Сборник "Чистая фэнтези" - Олди Генри Лайон (бесплатная библиотека электронных книг TXT) 📗
— Ни в коем случае, голубушка. Отставить и оставить. Объекту не сообщать, держать в тайне. При необходимости использовать фасцину по назначению. С прокуратором Цимбалом я договорюсь, не извольте беспокоиться. Теперь приказываю: марш спать! Без возражений. Бледная ты, голубушка, как сама знаешь кто… Иди спать, а я пойду работать и тебе завидовать! Не поминай лихом!
Верхом на восьминогом скакуне он махнул за окно. Вскоре раздался топот копыт и шорох колес кареты.
Прежде чем отправиться домой выполнять приказ, Анри сожгла на транс-лампадке копию рапорта. Было ясно, что среди разномастных королей, ждущих председателя, окажется и король червонный — похожий на обезьянку хитрец Вильгельм Цимбал, прокуратор Бдительного Приказа.
Эй, Мантикора! Не хочется ли тебе побывать в светском обществе, куда ездит по ночам непосредственный твой начальник?
Нет.
Ни капельки не хочется.
…ты спишь.
Ты стоишь перед венчальным алтарем в храме Добряка Сусуна. На тебе светло-кремовое платье, расшитое жемчугом, похожим на зубы председателя Месропа. Лиф зашнурован крест-накрест рубиновыми «косами» с вплетенной нитью, аспидно-черной. Шнуровка напоминает глаза Гиббуса, твоего любимого лошака, в минуты опасности. Пышная юбка удлинена, переходя в сборчатый шлейф. Шлейф не напоминает ничего.
Его держат шесть карликов-пажей с восковыми кукольными личиками.
На твоей голове венец.
Тяжелый.
Ты — невеста. Рядом стоит жених, Конрад фон Шмуц, обер-квизитор первого ранга. Обилие лент, бантов, кружев, золотого шитья и драгоценных камней делает барона похожим на ряженую женщину. Записной щеголь, жеманный франт, а вовсе не железный слуга порядка, каким ты встретила его в «Приюте героев».
От жениха пахнет шалфеем, клементином и лавандой на фоне зеленого лимона.
Изящная, безобидная шпажка висит на поясной портупее.
— Да будет союз ваш миросозидающ и всеобъемлющ, как благословенный союз Вечного Странника и Нижней Мамы, бурного неба и тихих омутов, истока и завершения… — бубнит старенький жрец-венчатель.
— Да… е-ет!.. — хором отзываются приглашенные гости, толпясь в темных нефах храма. Хор звучит двусмысленно.
Лепные петухи на стенах разевают клювы и топорщат гребни.
Редкие свечи мигают в шандалах. Отбрасывают странные, нелепые тени. Из-за венца у твоей тени две головы. Из-за шлейфа и карликов-пажей у твоей тени выросло длинное, сегментированное брюшко сколопендры и четырнадцать ног. Из-за шпаги у тени барона обнаружился внушительный, прямой как палка, хвост. Конрад шевелится и виляет хвостом, задевая средний сегмент твоего брюшка. Еще у баронской тени начали прорастать дополнительные руки — листики в лопнувших почках. Это, видимо, банты и буфы. А портупея и широкий кушак дарят «темному квизу» тройной живот.
Тени гостей в нефах поражают воображение.
Чтобы описать их, надо быть трубадуром или умалишенным.
— …в войне и мире, преступлении и наказании, названные и безымянные…
— Как тебя зовут? — внезапно спрашивает жених.
— Забыл мое имя? — смеешься ты в ответ и вдруг понимаешь, что имя жениха выветрилось из памяти. Так века выветривают камень скалы, покрывая мощную твердыню язвами и оспинами. Карл, Кристофер, Коннор, Конан, Кеннет… Барон? баронет? граф, маркиз, эсквайр?.. квиз? виг?! или вообще гвардейский офицер?..
На хорах взмывают голоса певчих, бесполых мальчиков, похожих на гениев воздуха. Вместо свадебного гимна они поют арию Терцини из трагедии Заря»:
Я жил в тени имен. В тени великих, Прекрасных, благороднейших имен. От их лучей в глазах плясали блики…
Венчание продолжается. Тебе это даже нравится. Храм становится черно-белым.
В предчувствии движения племен, Разломов тверди и кончины мира…
Проснувшись, ты долго лежишь, глядя в потолок. Знакомая спальня. После смерти тетушки Эсфири выяснилось, что свой домик она завещала дальней родственнице Генриэтте Куколь. «Кукольный домик», как грустно пошутил боевой маг Просперо, расписываясь под завещанием в присутствии нотариуса.
Сон был вещий.
Но сейчас тебе не хочется разгадывать его смысл.
И замуж тоже не хочется.
Хотя барон — завидный кавалер.
Утром выходного дня столица напоминала пустыню. Население отсыпалось после трудовых будней. Оставалось лишь завидовать сонному, храпящему, сопящему, укрытому теплыми одеялами населению.
Зависть была вялой и скучной, как уж в тени забора.
Копытца лошака звонко цокали по брусчатке улицы XCVII-гo Воссоединения. Звук горохом отскакивал от серо-желтого кирпича фасадов и шел гулять рикошетом — двойным, тройным, от стены к стене, из конца в конец. Импровизированный бомбулюм бодрил, прогоняя остатки сна.
Анри даже начала подпевать что-то энергичное, в духе военных маршей.
Лошак вольностей хозяйки не одобрил. Моргнул умным глазом, затанцевал на месте, прядая длиннющими ушами. Ему хотелось обратно в стойло, к охапке душистого сена. К мнению лошака, подаренного вигилле Просперо Кольрауном в благодарность за участие, стоило прислушаться. Особенно когда глаза животного наливались янтарной желтизной, как сейчас. Впрочем, полыхни взгляд Гиббуса кроваво-алым, вигилла не замедлила бы внять предостережению. А янтарь можно и проигнорировать.
— Шевелись, Гиб.
Зрачки лошака сузились, сделавшись вертикальными. Два муравья, или, верней сказать, парочка Муравьиных Лордов, навеки утонувших в коварном янтаре.
— Шевелись, говорю. Заметут нам след, отдам тебя Месропу. Пусть съест за ужином.
Лошак в ответ тяжко, совсем по-человечьи вздохнул и чуточку ускорил шаг.
— Эх ты, волчья сыть… А еще мирабил!
Для любого, сведущего в Высокой Науке — или хотя бы разбирающегося в ослах и лошадях! — слово «мирабил» говорило о многом. Плоды мезальянсов между жеребцами-тулпарами из степных табунов Юк-Таджала, в чьих жилах текла доля крови диких гиппогрифов, и белыми ослицами Баал-Хема, мирабилы ценились за ум и преданность хозяевам. Срок их жизни зачастую превышал срок, отмеренный людям. Подкованный «счастливыми» подковами на заговоренных гвоздиках из серебра, неказистый с виду лошак играючи обгонял чистокровного рысака. Имелись у мирабилов и другие уникальные качества, но о редких достоинствах вслух не рассказывали, опасаясь сглазить.
Зато часто говорили о цене, ахая и охая. Свести строптивого тулпара с баал-хемской ослицей, размером не уступающей тягловой кобыле, — полбеды. Поди вскорми новорожденного мирабила, обязательно разорив при этом три ячменных поля; подрежь, чтоб правильно стояли, уши; кропотливо, более лаской и увещеваниями, нежели ворожбой, привяжи животное к хозяину, иначе первая поездка грозит стать последней; закажи специальное седло, потому как горб мирабилов в начале каждого месяца становится болезненным… Верней, два специальных седла — вигилла предпочитала ездить по-мужски, но в определенные дни без дамского седла никак.
Завистники утверждали, что такая подлая скотина, как сей дивный лошак, на вес золота, а золоту можно найти лучшее и менее злонравное применение. Короче, Просперо сделал Анри поистине королевский подарок: дорогой и с намеком.
Свернув в переулок Усекновения Главы, вигилла спешилась неподалеку от входа в «Приют героев».
— Жди здесь, Гиб. Я скоро.
Привязывать лошака не требовалось. Ворам, сдуру пожелавшим свести Гиббуса, Анри заранее сочувствовала.
Обойдя черно-белый отель по кругу, она нашла место, где обсервер зафиксировал отъезжавшую повозку. Здесь росли два молодых клена, похожие на сбежавших из дома отроков. Землю вокруг усеяла празднично раскрашенная листва. «Если лист с вербы и клена опадает нечисто, жди суровой зимы», — машинально отметила Анри. Гоня прочь посторонние мысли, на миг замерла, сосредоточиваясь. Достала из сумочки голубой мелок, лихо крутнулась на каблуках, очертив круг поиска. Круг вспыхнул, почти сразу угас, оставив кольцо дыма, и начал медленно расширяться. Не прошло и минуты, как в юго-западном секторе возник рваный зазор.
