Маг и кошка - Сташеф (Сташефф) Кристофер Зухер (хорошие книги бесплатные полностью TXT) 📗
Солнце село, стемнело, но влюбленные продолжали путь при луне. Антоний говорил Балкис о своей любви, восхищался ее красотой. Они то и дело замирали, и их губы сливались в пламенных поцелуях. Но в конце концов у Балкис голова начала клониться на грудь от усталости, и Антоний решительно остановился.
— Мы прошли за день большой путь, любимая. Пора спать, — сказал он.
У Балкис от страха сдавило горло, но она только смущенно взглянула на юношу и проговорила:
— Да, давай остановимся на ночлег.
Ритуал приготовления к ночевке настолько вошел у них в привычку, что и он, и она все делали, не задумываясь — и это было хорошо, потому что Антоний вдруг начал отпускать глупые шуточки, а Балкис в ответ — хихикать до изнеможения. Но когда они поужинали и девушка опустилась на колени возле своего ложа из соснового лапника и ее вновь охватило смущение, Антоний сказал:
— Ложись спать, а я постерегу тебя. Целительная ванна придала мне сил, и я совсем не чувствую усталости. Вряд ли я вообще смогу уснуть.
Балкис ощутила необыкновенное облегчение — правда, ей хотелось бы, чтобы для бодрствования у Антония нашлась более веская причина.
— И долго ли ты сможешь не спать? Антоний пожал плечами:
— Устану — разбужу тебя. Но по меньшей мере полночи продержаться сумею, а может быть — и всю ночь. Буду любоваться тобой, и это вселит в меня бодрость.
Балкис зарделась и опустила глаза.
— Что ж, спокойной тебе ночи.
Она улеглась и старательно, целомудренно укрылась плащом. «Пусть смотрит только на мое лицо», — решила она.
— Сладких тебе снов, — пожелал Антоний, склонился и поцеловал Балкис в лоб, в глаза и наконец — в губы. Последний поцелуй был самым долгим, и- уж после него Антоний точно не должен был долго заснуть. Когда он оторвался от губ Балкис, она застенчиво улыбнулась, зажмурилась и блаженно вздохнула. Антоний ответил вздохом, в котором было столько же радости, сколько желания, отвернулся, встал и сел у костра так, чтобы любоваться и ночью, и возлюбленной.
А к Балкис сон не шел. Она лежала с закрытыми глазами, объятая жаром и волнением. Тянулись часы, и она уже не знала, то ли радоваться, то ли огорчаться тому, что Антоний так владеет собой.
А потом она вспомнила, что единорог без малейших сомнений согласился везти Антония на своей спине, а это означало, что ее любимый — девственник. «Быть может, ему так же страшно, как мне», — подумала Балкис и стала гадать, а знает ли Антоний вообще о том, чем занимаются любовники, оставаясь наедине. Но тут ей пришло в голову, что он простой крестьянский парень. Если так, то он наверняка видел, как совокупляются животные, как видела она сама в детстве. Потом она вспомнила про то, как грубо обращались с Антонием в родном доме, и тут ее посетила странная мысль: вероятно, в сознании юноши совокупление не соединялось с любовью.
«Если так, — решила Балкис, — я должна буду что-то предпринять». Пытаясь понять, что именно ей следует предпринять, она уснула.
Антоний разбудил ее, когда закатилась луна — поцеловал в лоб. Разомкнув сонные, тяжелые веки, Балкис улыбнулась и спросила:
— Это все, что вы можете предложить мне, господин мой?
Он улыбнулся и жарко поцеловал ее в губы. У Балкис сразу учащенно забилось сердце, но Антоний тут же отстранился, сел на корточки и сказал:
— В конце концов мне захотелось спать. Если хочешь, можешь побыть в дозоре последние пару часов ночи.
Балкис догадалась, что Антоний ждет, когда она встанет — ведь нынче она приготовила только одно ложе. Девушка со вздохом поднялась, села у костра и одарила юношу улыбкой, которая была куда красноречивее тех слов, что она сказала. А слова были такие:
— Спи сладко, любимый мой.
Антоний закутался в плащ, улыбнулся в ответ и проговорил:
— Если бы мои сны оказались так же прекрасны, как мои мечты, я бы не хотел просыпаться.
— О, пожалуй, я смогу об этом позаботиться, — усмехнулась Балкис и устремила на юношу взгляд, который, как она надеялась, был полон обещания. Глаза Антония в ответ заблестели, но он решительно закрыл их.
Балкис со вздохом отвернулась к костру и подбросила в огонь хвороста. Право, ей действительно стоило как-то побороться с невероятной сдержанностью ее возлюбленного.
На рассвете она разбудила Антония поцелуем. Окутанные волшебным настроением, они сели завтракать. Потом они загасили костер и продолжили путь. Тропинка вела их под розовыми лучами новорожденного солнца. На траве звездочками сверкали капельки росы. Обоим казалось, будто они летят по небу. Они болтали о разной чепухе, то и дело останавливались и целовались.
Ближе к вечеру горы, которые так долго были далеки, вдруг оказались совсем близко, и влюбленные увидели тропку, спускавшуюся в ущелье, дно которого было шириной ярдов в сто. Антоний и Балкис спустились вниз, и их окружили высокие и острые скалы. Спутники огляделись по сторонам, — зачарованные дикой красотой ущелья, и неожиданно расслышали крики. Балкис различила отдельные слова на языке, близком к тому, на котором говорили в Мараканде, но акцент был настолько силен, что она почти ничего не поняла — кроме одного-единственного слова.
— Антоний! Кто-то приказывает нам остановиться!
— Значит, наверное, впереди опасность, — заключил Антоний и внимательно осмотрелся. — Но где же те люди, которые заботливо предупреждают нас об этом?
— Я тоже их не вижу, — призналась Балкис.
Крики зазвучали снова, а потом сменились ритмичным, суровым напевом.
— Это похоже на песню войны, — нервно проговорила Балкис. — Где же те, кто ее поет?
— Вон они! — воскликнул Антоний и, изумленно вытаращив глаза, указал вверх.
Балкис посмотрела туда, куда он показывал, и увидела с десяток летящих драконов — небольших, всего футов двенадцать длиной. Драконы были оседланы, а верхом на них сидели, держа их под уздцы, люди. Они вели крылатых рептилий в направлении пришельцев, и их боевая песнь звучала все отчетливее и громче. Антоний и Балкис застыли на месте и не в силах были отвести глаза от драконов и их погонщиков. Но вот трое всадников сбросили вниз какие-то свертки. Пара мгновений — и свертки развернулись и превратились в сети. Балкис очнулась от забытья и крикнула:
