Война Иллеарта - Дональдсон Стивен Ридер (книги без регистрации txt) 📗
Но он не смог произнести слов «нуждаюсь в тебе». Он подавился ими. Он хотел ее, хотел того, что она предлагала, больше, чем чего-либо другого. Но не мог сказать этого. Стимул более фундаментальный чем желание сдерживал его.
Она не сделала к нему никакого движения, но голос ее уязвил его:
— Как может тебе повредить моя любовь?
— Адский огонь! — он разочарованно широко развел руками, как человек, раскрывающий безобразный секрет. — Я же прокаженный! Неужели ты этого не видишь? — но сразу же понял, что она не видит, не может видеть, потому что у нее недостаточно знаний или горечи, чтобы постичь то, что он называет проказой. Он поспешил объясниться прежде, чем она шагнет к нему ближе и он тогда пропадет. — Смотри. Смотри! — он указал разоблачающе себе на грудь. — Ты не понимаешь, чего я боюсь? Ты не постигаешь этой опасности? Я боюсь, что я стану еще одним Кевином! Сначала я буду любить тебя, потом научусь пользоваться дикой магией, а затем Фаул поймает меня в ловушку отчаяния, и тогда я все уничтожу.
Вот такой у него план. Если я начну любить тебя или Страну или еще что-нибудь, ему тогда будет достаточно просто сидеть и посмеиваться! Проклятие, Елена! Разве ты этого не видишь?
Теперь она пошевельнулась. Оказавшись на расстоянии вытянутой руки, она остановилась и протянула руку. Кончиками пальцев она коснулась его лба, будто чтобы стереть с него темноту. — Ах, Томас Кавинант, — мягко выдохнула она, — я не могу смотреть, когда ты так хмуришься. Не бойся, любимый. Ты не разделишь судьбу Кевина Расточителя Страны. Я защищу тебя.
От ее прикосновения что-то сломалось в нем. Чистая нежность ее жеста пересилила его внутренние ограничения. Но сломалось не то, что сдерживало его самого, а разочарование. Ответная нежность омыла его сознание. Он смог увидеть в ней ее мать, и при этом видении он постиг вдруг, что не гнев вызывал в нем неистовство против нее, не гнев, который так затемнял его любовь, но скорее печаль и отвращение к себе. Боль, которую он причинил ее матери, была всего лишь замысловатым способом причинить боль самому себе — это было проявлением его проказы. Ему не требовалось теперь повторять этот поступок.
Все это было невозможно, все вообще было невозможно, все это даже вообще не существовало. Но в этот момент для него это было неважно. Она была его дочерью. Он нежно наклонился, поднял одеяло и укутал ее плечи. Затем нежно протянул руки и коснулся ее милого лица пальцами, чудом возвратившими себе чувствительность. Он вытер большими пальцами соленую боль от слез и нежно поцеловал ее в лоб.
Глава 22
Анундивьен йаджна
На следующее утро они окончательно покинули Тротгард и стали ехать верхом по неприветливой горной местности. Через половину лиги такого пути Амок привел их к мосту из грубых неотесанных камней, перекинутому через ставшую уже узкой реку Рилл. Чтобы побороть свою боязнь высоты и более уверенно управлять своей лошадью, он не стал перед ним спешиваться. Мост был широким, и Стражи Крови сопровождали Кавинанта по бокам на своих ранихинах. Трудностей не возникло. После моста Амок повел компанию Высокого Лорда все выше и выше в горы.
Здесь, вдали от подножий, его тропа заметно усложнилась — стала неровной и медленной, с крутыми подъемами и спусками. Он был вынужден идти более осторожным шагом, так как вел всадников вдоль столь загроможденных и искромсанных долин, словно в них регулярно происходили катастрофы — все вверх и вверх по ненадежным и скользким тропам и каменистым осыпям, лежащим среди утесов и ущелий так, будто горы исторгли их из своего нутра, — вниз по уступам, которые шрамами рассекали истерзанные непогодой скалы. Но не оставалось никакого сомнения, что дорогу он знал. Иногда он вел их прямиком к единственному возможному выходу из тесной долины, или указывал единственный проход для лошадей через камнепад, или без колебаний направлялся торопливо в расщелину, которая вела в обход неприступного пика. Сквозь грубо вырубленные каменные массивы и беспорядочные глыбы гор, он вел компанию Высокого Лорда окольными тропами, производя впечатление человека, пробирающегося через привычный лабиринт.
В первый день путешествия по горам казалось, что цель его — просто подняться повыше. Он вел всадников все вверх и вверх, пока на них не повеяло холодом с ледяных вершин самых высоких пиков. В разреженном воздухе Кавинанту виделся в мыслях подъем на недоступную и безжалостную горную вершину, и он принял у Баннора толстую накидку с некоторой дрожью, вызванной не только прохладой.
Но затем Амок все же изменил характер продвижения. Словно будучи наконец удовлетворенным ледяным воздухом и высотой горных склонов, он больше не пытался забраться все выше. Вместо этого он повел их в южном направлении. Теперь он не углублялся более в Западные горы, а двигался параллельно их восточной границе. Днем он вел своих спутников по своему ничем не отмеченному пути, а ночью оставлял их в укромных лощинах и ущельях, где были неожиданные полянки с травой для лошадей, непонятно как произрастающей на таком бодрящем или жестоком холоде.
Сам он, казалось, холода не чувствовал. В легкой робе, болтающейся на его теле, он широко шагал вперед с неутомимой бодростью, как будто был невосприимчив к усталости и морозу. Иногда ему приходилось сдерживать себя, чтобы ранихины и мустанг Кавинанта могли за ним поспевать.
Оба Стража Крови походили на него — не подверженные воздействию холода и высоты. Но они были харучаями, уроженцами этих гор. Ноздри их раздувались при вдыхании тумана на заре и при наступлении сумерек. Их глаза осматривали устремляющиеся к солнцу утесы, долины, украшенные горными озерами, седые ледники, припавшие к высоким седловинам, истоки рек, стекающие с заснеженных вершин. Одетые только в короткие туники, они никогда не дрожали и не задыхались от холода. Их широкие лбы и плоские щеки, уверенная осанка выказывали отсутствие внутреннего волнения и дополнительной нагрузки для сердца. Хотя все же было что-то пылкое в их горячем рвении, с которым они наблюдали за Еленой, Кавинантом и Амоком.
Елена и Кавинант не были так безразличны к холоду. Их восприимчивость коварно терзала их, заставляла каждый новый день жаждать продвижения к более теплому южному воздуху. Но одеяла и добавочные накидки были теплыми. Казалось, что Высокий Лорд от этого не страдает. И пока она не страдала, Кавинант не чувствовал боли. Он мог не обращать внимания на неудобства, и чувствовал себя таким умиротворенным, каким не был уже давно.
С тех пор, как они покинули Тротгард — с тех пор, как он сделал открытие, позволявшее ему любить ее без отвращения к себе, — он выбросил все остальное из головы и сосредоточился на своей дочери. Лорд Фаул, Боевая Стража, даже сам этот поиск были для него несущественны. Он следил за Еленой, слушал ее, ощущал все время ее присутствие. Когда у нее было настроение поговорить, он с готовностью обменивался с ней вопросами, а когда не было, он молчал. И за каждое настроение он был ей благодарен, мучительно тронутый предложением, которое она сделала предложением, которое он отверг. Он не мог удержаться от осознания того факта, что она не так довольна, как он. Ей нелегко было сделать это предложение, и она, казалось, не хотела принимать его отказ. Но печаль от того, что он причинил ей страдание, только обостряла его внимательность к ней. Он сосредоточился на ней как может только мужчина, глубоко знакомый с любовью.
И она не была слепа к этому. После первых нескольких дней их путешествия по горам она снова стала чувствовать себя свободно в его обществе, а улыбки ее выражали откровенность приязни, которую она раньше себе не позволяла. Он чувствовал, что теперь он в согласии с ней, и с радостью составлял ей компанию в путешествии. Временами он нашептывал что-то на ухо своей лошади, как будто наслаждался ездой на ней.
Но в последующие дни в ней медленно произошла перемена — перемена, которая была с ним никак не связана. По мере того как шло время, по мере того как они становились все ближе к секретному месту хранения Седьмого Завета — она все более становилась поглощенной целью их поездки. Она все чаще задавала Амоку вопросы, все более напряженно расспрашивала его. Временами Кавинант мог видеть в отсутствующем взгляде ее глаз, что она думает о войне — о долге, от которого ей пришлось отвернуться, — и в ее голосе были отдельные всплески безотлагательной настойчивости, когда она прилагала усилия и задавала Амоку вопросы, которые могли бы открыть его загадочное знание.
