Волчья тень - де Линт Чарльз (книги полностью TXT) 📗
– Что тебя так рассердило? – спрашивает она.
– Есть на что разозлиться, когда снова оказываешься в собственной шкуре после того, как уже избавилась было от дрянной жизни.
– Да, конечно, – кивает она, – то, что сделал с тобой брат…
– Слушай, матрона! Ты же ни хрена не знаешь, что я чувствую, кроме того только, что мне не нравится быть живой и слушать твои поучения, да и это знаешь лишь потому, что я свою злость не прячу.
Она напоминает тех социальных работников, что захаживали ко мне, пока я отбывала свои шесть месяцев в лос-анджелесской тюрьме. Всех этих ласковых сучек, которые не распознают твоей травмы, даже если она возьмет и цапнет их в зад. Правда, в лунной мамаше мяса хватит на троих таких, но в остальном – та же дрянь. Но тут она меня удивляет.
– Ты права, – говорит, – я никогда не была человеком и не испытывала того, что испытала ты, так что могу только догадываться, как это сказалось на тебе, к чему тебя подтолкнуло.
«Погодите-ка минутку, – думаю я. – Прокрутите малость назад».
– Как это понимать насчет «никогда не была человеком»? – спрашиваю.
Опять этот ее взгляд.
– За кого ты меня принимаешь, дитя?
Я ей не дитя, но все-таки отвечаю.
– За какую-то благодетельницу, которой вздумалось склеивать разбитое вдребезги, – говорю.
– А ты уверена, что разбитое вдребезги нельзя склеить?
Я пожимаю плечами:
– Я, матрона, ни в чем толком не уверена, но это сообразить могу. Я-то прожила жизнь, которую ты только со стороны видала.
Она медленно кивает мне и всплывает на ноги. Я снова дивлюсь. Не ворочается, кряхтя и ворча, как всякая жирная старая псина, а именно всплывает и безо всякого усилия оказывается на ногах.
– Что ж, – говорит она, – ничто не мешает тебе закончить то, что прервала твоя сестра своей жертвой.
– Не надейся, что мне станет стыдно, – огрызаюсь я.
Темные глаза, уставившиеся на меня, становятся тяжелыми и холодными, как грозовая туча.
– Ты думаешь, я хочу тебя пристыдить? – спрашивает она.
Мне не нравится, как она надо мной нависает, поэтому я тоже встаю, но это ничего не меняет. Отчего-то перед ней я чувствую себя совсем маленькой, и то, что она на две головы выше меня, тут ни при чем. Признаться, мне не по себе, зато любопытно.
– А чего же ты хочешь? – спрашиваю я.
– Ничего, – отвечает она. – Хотела только поговорить с тобой, пока ты не проснулась.
– Погоди-ка. Так я что – сплю? Это не на самом деле?
Она устало вздыхает.
– Ты умерла на самом деле, – втолковывает она мне. – Твоя сестра на самом деле пожертвовала нормальной жизнью, чтобы тебя вернуть. Ты на самом деле снова жива. Ничего этого уже не изменить. Сейчас ты находишься между потерей сознания и возвращением к нему. Не бойся. Когда проснешься, ты вольна будешь снова искать забвения.
Я только головой мотаю:
– Нет уж, ты меня не за ту принимаешь. Я что, психованная самоубийца? По-моему, у каждого свой срок помирать, и приближать его я не собиралась. Я не так устроена. Но за мной-то вроде как уже приходили. Я уже отправилась в путь, и никогда в жизни мне не было так легко и свободно. Выбросила никудышную жизнь на помойку и уплывала себе. И это у меня отняли.
– Продолжая ход твоих мыслей, – говорит женщина, – легко увидеть, что твой срок еще не настал.
В ее глазах по-прежнему грозовая туча, но голос ровный. И, черт побери, мне нечего ей возразить. Приходится кивнуть.
– То-то, наверно, Рози порадуется, – говорю я. – У нее никогда не было склонности брать на себя ответственные решения.
В голову невольно приходит мысль: «Зато она ловко умеет спускать курок». Да и то в стране снов. А в обычной жизни все ее попытки решать что-то самостоятельно до добра не доводили.
И тут я ловлю взгляд этой тетки. Глаза у нее наконец потеплели, но в них теперь стоит что-то такое, чего мне никак не ухватить.
– Что еще? – спрашиваю я.
– Твоя подруга Рози умерла, – говорит она. До меня долго не доходит.
А потом я уже не смотрю на нее. Мне было плохо все те годы, пока она отсиживала срок, – но тогда мы хоть могли видеться на свиданиях и вместе бегать со стаей. А мира совсем без нее я представить не могу. Она была со мной с самого начала. Черт, если бы не Рози, я так и осталась бы любовницей маньяка-братца, торчала бы в Козлином Раю. Без нее… Черт, теперь я понимаю, зачем меня вытащили обратно. Мир еще не все свои шуточки со мной сыграл.
Проклятие! Не могу поверить, что ее нет.
Чувствую, как слезы подступают к глазам. И в груди что-то сжалось и не дает дышать.
Проклятие!
Я с трудом проглатываю комок. Не собираюсь раскисать ни перед кем, тем более перед этой луно-ликой, у которой глаза вдруг стали слишком уж ласковыми.
– Сколько… сколько меня не было? – выдавливаю я.
– Недолго, – мягко отзывается она. – Всего час или два.
Я киваю. Как будто это что-то меняет. Что бы мы здесь ни говорили, Рози не вернешь. Но мне надо о чем-то говорить. Пока говоришь – держишься. Я сейчас как фарфоровая чашка на самом краю стола. Порыв ветра, чье-то неловкое движение – и я опрокинусь на пол, разлечусь на куски.
– Она тяжело умирала? – спрашиваю я.
– Она ушла быстро, – говорит женщина. – Когда ты упала, она пыталась снова выстрелить в твою сестру, но ее сбила с ног собака. Она упала неудачно, ударилась головой о камень и умерла мгновенно. – Немного помолчав, она добавляет: – Мне жаль.
– Да, еще бы! Ты меня не знаешь, и ее никогда не знала. О чем тебе жалеть?
– Каждая смерть уменьшает нас всех. Нельзя даже сорвать стебелек травы, не изменив мира. Перемена может быть заметна не сразу, и тем не менее она есть.
– Ты не только о Рози говоришь, да?
Я вспоминаю всех этих гордых рогатых коней, которых мы загрызли, – мы с Рози и остальная стая. Единорогов, у которых такая пьянящая кровь. Это вам не какие-нибудь стебельки травы.
– Теперь я понимаю, в чем твоя беда, – говорит женщина. – Ты делаешь поспешные выводы и будто в камне их высекаешь. Они становятся вечными истинами. По крайней мере, для тебя.
– Не понимаю, о чем ты говоришь?
Она меня не слышит.
– Зло, которое ты причинила, – между тобой и теми, кого ты обидела. Я пришла не судить, а говорить с тобой.
– Да, как же! Только я не любительница болтовни.
– И я тоже. Я дала тебе дар, которого ты долго не замечала. А когда заметила, воспользовалась им неразумно.
– Ты это про сны?
– Я – о свете, горящем в тебе, – говорит она. – Сны приходят из этого света, но каковы они и что ты в них делаешь, зависит только от тебя.
– Ну, может, тебе стоило приложить к подарку инструкцию.
– Так не делается.
– Еще бы! – Я качаю головой. – Все вы одинаковые. Не важно, кто ты, могущественное божество – ты ведь божество, верно? – или влиятельный богач в моем мире. Все должно идти по-вашему. Да все и идет по-вашему, потому что у вас на руках все козыри. У маленького человека нет никаких шансов. По вашим правилам мы играть не можем – не тот у нас расклад, – а стоит попробовать изменить правила, чтобы хоть войти в игру, – вы тут же вышвыриваете нас за дверь.
– Не такая уж ты беспомощная, – говорит она. – Ты сама делала выбор – кем быть.
– Ты хочешь сказать, я сама пожелала стать игрушкой для удовлетворения сексуальных прихотей моего чокнутого братца?!
– Нет. Но как насчет того, что ты делала впоследствии?
– Да провались ты! Не моя вина, что мне сдали паршивые карты. Сыграла как могла.
– Раз уж тебе по вкусу картежные сравнения, ты не думала о том, чтобы выйти из игры и сдать по новой?
– Так не делается, – повторяю я ее слова. – Тем, кто на нижней ступени пищевой цепочки, вроде нас с Рози, нечего и думать о пересдаче.
– Твоя сестра начинала с того же, что и ты.
– Ну да. И смотри-ка, чего добилась!
– Да, смотри, – кивает женщина. – У нее есть друзья. Она прожила хорошую жизнь. Она помогала людям. Она приняла мой дар света и создавала картины, которые открывали двери воображения для других.
