Танец Арлекина - Арден Том Дэвид Рэйн (книги TXT) 📗
— Вспомним хотя бы «Дискурс о свободе» Витония. Эпистола третья: «правление может осуществлять лишь жезл справедливости, и двигать этим жезлом должно лишь милосердие»… Ради чего написано это великим философом, если мы должны присутствовать при…
— Морви! — прошипел Крам.
— Что?
— Заткнись!
Крам злился. Справедливость? Милосердие? Раньше о подобных вещах его напарник как-то не очень задумывался. Если Морвен не стоял на посту, во время казней на лужайке он сидел себе в казарме да книжечки почитывал. Он только о своих книжках и думал. Вот теперь начитался про свободу и справедливость — и думает, что до него об этом никто не думал, что он, видите ли, первый додумался.
Ну, или один из немногих.
Но Морвен не удержался и добавил:
— А если вспомнить о великих «Рассуждениях о власти» Джеландра. Д-да, о той самой его речи, которая содержит великую цензуру!
— Эй, вы! Не сбивайтесь с шага! — рявкнул сержант Банч.
У сержанта настроение было препаршивое. Обстановка в деревне накалялась. И раньше уже были разговоры о том, что табор следует окружить. Может быть, как раз этим сейчас и придется заняться. Работенка не из приятных. А не будь ваганов, кого бы тогда ненавидели местные жители? Правильно, синемундирников! Банч искренне надеялся, что этими пятью дело и кончится.
Пятью ваганами и девчонкой.
Морвен и Крам молча маршировали. По бокам больно лупили тяжеленные мушкеты. Через некоторое время Морвена снова прорвало:
— Не понимаю, как такое может быть позволено, Крам. Командор — образованный человек. Он учился вместе с профессором Мерколи! Наверняка он читал… Крам, а как ты думаешь, он знает, что происходит, или…
— Морви, а как же ему не знать! Он сам и приказал, тупица ты эдакий!
— Что?
— Эй, вы, заткнитесь! — проревел сержант Банч.
За поворотом открылся вид на табор ваганов — вид, надо сказать, весьма плачевный. Завидев солдат, какой-то малыш горько заплакал. Снова пошел дождь.
Морвен с горечью проговорил:
— Просто не понимаю, как ты можешь называть меня тупицей, Крам. Если кто-то из нас двоих тупица, так это ты. Что ты умеешь? Только исполнять приказы и не задавать никаких вопросов? Разве это не типично для военных? А ты никогда не слышал такого слова «взаимосвязь».
— Морви, помолчал бы ты лучше со своими словечками…
Впереди сержант Банч уже отбирал ваганов-изменников, которым суждено было болтаться на виселице в качестве сообщников Каты. Крам предполагал, что ваганы будут сопротивляться. Что, может быть, солдатам придется открыть огонь. Но все прошло проще простого. Ваганы покорно пошли с ними. У Крама вдруг противно засосало под ложечкой. Он вспомнил тот день, когда они с Морвеном явились в табор на разведку, вспомнил ваганские ярмарки своего детства. Ему хотелось взбунтоваться, но он только сглотнул подступивший к горлу ком.
— Ты в политике слабо разбираешься, Морви, да? Ты меня тупицей назвал? Это правда, я таких умных книжек, как ты, не читал. А как бы я их прочесть смог? Таких, как я, читать не учат. Только ты не забывай, я родом из Варля. Я всякое уже повидал, Морви. И я ой как хорошо понимаю, о чем думает твой драгоценный командор. Вчера кто-то взорвал храм. Кто это сделал? Кто знает? Ты бы целый сезон гадал да прикидывал. Только ни хрена бы не выяснил. Но кого-то наказать нужно, верно?
Морвен остолбенело переспросил:
— Кого-то?
Ваганов заковали в цепи, нацепили кандалы на запястья, на шеи — железные обручи. Теперь патрулю предстояло отвести их на лужайку. Крам уже пошел маршевым шагом, когда Морвен поймал его за руку и прошептал:
— Кого-то. То есть — кого угодно? Любого?
Казалось, он до сих пор не в силах в это поверить.
Крам пожал плечами:
— Это же политика.
Он вырвал руку. Ему не хотелось больше говорить. Бедняга Морви! Краму вдруг стало ужасно жалко товарища. Учился бы в своем университете…
Морвен стоял с отвисшей челюстью. Он не в силах был шевелиться. С ним что-то происходило.
— Морви, ты что! — поторопил товарища Крам. — Давай пристраивайся, шагай в ногу!
Но тут случилось нечто ужасное. Морвен давно подозревал, что королевство Эджландия утопает во зле. Он догадывался и о том, что он, Плез Морвен, стал орудием этого зла. Но до сих пор «зло» все-таки оставалось для него абстрактным, книжным понятием. Теперь оно стало ощутимо. Слезы брызнули из его глаз, когда он проводил взглядом закованных в кандалы ваганов. Морвен упал на колени в грязь. Молитвенно сжал руки, отчаянно уставился в зловеще серое небо. Воспоминания детства захлестнули его, и ему показалось, будто он стоит на коленях в главном храме Агониса и произносит искреннейшую из молитв тех дней, когда вера его была проста и сильна.
— Благословенный бог Агонис, прости меня, прости меня…
— Морви, хватит тебе, перестань, — испуганно увещевал друга Крам.
Слишком поздно.
— Эй, ты! Рекрут Морвен! — рявкнул сержант Банч. Неприятностей для одного дня ему уже хватило — через край. Он гневно протопал по слякоти и изо всех сил въехал носком сапога молодому солдату под ребра. Морвен согнулся и, рыдая, упал на землю. Да что он, сосунок, сбрендил, что ли? Чем образованней, тем хлопот с ними больше!
— Давай, дурак, поднимайся! Чего это в грязи поваляться надумал?
Крам, не мигая, смотрел на Морвена. Лицо его побелело от страха. Дождь зарядил сильнее.
Умбекка совладала с собой. Наконец ей это удалось. Колеса кареты грохотали по склону скалы, а она еще долго содрогалась при воспоминании о том, что ей довелось пережить. А стражник что-нибудь заметил? Если да, что же ей теперь делать? Как быть?
— Подумать только, а ведь совсем недавно она была так счастлива!
Конечно, она не поверила ни единому слову Тора. Мальчишка во все времена был обманщиком и предателем и выдумал все это, чтобы скрыть постыдную правду. И потом, он явно утратил рассудок. И все же… каким он был когда-то красавчиком! Как обожала его Умбекка!
Это Эла испортила его, она его совратила — уж в этом можно было не сомневаться. Да, Умбекка все понимала. Эла утащила брата на позорную дорожку инцеста. А потом… дальше — хуже, и в конце концов мальчишка утратил последние остатки порядочности и добродетели.
Эла была больна.
Эла была безумна.
От нее весь мир мог заразиться безумием.
Умбекка согнулась, застонав, как от боли. До сих пор она не понимала, как глубока ее неприязнь к племяннице, как она ненавидит ее безумие, ее слабость.
И вдруг Умбекку охватило нестерпимое желание. О, с какой радостью она била бы Элу, она бы насмерть ее забила. Умбекка была в отчаянии от того, что этому ее желанию, судя по всему, не дано было осуществиться.
Джем летел.
Выбравшись на волю из главной башни, из ее коридоров и низко нависших арок, он резко взмыл в тусклое, промокшее от дождя небо. Крепко сжимая в руке кристалл, Джем видел внизу замок, повозки, лошадей, крыши казарм, кабачки и кочаны капусты на грядках около кухни, гусей и свиней во дворе. Все выше и выше поднимался Джем. Он парил в вышине над развевающимися на крепостной стене флагами, дозорными и башнями с пустыми глазницами бойниц. Взгляд его скользнул по перекидному мостику, по рву, окружавшему стену. Он смотрел на белые вершины гор, занавешенные облаками, на домишки и поля лежащей в низине деревушки.
Он ощущал себя необыкновенно могущественным и бессильным.
Там, в материнской спальне, невидимый для всех, Джем парил под потолком. В душе его царил восторг. Он чувствовал себя одним из богов из Царства Вечности, глядящим с высоты на падший мир. Оставаясь невидимым, видеть других — в этом было могущество. Джему казалось, что если он до боли наморщит лоб, прищурится как следует, то сумеет даже прочесть мысли окружающих, способные бросить в дрожь своей обнаженной правдивостью.
Это было могущество. Это было знание.
Но он только и мог — смотреть и видеть. Снова и снова его тетка оскорбляла, поносила старика Вольверона и Элу. И Джему все время хотелось броситься на противную толстуху. Ударить ее по лицу. Врезать по зубам. Лупить ее по жирным ягодицам. Он был готов упасть вниз камнем и повалить тетку на пол.
