Отмеченные лазурью. (Трилогия) - Бялоленьская Эва (лучшие книги .TXT) 📗
Однажды ее внимание привлек большой блестящий предмет. Он ярко и соблазнительно вспыхивал, когда его касались солнечные лучи. Ягода, одолеваемая ничем не сдерживаемым любопытством, взобралась сначала на мягкий табурет, а уж с него — на мраморную столешницу, небрежно распихивая коленками десятки мисочек, коробочек и различных приборов. Блестящий предмет оказался окном. Окном, за которым сидел другой ребенок. У него была белая кожа, белые волосы, окружавшие личико мягким, всклокоченным нимбом, и розово-красные, точно мякоть арбуза, глаза. Ягода посмотрела на свои руки — они были тоже белыми. А у девочки в окне — такое же, как у нее, голубое платьишко. У людей вокруг глаза и волосы были темными, а кожа — светло-коричневая. Внешность вполне обыденная, у всех одинаковая и надоевшая… Тем более оживилась Ягода, обнаружив кого-то с более интересной внешностью. Она протянула руки (та девочка сделала то же самое) — две пары маленьких ладоней встретились. Твердая поверхность, холод стекла.
— Иди сюда, — потребовала Ягода. — Иди ко мне!
Беловолосый ребенок пошевелил губами, но слов Ягода не услышала. Не раздумывая, она обеими руками подняла тяжелый флакон и ударила им по разделяющему их стеклу. Оно с треском разбилось, а незнакомый ребенок вдруг размножился, превратившись в целую стайку девочек. Прежде чем Ягода успела задуматься над таким странным явлением, в разбитом «окне» появилось лицо женщины — тоже приумноженное, с раскрытым в гневном крике ртом. Кто-то дернул девочку за волосы, да так, что она опрокинулась. Скатываясь с высокого комода на мягкий пуф, а с него уже на пол, Ягода закричала от страха и боли. Женщина, злобно вопя, продолжала дергать ее за волосы, но девочка поняла только, что совершила дурной поступок и за это будет наказана.
А потом снова крики, ссора. Женщина, наконец, выпустила ее, и Ягода свернулась клубочком, закрыв глаза ладонями. Мужской голос выкрикивал плохие, сердитые слова, которых она тогда не понимала и только боялась. Потом еще долгое время, годами, они возвращались к ней, точно отголоски эха: «Даже сука — лучшая мать, чем ты!»
И уже никогда потом она не видела той «госпожи», даже издалека. Тот день, когда Ягода увидела себя и разбила зеркало, стал одновременно последним днем пребывания Красавицы из рода Самин'э в доме ее мужа — Соленого Тихиро-эна. Странно, что отец сберег этот портрет. Только зачем? Ягода знала, что устроенный по предварительному сговору брак ее отца стал одним сплошным несчастьем. Соединенные ради вящей славы их родов, Соленый и Красавица относились друг к другу с искренней ненавистью приневоленных людей. Из случайных сведений, копившихся годами (отец не был излишне склонен к излияниям), Ягода сумела составить относительно понятную картину прошлого. Она обрела уверенность, что ее появление на свет только обострило конфликт. Она не была мальчиком — достойным наследником имени и состояния, не оказалась и красавицей, которую можно выгодно выдать замуж ради союза с иным высоким родом. Старейшина рода Тихиро-эна подумывал о втором браке своего первородного сына, между тем Соленый, пользуясь охраной прав членов Круга, изо всех сил старался выскользнуть из твердой хватки своего отца. Но прежде чем глава рода собрался сделать что-то конкретное, его сын и наследник во время путешествия на берег моря Сирен, влюбился в обычную безграмотную рыбачку и взял ее в жены в храме Морского Хозяина. Сообразительности и ума Ягоде хватало, прочтя пару книжек из собрания отца, она поняла, что наличие любовницы для представителя знатного рода позором отнюдь не являлось, а вот женитьба на женщине из народа стала просто неслыханным скандалом. Соленый утратил титул и право на наследство, уступив их младшему брату, но в какой мере это было виной его легкомыслия, а в какой — рождения «дурного» ребенка, Ягода понятия не имела.
«Я не хочу тебя помнить», — подумала она, глядя на портрет матери. Красавица смотрела на зрителя с очаровательной и одновременно насмешливой улыбкой, кокетливо склонив головку. До сих пор она была для Ягоды только цветным пятном яркого платья или чудовищной рожей, скалившей зубы из разбитого зеркала. Теперь же обрела новое лицо, но столь же ненастоящее, как и прежнее.
«Вранье, все вранье…» — подумала Ягода. Если она и могла кого-то назвать матерью, то, кажется, только Лунный Цветок, которая обращалась с ней, как с собственным ребенком.
Камушек наблюдал за погруженной в размышления девушкой и думал, что Ягоде еще повезло — ведь у нее остался хотя бы этот небольшой портретик матери. Его собственные воспоминания о матери, хоть и бережно сохраняемые, с годами бледнели все больше, и сейчас он почти не помнил ее лица. Он заглянул Ягоде через плечо. Вокруг портрета шла более светлая полоса. Видно, когда-то его оправляли в рамку. У женщины на портрете было изысканное платье и множество драгоценностей. Даже присборенный лиф платья украшали густо нашитые жемчужины, как и сетку на волосах. Дама выглядела весьма богатой. И совершенно не соответствовала представлениям Камушка о женах магов. А уж тем более его мнению о том, какая женщина подошла бы такому чудаку и разгильдяю, как Соленый.
«Давно умерла?» — невольно вырвалось у Камушка. Ягода с удивлением посмотрела на него. С отвращением кинула портрет в сундук и захлопнула крышку. Лицо ее скривилось, точно от воспоминаний о пережитой боли, но в глазах появился непокорный блеск. Она снова начала писать, со злостью набрасывая все новые знаки:
«Какой ты наивный. Она совсем не умерла. Просто ушла, потому что они с отцом не выносили друг друга».
Камушек поднял брови в немом изумлении. На традиционном и размеренном Севере брачный союз заканчивался только со смертью одного из супругов, в крайнем случае его могла разорвать доказанная неспособность иметь детей, да и то не всегда. А несходство характеров было слишком незначительной причиной. Но это все равно никак не объясняло ни роскошный наряд бывшей жены Соленого, ни присутствие в его доме дорогого стеклянного зеркала в серебряной раме.
«Соленый богат?»
На этот вопрос Ягода только плечами пожала:
«А что значит — богатый?»
Тут уже был черед Камушка растеряться. Богатство — понятие относительное. Он сам себя бедным не считал, хотя, верно, для кого-то, вроде заносчивого щенка, встреченного когда-то в Замке, он был нищим, а бродяжка из переулков Ленении принял бы его за человека довольно состоятельного.
«Я не знаю, богаты мы или нет, — писала между тем Ягода. — Кажется, когда-то папа был очень богат. Но теперь его это совсем не волнует. И меня тоже».
Камушек кивнул головой. Что правда, то правда, на Драконьем архипелаге богатство и бедность — последние вещи, о которых стоило бы беспокоиться.
«У моего отца была кожевенная мастерская — он делал сумки, пояса, упряжь для коней и седла. Мама занималась домом. Я даже не знаю, умели ли они подписываться, — старательно выписывал он в воздухе. — Я не „благородного“ происхождения, и мне это совсем не мешает».
Ягода, насмешливо прищурив глаза, смерила его взглядом с головы до ног. Послюнив палец, стерла последнюю строчку на густо исписанной табличке.
«На деревенщину ты не похож», — подвела она итог своих наблюдений.
«А ты — на принцессу», — тут же возразил паренек.
Он не хотел, чтобы это прозвучало насмешливо, и Ягода прекрасно это поняла.
«Зато принцесса знает, где лежат ножницы. И может нарушить святые принципы и подстричь волосы сыну крестьянина».
Он заложил руки за спину и очень низко поклонился, расплываясь в улыбке:
«Это высокая честь для меня, о госпожа».
Ягода умела обращаться с ножницами. В семье, где имелось пятеро малышей, которым все время надо было укорачивать челки они постоянно лезли в глаза, не говоря уже о требующей регулярной стрижки отцовской бороде, такое умение приходит само собой. У Камушка волосы были такие же, как у Соленого: непокорные, кудрявые, растущие буквально во все стороны. Ягода попыталась с помощью гребня привести их в порядок. Камушек спокойно терпел пытку расчесывания. Ягода погружала пальцы в гущу упругих локонов, выбирала следующую прядь и более или менее ровно ее подрезала. Куча обрезанных волос на земле росла.
