смысл идущей игры. Ланн — это оплот. Вольный Закорис — средство для достижения цели. Главный же приз — весь Вис.

Его голос достигал окраин, проникал во все закоулки — и воодушевлял людей. Его сила и уверенность, и особенно доверительность, раскрывали сердца. Каждый чувствовал себя советником короля, доказывал, приводил доводы. Все это время Кесар был в гуще народа. Чувствующий себя виноватым не войдет вот так, без страха и без защиты, в клетку со львами. И если бы он не любил их, то разве стал бы так доверять?

По дороге попался пригорок с плоской вершиной, и Кесара заставили подняться туда.

Он стоял, возвышаясь над дорогой и металлической тучей, и говорил с ними запросто, словно каждый из них был его хорошим знакомым. Солнце рдело в небесах, и этот теплый отсвет ложился на холмы, на лед, на него самого.

Кесар шутил, а они смеялись и колотили кулаками в щиты.

Он не принижал их. Не обвинял, не стыдил, не нападал. Им мерещились горы сокровищ, рядом с которыми все «премии» Ральднора выглядели кучей мусора. А чародей, который обещал им все это, каким никогда не был ни Ральднор, ни любой другой, стоял перед ними.

Но затем кто-то протолкался вперед и прямо из толпы выкрикнул Кесару в лицо:

— Сузамун! Сузамун!

— При чем тут он? — недоуменно поднял бровь Кесар.

— Его сын, — продолжал хрипло выкрикивать солдат. — Ты убийца...

— Нет, — твердо ответил Кесар.

Как ни отмахивайся от этого, но господство светлых народов было основано на вполне реальной силе — и силой этой были предрассудки и суеверия.

Стоя под ярким солнцем, все две тысячи его братьев-солдат — и кармианские Висы, и полукровки, и несколько десятков шансарцев, к которым относился и сам обвинитель — ощутили, как мороз пробежал у них по коже.

— Я всегда считал, что Эмел, сын Сузамуна, умер от чумы, — спокойно произнес Кесар. — Так говорил мне Ральднор, а он умел лгать. Вы сами были обмануты им — так же, как и я. Эмел был лишь пешкой в его руках. Если это действительно Эмел.

— Да, это Эмел! Истинно Эмел! — разом начала выкрикивать толпа, желая оправдаться перед ним за свой мятеж, придать ему оттенок законности.

И снова Кесар выждал. Когда установилась тишина, он окинул взглядом их всех. Все было, как обычно — его обходительность и его высокомерие. Их бог смотрел на них.

— Я очень хорошо помню Эмела, — заговорил Кесар, и им пришлось слушать. — Мощь богини... Она сокрушила династию Сузамуна, оставив одного лишь Эмела. Недаром говорят, что наш мир — лишь сон богини. Мы все — картинки в Ее сознании. Если Эмел жив, то королевская власть — его по праву. Кармисс принадлежит ему, так же, как вы и я, господа, принадлежим ему, — он бросил взгляд на шансарца и добавил на родном языке двора Сузамуна: — Как Она этого хочет.

Большую часть пути в город он прошел пешком вместе с солдатами, а в полдень разделил с ними трапезу на обочине дороги. В какой-то момент королевский агент, крутившийся в толпе, презрел ранги и вернулся в порт.

— Еще не победил, но уже побеждает, — сообщил он тем, кто остался на кораблях с Лилией.

Это начинало напоминать дешевую пьесу и изрядно сбивало Кесара с толку. Мало того, где-то в глубине души или сознания это прямо-таки приводило его в ярость. Опять все то же самое — борьба и неизбежная плата завоевателям, Избранникам богини. Один из них случайно обронил семя, из которого вырос он, Кесар. Отец, которого он никогда не видел — только несчастную, исходящую слезами женщину из Ксаи, черноволосую кармианскую принцессу, уязвленную и униженную, как приблудная сука. Она не сумела даже повеситься как следует, и Вал-Нардия споткнулась об ее похолодевшие ноги. Их мать, будь она проклята. Она хорошо понимала колдовскую силу светлой расы и позволила ей себя уничтожить. Но он, Кесар, вырвал эту легенду с корнем — только для того, чтобы она снова дала ростки. Змея в Тьисе... Змея, которая была мечом.

Кесара снова начало лихорадить, но не сильно — ровно настолько, чтобы слегка помутить его сознание. Это не могло быть опасным.

Наверное, врач на корабле оказался не слишком опытным и держал раскаленное железо недостаточно долго, и теперь заражение снова пошло по его левой руке. Значит, операцию надо повторить.

Когда на дороге эти идиоты в доспехах в конце концов подхватили его на руки и так понесли в город, уже вся рука отозвалась волной мощной боли. Кесар справился с собой, поскольку знал, что обязан это сделать. Но он готов был убить каждого, кто имеет неосторожность схватить его за руку. В городе, на верхней площадке лестницы на Дворцовой площади, где раньше принимали посетителей брат-король и сестра-королева, он сделал над собой усилие и еще раз устроил им самый настоящий театр. И снова завоевал их.

Сейчас они принадлежали ему — все четыре или пять тысяч амланнских войск.

Осталось разобраться с Бийхом. Здесь Кесар не ждал особых сложностей, ибо еще раньше, в прибрежной деревне, получил довольно невнятное послание, в котором тот выражал свое почтение и преданность.

И затем, в завершение этого проклятого дня, неизбежное признание — все на той же лестнице, в тесной близости к своре грязных упившихся солдат — принца-короля Эмела.

Хорошо, что грядет война. Где-нибудь среди ее тягот Эмелу снова суждено умереть. Это не подлежит сомнению.

Но ведь все это не было неизбежностью. Эта западня, Ральднор, перехитривший сам себя, Сузамун, трижды проклятая Ашара-Анакир...

— Это должно помочь вам, мой повелитель.

Второй врач — первый отлеживался после порки — выпрямился, закончив свою работу. Рана, теперь покрытая слоем мази, казалась онемевшей, но сильно легче не стало.

— Зайди сегодня вечером и прижги ее снова, — распорядился Кесар. — На этот раз как следует.

— Не беспокойтесь, мой повелитель. Я видел, что стало с моим предшественником.

— Ради этого оно и случилось. Что это у тебя?

— Настой, чтобы уменьшить вашу лихорадку.

— И нагнать на меня дремоту? Ты полагаешь, я могу позволить себе спать здесь? — Кесар резко оттолкнул чашу, так что она упала на пол. Такое насилие было необычно для Кесара — как правило, он бывал очень вежлив с нижестоящими. Кармианские виноделы, занимавшиеся своим промыслом под покровительством короля, обожали его, превознося его великодушие и энергию. Те самые презренные люди за стенами в этот миг с радостью отправились бы сражаться за него с Вольным Закорисом. В прежние времена это тоже было частью его чар. Даже те, кто понес наказание, чувствовали себя отмеченными.

Рэм... Почему он думает о Рэме-Рармоне эм Дорфар, сыне Ральднора? Он скачет где-то с его поручением, разыскивая ребенка Вал-Нардии... Или это он сам спешит в Анкабек, которого больше нет. И ребенок... Нет, ребенок — это не более чем ночной кошмар. Ничего этого на самом деле не было.

Второй врач, который пришел всего час назад, поклонился и, незамеченный, вышел вместе с остальной свитой.

Следующим посетителем стал Бийх. К тому времени Кесар уже взял себя в руки.

Все прошло должным образом: выражение почтения, попытки подольститься, соглашения. Несомненно, Бийх по-прежнему оставался верен ему. Он заслуживал награды и получит ее еще до наступления лета. Нож между лопаток по самую рукоять. Впрочем, объяснений здесь и не требовалось.

Нож... Эта безмозглая заравийская кобыла! Неужели ее нож был чем-то смазан?

Никакие его раны, даже полученные в бою, не воспалялись. Тот осколок в морском сражении под Кармиссом, который должен был лишить его глаза, свернул со своего пути и оставил на память лишь маленький аккуратный шрам.