Становление (СИ) - Соколова Стэлла (книги без регистрации полные версии txt) 📗
Утерев белые до синевы губы, Рейн с трудом распрямился и протянул левую руку к небу, как если бы пытался дотянуться до самого солнца. С пронзительным криком, вниз, словно брошенный меткой рукой камень, опустился сокол. Вцепившись кривыми когтями в предплечье, сокол посмотрел своими желтыми глазами в затуманенные глаза Рейна. Чувствуя, как острые когти впиваются в кожу даже сквозь ткань уставного кафтана, Рейн криво усмехнулся - боль - это хорошо, значит он все еще жив. Воины, охранявшие погребальный костер и бывшие теми единственными, кто все еще имел хоть какие-то силы для того, чтобы отдать последнюю дань усопшим, медленно опускались на землю. Еще до соприкосновения с землей, глаза их мутнели, а души отправлялись к Светлым. Рейн, начальник городской стражи, уроженец Торины и верный воин Его Императорского Величества, впервые в жизни пошел против самого себя - он предал. С самого детства его, потомственного воина, хоть и человека, растили с мыслью о том, что будущее его - защищать Торину и Империю, во всем и всегда следовать Императорскому велению. Все годы, проведенные на службе, Рейн свято соблюдал эти нехитрые правила. Жители Торины, были для него семьей и их интересы всегда стояли для него превыше собственного благополучия. И в момент, когда душа его практически покинула тело, на последнем вздохе, Рейн Корс извлек из-за ворота своего кафтана свернутое в тугую трубочку сообщение и, едва найдя в себе силы, он прикрепил бумжку к стальному кольцу на лапе сокола. Едва дернув рукой и отправляя птицу в небо, Рейн закрыл глаза и слабо улыбнулся - теперь, когда он сделал то, что велела ему совесть, он может спокойно отправиться на суд Светлых, а там уж пусть они сами решают, в своем ли праве он был или же нет.
Когда Солнце, словно бы нехотя поднялось над горизонтом, лучи его осветили мертвый город, на стенах которого развивались ярко-алые погребальные ленты. Лица тех, кто испустил дух совсем недавно были сведены судорогой и лишь один человек улыбался, как если бы исполнил то, ради чего родился - свое истинное предназначение. В то же время во многих южных городах люди, уходя от черный гор жирного пепла, что остался после погребальных костров, направлялись в свои дома, где, за плотно закрытыми дверьми, погружались в тяжелые мысли. Черная Королева, вновь проснувшаяся и явившая свой уродливый лик живым, продолжила свое торжественное шествие по Империи. Ни у кого не возникло сомнения в том, кто действительно виноват в происходящем. Спустя несколько минут люди поднимались и шли в общинные дома или же к центральной городской площади где, как они знали, их ждут с надеждой. Повстанцы, долги года скрывавшие свои лики среди теней, явились к своим братьям для того, чтобы призвать их к оружию. Ведь горе, оно общее и лишь в Черном Замке пируют, забыв о том, что люди в этот час проливают свои слезы над мертвыми телами.
В это утро все, кто только мог держать в руках оружие, подняли его. Южную часть Империи захлестнуло восстание, коего не было с тех пор, как Райдан Темный объединил племя людей с племенем демонов.
Глава четырнадцатая.
Танцующий на острие клинка.
Он спал и в то же время - не спал. Он плыл над Империей, с ликованием глядя вниз, - туда, где под плотной завесой облаков жизнь кипела словно река. Слегка нахмурившись, он покачала головой - нет, не кипит жизнь. Отнюдь... Это он по привычке решил, что по дорогам идут обозы, которые тянут мохнатые, кривоногие клячи. А крестьяне, как и каждое утро на протяжении всей его долгой жизни, вместе с лучами солнца выдут в поле, где, с улыбкой щурясь на солнце, примутся за работу. А когда раскаленный до бела солнечный диск зависнет в своем пике, над посевами понесется песня. Он всегда любил слушать, как над полями разносится песни - глубокие, с легкой хрипотцой голоса мужчин, легкие, чистые, женские голоса и звонкие, словно серебряные колокольчики, детские голоса. Поднимаясь к лазурному небу, они переплетаются, сливаются воедино, устремляясь все выше и выше до тех пор, пока, будто бы ударившись и разбившись о небесную твердь, не осыпаются обратно на землю хрустальными осколками. Он всегда любил этот момент - когда песня, побывав на небесах, возвращается туда, где родилась.
Еще в детские свои годы он - презренный полукровка, не признаваемый ни племенем отца Ааш'э'Сэй, ни племенем матери - человеческой ведьмы, любил затаиться среди деревьев и тихо, чтобы не заметил никто, слушать как возносится к самым небесам пронзительно-грустная или наоборот - залихватски-разбитная песня. Сколько бы его не гоняли за то, что и не человек, и не Ааш'э'Сэй, он все равно любил и тех и других. Полукровки они живут как бы между двумя мирами. Дело тут не в воспитании, а в памяти души. Кто-то может не верить в то, что воспоминания о прошлом не покрыты мраком и любой помнит, пусть даже интуитивно, помнит всех своих предков. Кровь, что течет по жилам, она же не просто вода, а ведь даже вода имеет память. Вот и он всегда помнил о том, чему свидетелем не был. Пусть и не было это воспоминаниями разума, но так ведь душа помнит значительно больше.
С грустной улыбкой он посмотрел вниз - туда, где над раскаленной землей поднимался черный дым. Сердце защемило от боли и он опустился ниже. В голове его родился вопрос:"Что это?" И где-то рядом, едва слышный голос ответил:"Это - цвет смерти". Как только слова, преисполненные неземной грусти растворились в окружающем безмолвии без остатка, что-то словно толкнуло его вниз, еще ниже, к самой земле. Чувствуя, как сердце, в бешеном ритме, бьется о самые ребра, он закрыл глаза, ожидая удара. В тот момент он напрочь забыл о том, что такая мелочь как удар о землю во сне точно не убьет его. Даже царапины не останется. Нет, он почему-то был уверен, что разобьется насмерть, а потом душа его отлетит к Светлым, если они соизволят принять его в своей обители. Перед самой землей, что-то подтолкнуло его вверх и закружило, словно в безумном водовороте. Вокруг потемнело, как если бы он внезапно оказался в самом эпицентре урагана, по лицу хлестал холодный, пробирающий до костей ветер, в ушах стоял гул, от которого желудок поднялся к самому горлу, из-за мелких песчинок, что попали глаза, по щекам его потекли слезы.
Когда он наконец-то смог открыть глаза, то пожалел об этом - ураган, затянувший его, не был обычным. Вместо стены воздуха, перед глазами его предстали картины, понимание которых приходило само собой. Он видел как люди, босые, со связанными руками и в широких рубахах, едва прикрывающих колени, идут куда-то вперед. Лица их выражали блаженный восторг, лишь раз в жизни он видел что-то подобное - такое же выражение бывает у тех, кто долго и в больших количествах принимает наркотические травы. Те же глупые, бессмысленные полуулыбки, зрачки, расширенные до такой степени, что глаза кажутся черными и бледное до синевы лицо.
Следующим, что он увидел, был алтарь. Огромный каменный стол стоял на самой вершине горы, по одной из узких троп которой шли люди. Сами шли, словно что-то их звало наверх, туда, где их ждет смерть. Потом он увидел женщину - черноволосая, черноглазая, она стояла у изголовья алтаря, пребывая в трансе. В руках ее был зажат тонкий стилет. Последний луч заходящего солнца пробежал по трехгранной поверхности и, словно золотая капля, упавшая в воду, растворился во тьме.
Потом он снова плыл над Ардейл - внизу полыхало пламя пожаров, раздавались пронзительные крики. Спустившись чуть ниже, он увидел как два мальчика Ааш'э'Сэй - черноволосый и беловолосый, тихо крадутся по поселку, безлюдному в этот час.
- А он и не может быть людным... Это - поселок ашеров...
Когда собственные слова достигли слуха, он нахмурился и встал на землю обеими ногами. Черноволосый мальчик, в это время, вышиб дверь одного из домов плечом и, бросив спокойный взгляд на своего спутника, тихо сказал:
- Давай, Клай, твоя очередь.
Клай грустно улыбнулся и, протянув вперед руки, что-то прошептал. Столб огня, ревя, как раненный зверь, устремился в темное помещение, следом раздался визг и шипение. Ашеры - дети своего Бога, что живут под покровом ночи, выползали на свет солнца, в жалких попытках спастись от магического пламени. Тела их, обожженные до черноты, скукоживались под нещадным светом солнца и, спустя краткий миг, вспыхивали, чтобы тут же обратиться в пепел.
