Щит судьбы - Дрейк Дэвид Аллен (библиотека книг .txt) 📗
Но они не относились к аристократии. Портные, пекари, ткачи стеклодувы, моряки, производители папируса — почти вся бумага мира Средиземноморья производилась в Александрии — владельцы магазинов, купцы, прислуга из домов, рыбаки, — список был почти бесконечным. Некоторые процветали, некоторые едва сводили концы с концами, но никто не был богатым. И все они, даже здесь в Александрии, приняли общее мнение огромных масс Римской империи относительно императорской власти.
Мнение кристаллизировалось в самом Константинополе после разгрома восстания «Ника». Оттуда сведения распространились благодаря морякам и купцам, которые сплетали римское общество в единую материю, и разнеслись во все уголки империи. Многие миллионы римских граждан во всех концах империи услышали, обсудили, поспорили, решили. Сошлись во мнении.
Династия, правящая империей, — это их династия.
Конечно, им никогда не приходило в голову подумать о династии, как «народной». Императоры — это императоры, простые люди — это простые люди. Одни правят другими. Закон природы. Но они на самом деле думали о ней, как о своей. Не потому, что династия пришла из их собственных рядов — что было так и они это знали и радовались. Они были удовлетворены, что династия понимает их и основывает свою власть на их поддержке, и держит по крайней мере один глаз открытым на их нужды и интересы.
Простые люди — это простые люди, императоры — это императоры, и никогда эти две ветви не сойдутся. Но все равно есть разница между хорошим императором и плохим — разница, которую простые люди оценивают совсем по-другому, не так, как аристократия.
Налоги снижены и сделаны более справедливыми. Самые надменные аристократы и большинство коррумпированных бюрократов унижены, что всегда является популярными мерами среди тех, которыми правит элита. Даже казнены. А это очень популярно. Стабильность восстановлена, а вместе с нею условия, которые этим людям требовались, чтобы кормить семьи.
И, наконец, Велисарий.
Маршируя по улицам, Антонина была поражена, как часто имя ее мужа выкрикивалось теми, кто приветствовал их на улицах. Греческими жителями. Египтяне тоже пели его имя. Но они также часто произносили и ее собственное, и имя императрицы Феодоры.
Греки же пели только одно имя:
— Велисарий! Велисарий! Велисарий!
Антонина не воспринимала это пение, как личную обиду. Если и ничего более, то было очевидно: это греческий способ также выразить и одобрение ей. Она — жена Велисария, и если высшие слои греческого общества часто насмехались над полководцем за женитьбу на женщине с такой репутацией, было ясно как день: простые греки, стоящие на улицах Александрии, ни в коей мере над ним не смеются.
Греки нашли свой способ поддержать династию, поняла Антонина. Велисарий сам по себе мог быть и фракийцем, и мог жениться на египтянке, и поставить своего пасынка, наполовину египтянина, наполовину Бог знает кого, на трон, но он все равно грек. В том смысле, который больше всего значил для этой самой гордой из многих гордых наций римской империи.
«Поддал персам, так? Точно так же, как поддаст собакам малва. Кто бы они там ни были».
Гермоген склонился к ней и прошептал:
— Известие об Анате уже распространилось.
Антонина кивнула. Она сама получила известие только в предыдущий день. Сеть сигнальных станций была готова еще наполовину, но достаточную ее часть уже отстроили, чтобы передавать новости в Антиохию, а оттуда быстрым курьерским судном в Александрию. Отчет не включал ничего личного, адресованного ей. Но женщина узнала словесные обороты мужа в тексте послания. И Антонина видела, как работал его ум, когда он подчеркивал решающую роль греческих катафрактов в великой победе над малва.
И это очевидно тоже распространилось. Антонина видела это в улыбках греков — владельцев магазинов, когда они приветствовали ее по пути, и в том, как греческие моряки поднимали кубки, чтобы поприветствовать проходящих солдат.
«Спасибо, муж. Твоя великая победа дала мне множество малых».
Крепость Никополис, где стояла египетская армия, считалась одной из самых крепких в Римской империи. Неудивительно. Гарнизон играл критическую роль в правлении империи. Египетское зерно кормило римский мир — Константинополь почти полностью зависел от него — и зерно поставлялось через порт Александрии. После Августа каждый римский император проверял, чтобы Египет оставался в безопасности. Теперь на протяжении многих веков крепость Никополиса укреплялась, расширялась, модицифировалась, достраивалась и снова укреплялась.
— Никогда не возьмем ее штурмом, — сказал Ашот. — Не с теми силами, которые у нас есть. Даже гранаты будут как мелкие камушки против этих стен.
Он посмотрел на верх стен, где расположились многочисленные солдаты.
— И саперы не смогут установить заряды. Это будет чистое самоубийство.
Ашот вместе с Антониной, Гермогеном и другими офицерами из командного состава осматривал крепость с расстояния в триста ярдов. Их точкой обзора был еще один из больших перекрестков, которых немало в Александрии. Очень похожий на тот, что в центре Александрии, но не такой большой, правда, с портиком с четырьмя колоннами.
Изначально крепость была построена вне городской черты. Но Александрия разрослась на протяжении веков. Сегодня население составляло сотни тысяч человек. Крепость давно поглотилась пригородом под названием Никополис.
На самом деле несколько ошеломляло то, как это массивное каменное сооружение — так очевидно построенное для войны — поднималось из моря небольших магазинчиков и глиняных жилых домов. Почти комично. В том виде, в каком может быть комичным величественный лев, если бы его окружили дрожащие мыши.
Но в этот день дрожащие мыши отсутствовали. Магазины были закрыты ставнями, жилые дома опустели. Население Никополиса разбежалось, как только пришло известие о приближении Антонины, намеревающейся выступить против Амброза. Все утро поток людей тек из этих мест, погрузив на тележки или взвалив на спину те богатства, которые там уместились.
Антонина повернулась к Гермогену.
— Ты согласен? — Гермоген тут же кивнул.
— Ашот прав. Я знаю эту крепость. Несколько месяцев я был к ней приписан — вскоре после того, как пошел в армию. Трудно поверить, насколько толстые у нее стены, пока их сам не увидишь.
Он повернулся в седле и посмотрел назад на Менандра.
— А осадными орудиями ее можно взять? Ты — единственный из нас, кто видел их в действии.
Поняв, что попал в центр внимания, молодой скромный катафракт напрягся. Но, отвечая, он не колебался и не заикался.
— Да, можно, если бы они у нас были. Но Иоанн только вчера сказал мне, что не ожидает сделать их в течение нескольких месяцев. И даже тогда потребуется несколько недель, чтобы пробить стены.
Потом он добавил очень робко:
— Не знаю, может ли Антонина столько ждать.
— Совершенно точно, нет, — ответила она твердо. — Чем дольше это продолжается, тем более вероятно, что в других частях Александрии начнется восстание. Да и во всем Египте. У Павла достаточно сторонников во всех греческих городах провинции, на всем пути к Омбосу и Сиене, чуть ниже первого катафракта. Антинополь и Оксиринх — центры неповиновения. Не упоминая…
Она замолчала. Окружающие ее старшие офицеры из командного состава знали о стратегическом плане, который разработали Антонина с Велисарием несколько месяцев назад, чтобы перенести борьбу на открытый южный фланг. Но более молодые офицеры этого не знали. У Антонины не имелось оснований подозревать их в предательстве, но все равно оставалась опасность, что разговоры могут подслушать шпионы малва. Поэтому она прикусила язык и закончила мысль только про себя.
«Не упоминая, что у меня нет недель — месяцев! — чтобы тратить их в Александрии. Мне нужно добраться до Красного моря и объединить силы с аксумитами. К ранней весне следующего года по крайней мере».
Следующая мысль была полна боли:
