Аркан - Русуберг Татьяна (версия книг .TXT) 📗
Стояла удивительная тишина, как будто ужас случившегося наложил печать на уста страдающих людей, и они сносили боль молча, только изредка издавая сдавленные звуки. Сцена казалась настолько чуждой для мирной жизни обители, настолько принадлежащей давно погребенному прошлому с Чарами и собачьей будкой, что Найд застыл между голыми грядками, прижимая ладони к бешено колотящемуся сердцу. Окрик заставил его вздрогнуть — он не сразу понял, что обращаются именно к нему:
— Анафаэль! Ну что же ты! Давай сюда, поможешь.
Ноа, бледный и осунувшийся, склонился над чем-то, невидимым за бортиком телеги. Найд бросился к нему, не чуя под собой ног. Он сразу понял, что женщина с располосованной грудью мертва; жизнь покинула немолодое уже тело, как бабочка — оболочку кокона. Неумелая повязка сбилась, открывая длинную рубленую рану. Скорее всего, здесь поработал меч. Но какой воин стал бы поднимать оружие на простую крестьянку? Перед глазами Найда снова мелькнуло видение Чар. Дрожащими пальцами он отер язык копоти с дряблой, теплой еще щеки. Остановил Ноа, пытавшегося приподнять убитую.
— Уже поздно. Ее душа упокоилась в свете. Как это… Кто это сделал?
— Вольное братство, чтоб Темные перешагнули их тень! — ответил кто-то сзади. — Хворостовы бандиты.
У Найда по спине пробежал озноб. В проклятии, изреченном грубым голосом селянина, не могло быть силы, но новиций чувствовал, как что-то сдвигается в нем и вокруг него, в той невидимой сфере, где миллионы вероятностей, пересекаясь, образуют будущее. Он помог старику, раненному стрелой в плечо, добраться до умелых, но уже порядком усталых рук брата Симеона и с головой погрузился в работу — монахам-лечцам самим не справиться с таким потоком больных. Совершенно позабыв о яблоках и собственных нарывающих пальцах, Найд грел воду, таскал кипяток, перевязочное полотно, жаровню с углями для прижиганий — и постепенно составлял для себя картину происшедшего.
Из отрывочных фраз, оброненных возницами, прежде чем их выставили за дверь, и бормотания раненых послушник уяснил, что в Охвостье заявилась пресловутая банда Хвороста. Очевидно, морозы погнали лесных братьев на юг, а в деревне они попытались запастись продовольствием. Однако крестьяне не захотели расставаться с поросятами и гусями, которых они с таким трудом откормили, — ведь платить разбойники отказались. А старейшина пригрозил обратиться за защитой в обитель да призвать магов — благо за головами Хворостовых отморозков теперь охотились не только солдаты, но и СОВБЕЗ. Упрямца зарубили на месте. Потом, несмотря на отчаянное сопротивление мужиков, разграбили дворы, пустили красного петуха и скрылись в лесу — поминай как звали. А ведь шла молва, что вольное братство нападает только на чародеев.
Найд невольно бросил взгляд на Ноа, прятавшегося за печью от вони паленой плоти и воплей несчастного, которому как раз вырезали наконечник стрелы. Скоро окрестности кишеть будут солдатней и магами. Что, если кого из «людей в коронах» занесет и в монастырь, скажем, свидетелей опросить? «Уходить, надо уходить!» — снова тревожно трепыхнулось сердце. Он положил руку на плечо новиция, белизной сравнявшегося с печной стенкой:
— Брату Симеону сырое мясо нужно. Сбегай-ка к мяснику. Только пусть свежее дает.
На самом деле отбивные, чтоб оттянуть дурную кровь от ран, у лечца еще были. Вот только, хлопнись Ноа в обморок, о нем и позаботиться некому. Да и думалось как-то легче, когда монашек не мешался под ногами. Найд бросил в лохань груду окровавленных тряпок и обернулся на скрип двери.
— А какое брать, — пропыхтел посланный за мясом, косясь в сторону занавески, вопли за которой внезапно затихли, — свинину или говядину?
— Говядину, — после короткого раздумья ответил Найд, и Ноа бесшумно исчез.
— Эй, чего ты там возишься? Кипятку тащи! — раздраженно выкрикнул брат Симеон. Ему попался беспокойный клиент, уже пару раз раскидавший удерживавших его иноков. Найд ухватил рукавицей бурлящий котелок и бросился на зов. Бородатый мужик распластался на койке, тяжело дыша и вращая дикими, состоящими почти из одних белков глазами. Штаны с него сорвали. Двое удерживали ноги. Ляжка одной поливала простыню и пол темной кровью.
— Лей! — рявкнул Симеон, наставив на глубокую рану, похоже от топора, жестяную воронку.
Мужик взвыл по-волчьи, рванулся. Закусив губу, Найд наклонил котелок. Несчастный сорвался на визг, висевший на здоровой ноге инок отлетел в проход, унеся с собой забрызганную бурым занавеску. Но тут раненый обмяк, закатил глаза, и брат Симеон без помех закончил процедуру. На ватных ногах Найд вернулся к печи, плохо помня, за чем его послали в этот раз. Непонимающим взглядом он уставился на Ноа, снова появившегося в дверях, причем — с пустыми руками.
— А где мясо?
— Там, там… — запинался монашек, указывая трясущейся рукой себе за спину.
Анафаэль нахмурился, но тут посланца впихнули внутрь без всякого уважения к его статусу. Появившийся на пороге мирянин был немногим старше послушников. Кожаный фартук ремесленника потемнел, с левого рукава рубахи капало на пол. Тельце ребенка на его руках казалось безжизненным. Светловолосая головка не имела лица — на его месте была страшная маска, влажно поблескивающая белизной костей сквозь алое месиво.
— Сюда! — опомнился Найд и бросился вперед, указывая дорогу. Несчастный отец поспешил за ним, хотя сам едва держался на ногах — видно, бежал всю дорогу до обители. Брат Симеон только принял вновь прибывших, а у входа снова послышался шум. К счастью, это оказалась всего лишь мать ребенка — задыхающаяся от слез и быстрой ходьбы. Лечцы замахали на Ноа, и он, что-то мягко бормоча, увел женщину за занавеску.
Анафаэль не мог сказать, был ли раненый ребенок мальчиком или девочкой. Как многие маленькие дети, он носил длинную домотканую рубаху, некрашеные войлочные куртку и башмаки. Теперь, когда малыша положили на койку, Найд разглядел, что нижнюю часть лица изуродовал страшный удар, разворотивший челюсти. К счастью, дитя было в беспамятстве. Время от времени худенькое тело сотрясали судороги, и из остатков рта сочилась белесая пена.
Сердце Найда кольнуло дурное предчувствие. И верно, Симеон не стал посылать за водой, жаровней или бинтами. Вместо этого брат осведомился об имени ребенка, сотворил над ним знак Света и принялся бормотать отходную молитву: «Вечный покой даруй невинной Альме и вечный свет пусть ей светит. Услышь молитву: к тебе придет всякая плоть…» Ремесленник, все это время кротко и с надеждой взиравший на действия лечца, подступил к нему, терзая шапку в запачканных кровью руках:
— Что же это, святой отец… Разве… она не поправится?
Брат Симеон только головой покачал:
— Девочка отходит. Попало бы копье в руку или ногу, я еще мог бы попробовать отрезать. А тут… — Инок махнул рукой, отворачивая искаженное сознанием собственной беспомощности лицо, и пошел к следующему больному. Но не тут-то было! Отец Альмы ухватил его за полу рясы:
— А чудо?! Разве чудо не сможет ее исцелить? Свет Милосердный… Позвольте отнести ее к Свету!
Симеон нахмурил кустистые брови:
— Ты просишь невозможного. Даже святыня обители не сможет вернуть отлетающую душу в это тело. Смирись и молись, чтобы ее не коснулась тень.
— Прошу вас, отец, умоляю! — Мирянин повалился на колени, не выпуская рясы из дрожащих пальцев. — Одна она у нас, единственная.
Его жена, оттолкнув Ноа, упала рядом, целуя мокрый, забрызганный подол.
— Светлый брат, — пробормотал Найд, не узнавая собственного голоса, — позвольте отнести девочку в храм. Может быть, на этот раз Свет действительно будет милосерден.
Симеон зло вырвал рясу из рук крестьян, сгреб новиция за рукав и оттащил за занавеску. Воткнув его между стеной и столиком с пугающего вида инструментами, монах зашипел Найду в лицо:
— Свет Милосердный — это тебе не забава и не игра в кости! Дитю голову размозжили, оно все равно помрет. А потом слух пойдет, что святыня у нас — ложная. Так что держи язык за зубами и делай что велят. А не то быстро вернешься туда, откуда вышел.
