Кровь и память - Макинтош Фиона (читать хорошую книгу .txt) 📗
Столь долгие речи были Аремису не свойственны. Но чем четче он осознавал, что ненавидит Селимуса, тем яснее понимал, что горцам не выстоять перед натиском прекрасно обученного моргравийского легиона. Неожиданно его осенила новая мысль.
— Если же, ваше величество, горцы будут продолжать вылазки, о которых я уже наслышан, то на месте Селимуса я попытался бы объединиться с Бриавелем и совместными усилиями своего легиона и бриавельской гвардии двинулся бы на вас. В таком случае с каким бы мужеством вы ни сопротивлялись врагу, погибнет немало ваших соотечественников. Для Селимуса вы досадная помеха, извините меня за эти слова, и ради ее устранения он забудет о разногласиях с Бриавелем и попытается вместе с новым союзником избавиться от вас. — Аремис не знал, откуда у него такая уверенность в своей правоте. В одном он не сомневался — память стремительно возвращалась.
Он испугался, что Кайлех вспылит, однако, напротив, удостоился одобрительного кивка.
— Разумные вещи говоришь, Каллин. Просто неплохо бы проучить этого выскочку. Пусть знает, мы не примитивные варвары. Честно говоря, мне и самому не хочется покидать мои любимые горы.
— А ведь придется, ваше величество, если вы хотите победить его. Но, как говорится, есть немало способов содрать шкурку с крысы.
Услышав популярную у северян старинную пословицу, Кайлех рассмеялся. Его зеленые глаза весело сверкнули.
— Ты хочешь сказать, есть и другие способы проучить южан?
Аремис кивнул.
— Именно. Вам нет необходимости меряться с соседями силой. Не лучше ли потягаться с ними в другом — в силе ума. Докажите, что вы король, стремящийся к миру.
— Думаешь, Моргравия и Бриавель могут стать союзниками? — неожиданно задал вопрос Кайлех.
— Это лишь предположение, ваше величество. Будь я королем Моргравии и ожидай я войны с вами, непременно стал бы искать союза с соседями. Надеюсь, не ошибусь, если скажу, что бриавельцы отличаются большей терпимостью, но и у них имеются серьезные подозрения относительно людей гор. Столкнувшись с необходимостью воевать с вами, они ради собственной безопасности вполне могут пойти на сделку с Моргравией.
— К чему и стремится Селимус. Чутье тебя не обманывает, Каллин, а вот память по-прежнему подводит. Или ты не знаешь, что король Моргравии предложил королеве Валентине Бриавельской стать его женой?
При этих словах к Аремису вернулись кое-какие проблески памяти. Например, ему неожиданно вспомнился некий Уил Тирск. Правда, образ был нечеткий: рыжие волосы и… вроде как в генеральском чине. Моргравиец, судя но всему, вот только не вспомнить лицо. Зато почему-то вспомнилась женщина… красивое лицо, удивительные, кошачьи глаза. Причем моргравиец всплыл в памяти после того, как Кайлех упомянул имя королевы, как будто их обоих что-то связывало. Пытаясь избавиться от мешанины мыслей, Аремис тряхнул головой. Ладно, он подумает об этом позднее.
— Тем больший резон, ваше величество, попытаться договориться с Селимусом. Стремитесь к дружбе, стремитесь к установлению торговых связей, стремитесь к миру с соседями. Победа достанется вам, а ваши подданные выиграют даже больше, чем моргравийцы.
— Мне нравятся твои доводы, — признался Кайлех и до дна осушил кубок. — Что еще ты предлагаешь?
Аремис задумался, и король уважительно отнесся к его молчанию.
— Думаю, вам следует поступиться излишней гордостью, ваше величество, — осторожно произнес он. — Начните переговоры, докажите и моргравийцам, и вашему народу, что в дальновидности вы превосходите Селимуса. Правда, король Моргравии — человек вероломный, так что советую вам вести себя осмотрительно. Если даже переговоры и не увенчаются успехом, никто не посмеет обвинить властителя Горного Королевства в том, что он вел себя неблагородно, не по-рыцарски. Всем будет известно, что именно вы первым протянули Моргравии руку дружбы.
Взволнованный и даже слегка напуганный тем, что сказал ему гость, Кайлех встал. Ему нужно было побыть одному, все тщательно продумать. Возможно, придется обратиться к Рашлину, чтобы гадальные камни предсказали будущее.
— Ты мне понравился, Каллин из Гренадина. Мы еще поговорим с тобой. Приходи ко мне попозже, мы вместе совершим прогулку верхом. Ты обязательно должен увидеть Галапека, моего нового скакуна.
Рашлин передвинул лежавшие перед ним гадальные камни. Он был один и испытывал растерянность. Камни предсказывали перемены. Большие перемены. Однако сказать, какие именно, он не мог. Колдун бросил камни снова, страшась увидеть предзнаменование, которого больше всего опасался — скорую смерть короля Кайлеха. Однажды он уже спас жизнь королю горцев, когда на нее посягал Ромен Корелди, и теперь постоянно спрашивал у камней ответа на вопрос, сколько лет отделяют Кайлеха от смерти.
Увы, и на этот раз камни сообщили лишь о скорых переменах. Что же это значит? Уйди Кайлех, и его собственному могуществу настанет конец. Разумеется, он сделает все для того, чтобы оградить короля от опасностей, но ведь Кайлех по-прежнему не расстается с мыслью о войне против Моргравии.
Рашлин принялся беспокойно мерить шагами комнату. Надежно защищенный от суеты повседневной жизни, обычно он чувствовал себя здесь удивительно спокойно. В редкие мгновения, подобно сегодняшним, когда ум его прояснялся, он понимал, что постепенно им овладевает безумие. Оно было сродни медленной мучительной пытке. Оставалось лишь надеяться, что неспособность получить от гадальных камней ответ не является частью этого необоримого разрушения сознания. Барши дергал себя за бороду, досадуя, что чары, которые раньше давались ему с такой легкостью, стали неподвластны ему. И не то чтобы он совсем растерял колдовской дар, однако тот — это чувствовалось — существенно ослаб. Правда, пока об этом знал только он сам. Но что самое странное, теперь он все чаще, причем в самых живейших подробностях вспоминал то, что когда-то сделал с родным братом.
«Элизиус! Да будет он проклят!» Рашлин был уверен, что его брат мертв и не испытывал по этому поводу угрызений совести. Эмил познакомилась с ним раньше, чем с братом, и тотчас принялась отчаянно кокетничать, выбрав именно его, страстно жаждавшего женского внимания. Чем больше ему хотелось целовать и ласкать женское тело, тем решительнее представительницы слабого пола отталкивали его. Вот он и поддался на любовные уловки Эмил и без памяти влюбился в нее. Ведь даже жрицы продажной любви в Перлисе не сразу соглашались принять от него деньги за свои услуги. Было что-то такое в его безумных глазах и странных манерах, что до беспамятства пугало их. И они не зря опасались его. Дважды в приступе ярости он лишал жизни женщин, и все потому, что не сумел довести до конца даже быстрое продажное совокупление. Сконфуженный и злой на себя и на них, он применил колдовской дар, умертвив жестоким способом и одну, и другую.
Вкусив власти над человеческой жизнью, он возжелал испытать ее снова. Он пожалел, что не убил собственного брата прежде, чем тот познакомился с Эмил. Та положила глаз на смазливого Элизиуса и тем самым отвергла его, и он сполна испил чашу унижения. Пусть будет так, решил он, я утолю свою страсть другим, более зловещим образом. Так и случилось.
Недавно он пришел к пониманию той истины, что лишить кого-то жизни несложно — порой достаточно лишь мощного заклинания. Пожалуй, даже большее удовольствие доставляла ему возможность повелевать другими людьми, распоряжаться по своему усмотрению их судьбами.
Превращение Лотрина в коня стало вершиной его мастерства. А сколько лет ушло на то, чтобы отточить этот дар! Сколько времени проведено в отдаленном крыле горной крепости, где никто не мог слышать жалобного писка зайцев и белок, которых он отлавливал для своих опытов.
Он ненавидел брата за его красоту и обаяние, его талант ладить с людьми, однако самую жгучую ненависть в нем вызывал дар Элизиуса общаться с животными. Какими бы беспомощными ни были птицы и звери, попавшие в ловушку или западню, сам он все равно не мог добиться над ними полной власти, как не мог находить общего языка с животным миром.
