Хождение Восвояси (СИ) - Багдерина Светлана Анатольевна (читать книги полностью без сокращений txt) 📗
Попытался он сунуться переписывать сервировку лабораторных столов к экспериментаторам, но те отогнали его со скороговорочным "потом-потом-потом-потом". Разочарованный, но не унывающий, он пристал с расспросами о планах на будущее к Чи Паю, но и тот отчего-то отнесся к перспективе быть внесенным в анналы истории без понимания. Рыкнув не очень дружелюбно, он сгрёб старика и со словами "Да отвяжись ты, репей! Пожалуйста!" усадил на ветку шелковицы, нависавшую над головой. Толмач хотел возмутиться – сразу, как только сердце вернётся из пяток – но прикусил язык, сообразив, какое счастье ему только что привалило – или он к нему. С высоты было видно всё и всех как на ладони! И, торопливо выудив из-за пазухи чистый лист бумаги, Дай принялся конспектировать реальность с новой силой.
Последним в круг встал Сам. Подбадривая братьев шутками, он ухватил за лапы Шо и Пая и кивнул замыкавшему септограмму Агафону:
– Мы готовы!
Его премудрие попытался улыбнуться в ответ, изобразил на застывшей от напряжения физиономии нечто такое, от чего близстоявшие Чи попятились, и махнул рукой – то ли отказываясь от второй попытки, то ли давая понять, что эксперимент вот-вот начнётся.
Гена выбрал второе толкование. Подхватив с мостовой кувшин, он рванул вдоль периметра септограммы, рассыпая струйкой синий порошок. Агафон хотел что-то крикнуть, плюнул, снова махнул рукой, на этот раз уже однозначно, сгрёб второй кувшин и вприпрыжку двинулся навстречу Парадоксову, оставляя за собой неровную дорожку из вязкой белой жидкости. Экспериментаторы сошлись на полпути, разминулись аккуратно, и через несколько минут встретились снова, замкнув свои круги.
– Субстанцию, – бросил через плечо Гена, и ассистирующая ему Наташа быстро протянула бело-голубой чайничек. Одновременно Иван сунул в руки чародею покрытое инеем ведро с сиреневой, задумчиво побулькивающей жижей. Дальнейшие инструкции ассистентам, число коих приблизилось к десятку, напоминали, скорее, бестолковое листание толкового словаря.
– Циркуль!
– Кнопки!
– Сито!
– Зажим!
– Котлету!
– И мне тоже! И хлеба!
– Крошки!
– Убери!
– Зеркало!
– Шнурки!
– Кол!
– Мочало!
– Начинаем сначала!..
Лица, вовлеченные в событие века локального масштаба, скоро бросили попытки отыскать хоть какую-то логику в требуемых предметах или предугадать ход опыта.
Столы, вытащенные на край площади, были заставлены самым немыслимым оборудованием, какое удалось соорудить за неделю при помощи походной лаборатории Гены, подручных средств и неразлучной шпаргалки мага. Выглядело оно для непосвящённого глаза кучей хлама [172], над которой расползались зеленоватые клубы дыма, разгорались и гасли огоньки, мелькали руки экспериментаторов, сыпались искры, а местами и ненаучные термины – когда руки и искры встречались. Братья, как и приказано было, помалкивали, хотя выражения их морд говорили за всех оборотней, родившихся и не родившихся еще на Белый Свет. Даже Серафима, неоднократно участвовавшая в репетициях опыта, запуталась, что идёт за чем и когда, и просто подавала порученные ей предметы настолько быстро, насколько могла.
– Камни…
– Ножницы…
– Бумагу…
– Есть!
– Хлеб? – уточнил Иван, и тут в небо выметнулся столб огня, заставивший померкнуть даже солнце.
– Хле-е-еб!.. То есть е-е-есть! – проорал Агафон и бросился бежать.
Ассистенты и Гена, не столько от инструкций, сколько с перепугу, кинулись в переулок – и вовремя. Линии из синего порошка и затвердевшей к этому моменту белой жидкости вспыхнули васильково-серебряным пламенем, от жара загорелся стол и всё, что на нём находилось. Площадь в сердце септограммы стала покрываться инеем. Выкрикивая заклинания, Агафон мчался по кругу, и там, где он пробегал, пламя росло и тянулось к небу.
Замкнув круг, задыхаясь, обессиленный, будто пронёсся до Я Синь Пеня и обратно, чародей упал на колени и сжал кулаки. Слова слились в невнятное бормотание, глаза закрылись, пот покатился по осунувшемуся лицу, но он не замолкал ни на секунду.
Серафима, прижавшись к стене рядом с остальными лукоморцами и щурясь от нестерпимого жара, вглядывалась слезящимися глазами в площадку, отгороженную огнём. Но братья стояли спокойно, чуть поёживаясь от холода, но не выпуская рук друг друга.
Про шелковицу, росшую у септограммы, вспомнили только тогда, когда нависавшая ветка внезапно вспыхнула и упала через растущую стену пламени в гущу братьев – вместе с вцепившимся в нее всеми кистями и чернильницами толмачом.
"Не-е-е-е-ет!!!" и "каабу-у-у-у-уча-а-а-а-а!!!" слились в один протяжный вой – но было поздно. Пламя, окружавшее братьев, сошлось над их головами куполом, закрывая от взглядов снаружи. Наступила васильково-серебряная тишина.
Придя в себя, ассистенты и зеваки набросились на экспериментаторов с вопросами, что это было и что теперь будет, получили единственный ответ – от Агафона, с адресом, куда им с подобными вопросами всем и немедленно надо отправиться [173], и пару взглядов, от которых желание задавать и заглядывать в будущее усохло и отвалилось. Дальше на то, как пламя выбивалось из линий и луковицей закручивалось над площадью, все смотрели молча.
Через несколько минут огонь пропал так же внезапно, как появился, открывая взволнованным взорам центр площади – и взявшихся за руки и прижавшихся плечом к плечу людей в одежде не по росту и не по размеру. От стремительно таявшего льда поднимался туман, скрывая фигуры, но маг страдальчески замычал, словно в сердце впился осколок.
– Получилось? – спросила царевна, переводя взгляд с мага на учёного и обратно.
Экспериментаторы переглянулись.
– Ну мы же хотели, чтобы их базовая форма была человеческая? – неуверенно проговорил Геннадий, скользнул взором по неподвижным, будто оглушенным рядам… И еще раз. И еще – со всё возрастающим ужасом и тошнотворным предчувствием непоправимого.
– А…га…фон, – выдавил наконец он. – Я… точно вижу… то, что вижу… или это… твои… штучки?
– Так это не твои… нечестивые планы? – с зеркальным комплектом эмоций ответил ему чародей.
Гена рванулся вперед, но его премудрие отпихнул его [174] и оказался у входа в септограмму первым. Несколько пассов, энергичное движение ногой, стиравшее линии – и маг едва не бегом направился к тому месту, где на сомкнутых руках братьев как на заборе висел Дай У Ма. Облитую чернилами мостовую вокруг него устилали покрытые инеем свитки и кисти.
Трясущимися руками маг вцепился в одежду Дая, рывком поставил его перед собой, встряхнул, не сводя взгляда с братьев… Толмач открыл глаза, с трудом сосредоточил мутный взор на плече волшебника и просипел:
– Что вы скажете для потомков о резус… резуль… туте… икс…перимента?
– Кабча… Кабуча габата апача дрендец, – тихо прошептал маг, выпустил У Ма из рук, и тот, недоумённо хлопнув крыльями, плавно опустился на мостовую, вырастил из брюха зеленые перепончатые лапки и неуклюже запрыгал к образовавшейся неподалеку луже из талой воды и чернил. Обратившись рыбой, он нырнул в лужу и стал пытаться достать из нее кисть плавниками.
Люди вокруг стали медленно оседать на землю, словно утомившись после тяжких трудов.
Братья. Теперь всем было ясно, что они братья, кабуча их разнеси. Потому что только братья могли быть все на одно лицо – даже если это было лицо старого вотвоясьского лингвиста. И то, что сам У Ма мог превращаться теперь, похоже, в любое существо, закодированное в крови братьев Чи, триумфа их с Геной эксперименту не добавляло.
– Что-то пошло не так? – обратился к нему один из братовьев. Лишь по одежде – синему халату с оторванными рукавами и красным штанам – его премудрие определил, что это был Сам.
– Всё, – угрюмо насупился маг. – Пошло не так всё. Сам, слушай. Попробуй превратиться в… ну, кто были твои звери. Кстати, мы ведь даже этого не знаем.
