Девятое кольцо, или Пестрая книга Арды - Аллор Ира (библиотека книг .TXT) 📗
– Бывает, не кори себя еще и за это. А дороги порой оказываются добрее, чем кажутся. Пойдем ко мне. Домой.
Сняв пояс, Ауле бережно замотал поврежденную кисть, потом поднял почти невесомое тело майа:
– Пойдем домой.
Знакомая боль вцепилась в Ауле, мешая сосредоточиться, режущий свет пронзал глаза, застилая их туманом. Мысли разбегались из-под слепящего лезвия лучей, покидая горящую голову. Он начал падать, неловко, боком, не выпуская из судорожно стиснутых рук плечи ученика.
Манвэ бросился к Кузнецу. Сбившись в кучу вокруг Ауле, Валар пытались хоть как-то загородиться и защитить. Вдруг Мелькор прав и противостояние небезнадежно? События и удары обрушивались с непостижимой быстротой, не оставляя времени на размышления, оставалось лишь уворачиваться и огрызаться, защищаться и защищать. Ткалась, просачиваясь сквозь пальцы, топкая паутина, незримо окутывающая залу. Хрупкое, непрочное покрывало, и все же… Показалось или тяжко нависшее небо чуть отступило и стало легче дышать? Но боязно расплести пальцы, страшно – опустить руки. Будет ли передышка – ведь силы небезграничны… Кажется, все же отпустило – словно противоборствующие стороны разошлись по углам, собирая силы для новой схватки. Вдруг и Творец способен уставать?
Пошатываясь устало, Валар принялись отвоевывать Ауле у беспамятства, ругаясь сквозь зубы.
Мелькор осторожно высвободил Курумо из рук Кузнеца и слился с ним сознанием – как когда-то, в момент сотворения, когда сущность майа серебристой искоркой билась и пульсировала на ладони. Та его часть, что он отринул, не узнав в ней себя, спустя годы… Он бережно притягивал сотворенного к себе из мутно-серых глубин, старательно избегая касаться впившегося в самую суть майа обруча. Связь творца и творения была сильнее – сущность, носящая теперь имя Курумо, покоилась в руках Мелькора. Майа вернулся. Распахнул глаза, глядя на сотворившего, потом опустил их.
– Спасибо… Мелькор, – прошептал он.
Черный Вала немного вымученно улыбнулся в ответ. «Не Учитель: Учитель – Ауле. Что ж, поделом, нечего гонять было!»
– Лежи тихо, отдыхай, – проговорил Вала, погладив Курумо по голове. Почувствовал, как тот еле заметно вздрогнул.
– Что с тобой… ирни? – Нет сил выговорить это чужое, не им данное имя.
Майа смятенно взглянул на Мелькора:
– Ты называешь меня – так? Тебе не… противно?
– Не надо, прошу тебя! Я и так наказан за свою несдержанность… Ты никогда не признаешь меня своим?
– А разве тебе нужен – исполнитель? Палач… Ты же другое творил… Другого. Вот Ортхеннэр…
– Ортхеннэр – это Ортхеннэр, а ты – это ты. – Мелькор осторожно сжал руку майа – ту самую, что нанесла удар, ту, которую раздробил камень. – Я же вас обоих творил… Вы оба нужны мне, поверь, пожалуйста!
– Я поверю, правда… Ты только не волнуйся, не ругай себя, хорошо? Я не хочу, чтобы ты переживал еще из-за меня. Только… ты не обижайся, я не брошу Ауле – он привык ко мне, понимаешь?
– Нет, что ты! Я все сделаю, чтобы тебе не пришлось выбирать между нами.
Майа благодарно улыбнулся. Потом улыбку словно стерло с лица, он беспокойно дернулся, пытаясь приподняться:
– Ауле! Где он?
Мелькор помог ему подняться.
– Только не дергайся, не влезай – тебе лишь хуже будет. Я пойду помогу им.
Курумо мрачно кивнул, неотрывно глядя в том же направлении, потом виновато покосился на Мелькора. Тот ободряюще кивнул, потрепал майа по плечу и направился к остальным Валар.
Ауле отчаянно барахтался в липкой мути, превратившись в поле боя, где пятеро пытались оградить его от выжигающих мысли и память лучей. Великий Кузнец рванулся навстречу тем, кто отвоевывал его у Забвения, отчаянно, всем существом; боль ослепила, а потом воцарилась тишина, и в ней послышались голоса, они звали его: Манвэ, Варда, Ирмо, Ульмо, Тулкас… Мелькор. И прозвенело издалека: «Ауле! Где он?» – тревожно, смятенно. Он узнал голос и понял окончательно, что должен быть…
Амариэ, окончательно сбитая с толку непривычными ощущениями и неясными видениями, не говоря уже о происходящем сейчас, поднялась с кресла и, решившись, подобралась к Манвэ. Тот сидел на полу, уткнувшись лицом в колени. Робко коснувшись запястья, бережно погладила. Вала приподнял голову, обхватив другой рукой прильнувшую к нему Варду, и встретился взглядом с ученицей, которой, судя по всему, придется рассказать многое. Надо было сразу отправить ее домой – а теперь уже явно поздно – она столько видела. И память – он видел, как она просыпается, просачивается, как сквозь плотину, через поставленную Ирмо завесу. Как все некстати – впрочем, так, наверное, и должно было быть, и придется отвечать за все разом. Скорее всего, ученицу он потеряет, но сейчас это, пожалуй, и к лучшему. Пусть спрашивает, надо отвечать, нечего на Ирмо все сваливать: сам учил, сам воспитывал – сам теперь и выкручивайся. Мысленный вопрос прозвучал неожиданно четко.
«За что, Учитель?» – Умница Амариэ справедливо рассудила, что беседовать вслух не стоит.
– За своеволие. Говорил я тебе, чтобы шла домой…
– Тебе стыдно, что я и остальные это видели? По-моему, стыдиться должен тот, кто развлекается подобным образом!
– Прошу тебя, не надо об этом!
– Я что, должна молчать, когда тебя безнаказанно унижают?
– Лучше молчи – целее будешь. Ты же не вчера родилась, в самом деле.
Амариэ сдвинула брови и поджала губы. Вовремя промолчать в Ильмарин учились быстро, а она всегда была хорошей ученицей. Тем более что не трудно было догадаться, кто мог посметь так обойтись с ее Учителем, внушающим страх всему Валинору. Ладно, промолчим…
– Учитель, я хотела спросить тебя: на каком языке пел Гортхауэр? Я почему-то поняла его, хотя ни разу не слышала, – как это получилось? И еще… какие-то странные наваждения навеяла мне эта песня… Что это?
– Видишь ли, Амариэ, это долгий и нелегкий разговор, так что приготовься. В том числе к тому, что он может прерваться, – кто знает, что произойдет через минуту…
– Сколько успею, столько успею. И прости, что лезу с расспросами, тебе, конечно, не до меня сейчас, но я, похоже, схожу с ума, а кого мне спросить, если не тебя, Учитель?
Манвэ пожал плечами. Варда приоткрыла глаза и, пристально оглядевшись по сторонам, устроилась поудобнее, положив голову на колени супруга, а затем погрузилась в зыбкую дрему, – усталость была слишком велика. Остальные присутствующие, расположившись чуть в отдалении, тихо беседовали, не вмешиваясь в мысленный разговор Учителя и ученицы. Амариэ выжидательно молчала, глядя на Манвэ.
– Хорошо, я отвечу, раз уж так все складывается. Этот язык, идущий из Тьмы, ты знала – очень давно. Ты говорила на нем первые семь лет жизни…
Амариэ вздрогнула, ее широко распахнувшиеся глаза смотрели в упор, недоуменно и почти испуганно. Владыка начал рассказ. Слова давались с трудом, вязкими каплями сочась сквозь память. Эльфийка слушала, побледнев, сжав изящные кулачки. Неясно-тревожные картины, вызванные песней черного майа, обретали плоть, становясь все ярче и все более связными, удивляя и ужасая.
– Так я – чужая? – выдохнула Амариэ, выслушав рассказ о казни.
– Нет. Элдар не могут быть чужими в Валиноре. И ты никогда не была. Ты… моя ученица – пока…
– Пока?
– Пока ты захочешь ею оставаться. После такого…
– А ты меня взял к себе – грехи замаливать?
– Вот еще – такое замолишь…
– Так за что мне отрекаться от тебя? За то, что пощадил хотя бы детей? За то, что принял у себя? За то, что учил? – Неожиданно она улыбнулась: – Помнишь, я плакала, что меня дразнят, мол, волосы не такие, как у всех, а ты сказал, что это не недостаток, а преимущество, и другой такой красавицы нет? Мне лет девять было…
Манвэ кивнул.
– Ну вот, – удовлетворенно проговорила Амариэ и, помолчав, спросила: – Ты хотел их гибели или лишь исполнял приказ?
– Я хотел исправить искажение и стремился изгнать Тьму. Такими они не должны были жить. Я верил в это. И не могли – это я понял.
