Кот баюн и чудь белоглазая (СИ) - Ладейщиков Александр (полная версия книги TXT) 📗
— Так, на чём остановимся? — голос воеводы хрипел устало — шли вторые сутки беспрестанного заседания. За это время в гриднице перебывала половина Великой Перми — даже княгиня Рогнеда заходила. Но Коттин о неё отмахнулся, велел увести пресветлую на женскую половину. Теперь она княгиня бывшая — пусть тряпками занимается. И посудой.
— Господа бояре и вече! — древний странник посмотрел на памов и боярычей красными воспалёнными глазами. — Значит, делаем так, как договорились. Эй, Стефан — доставай пергамент! Чай, не мужики — на бересте писать. Перо есть? Краска чернильная? Начинай!
Великая Пермь, коим именем вновь, отныне и навечно, будут зваться чудские земли, города, веси и княжества от Чудского озера до Уральского пояса, именем Вече постановило следующее:
Стольным градом с княжеским престолом навеки провозглашается Белозерск. В столице сей сидит Князь и Боярская дума. Дума назначается Князем и состоит из девяти бояр.
Самого же князя на престол сажает Вече. Князь передаёт престол старшему или иному сыну, как посчитает нужным, сам, без вмешательства Вече.
В случае же пресечения княжеского рода, собравшееся Вече выбирает Боярскую думу. Дума в течение месяца ставит на престол нового Князя, из числа своих бояр — по делам их.
Записал?
— Записал, Коттин, — ответил Стефан, скрипя по драгоценному пергаменту пером, брызгающим мелкими чёрными каплями. — Список Думы писать?
— Пиши, — Коттин посмотрел на Чудеса, подмигнул ему, тот вышел за дверь. — Семь родов у нас есть — тех, кто произошёл от сподвижников древних царей. Пиши — Скальд, Матан…
Когда список достиг семи человек, Коттин остановился, подошёл к кадке — налил чёрного кваса, от которого явно тянуло перебродившим хлебом. Памы задвигались, начали привставать со скамей — хлопали по спинам и плечам свежеиспечённых бояр, жали руки, что-то заговорщически шептали на ухо. Коттин допил кувшин, вытер скоблёный подбородок, оглядел людей ледяными глазами:
— Все вы знаете воеводу Чудеса. В случае войны, а может случиться всё что угодно, вон, шайки варягов из Словенска и Ладоги совсем обнаглели — Чудес поведёт в бой дружину. А если придётся собирать большое войско? — Коттин почесал ухо, задумался.
— Записывать, что ли? — Стефан подёргал названного брата за подол кафтана.
Кое-кто из бояр заворчал, среди памов пошёл говор — но тихо, почти шёпотом.
— Да и капля крови в нём есть…
Бояре открыли рты, да так и замерли. Кому-то уже принесли высокую шапку — так та чуть не упала с головы.
Коттин вынул меч, огляделся, как бы вспомнил, что отослал воеводу.
— Сейчас он прибудет — проверьте, если мне не верите. Меч-то светится не в каждых руках. Может, какой скифский царь или герой… какую-нибудь красотку в стог…
Вече, заседающее теперь в более узком составе на мужской половине, зашумело, заулыбалось:
— Да уж, пишите, коли есть происхождение-то! — крикнул какой-то захудалый пам с востока. — Военачальнику боярство с руки будет!
Стефан оглядел народ — никто рьяно не возражал, кто-то пожимал плечами — вывел нужные черты, подул на неровный лист.
— Чудес, воевода белозерский, — прошептал он.
— Осталось провозгласить только одного, — промолвил Коттин, услышав топот ног по лестнице. — Стефан, брось перо, покажись народу!
Обалдевший юноша встал со скамьи — пальцы в чернильной краске, в волосах соломинка с сеновала — оглядел сердитые лица. По залу прокатился недовольный рокот, выкрики:
— Молод ещё, на боярство-то!
— Не знаем, кто таков!
Коттин мгновенно подобрался, выкрикнул в зал:
— То мой названый брат, а именную книгу я сам видел!
— Пусть представит книгу-то! — зашумели избранные бояре из родовитых. — Нас-то все знают! Из рода в род, из поколения в поколение!
— Такое случалось — иноземные графы и бароны поступали к нам на службу, — Коттин использовал ещё один аргумент. — А что молод — сами и научите! Сейчас не то время, чтоб древней кровью разбрасываться! Мало вам Долгодуба?
— Пусть книгу представит! Тогда и говорить будем!
— Что — даже мне не верите?
Двери с треском распахнулись, в палаты влетел воевода Чудес. Увидев Коттина, кивнувшему ему, закричал:
— Господин! Дозволь слово молвить! Господа Вече! Беда!
— Что такое? Война? Пожар? — памы и бояре вскочили, заозирались, вглядываясь во тьму за окнами.
— Пока ещё нет! Но если так пойдёт — будет и пожар и война!
— Говори, — милостиво разрешил Коттин, постепенно забирая реальные нити управления в этом хаосе, — пусть Вече тоже послушает!
Какой-то старый пам скептически ухмыльнулся — дескать, это ещё кто — дозволять нам, что слушать, а что нет. Коттин показал глазами на старика одному из дружинников, что всё в больших количествах вертелись вокруг древнего странника. Дружинник вопросительно положил ладонь на нож — бывший Кот покачал головой — дескать, нет, только вразумить.
— Наёмники из Соли вычегодской, подло отринув наставления волхвов и воеводы, начали озоровать в городе!
— Говори всё! — строго приказал Коттин.
— Разграбив хмельную лавку на майдане, упившись медами и брагой — пошли гулять по усадьбам горожан! Кто не успел запереться — был разграблен и побит! Кто выскочил с вилами и дрекольем — того и вовсе прибили!
— Так, так! — выражение лица Коттина было совершенно невозможно понять.
— Дворовых девок затащили в чуланы, там до сих пор визг стоит!
— Вот, негодяи! — с нехорошей улыбкой.
— Двух белозерских девушек испортили, из купечества!
— Да? И что народ? — насторожённо.
— Сейчас их окружил народ с колами и вилами — хочет крови. Поспеши!
Коттин выглянул в окно — на востоке занималась заря. Несмотря на ранний час, площадь бурлила — тут и там горели костры, вокруг которых сидели и стояли люди, некоторые лавки уже открылись. В глубине майдана блестели сабли — дружина и волхвы окружили, войско Строга, за их спинами обиженные горожане рвались к пьяным воинам.
— Почто ты их сюда привёл? — кто-то из молодых памов вякнул было в сторону Коттина.
— Какое войско боги послали, с тем и пришёл! — взвился бывший Кот. — Вы бы сейчас тут навыбирали без меня! Храм отдельно, город отдельно, памы друг на друга волками смотрят! Хотите распада и гибели? Порядок нужен, вот и пришёл.
— Образумь их! А лучше — под суд! Вождь нужен! А у нас его нет…
— Вы мне навстречу не идёте, а я должен вас судить и рядить? — Коттин кивнул на Стефана.
— Решай, что с усольскими делать, или убери с глаз долой! А мы уж согласны на всё, что ты скажешь!
— Боярин Чудес, быстро на майдан! Стефан, пиши — боярин Стефан, граф Готский. — улыбаясь изумлению воеводы, промолвил Коттин. — Нет вопросов? Так, теперь надо бы Мишну повидать…
Рассветало, небо из бледно-розового превратилось в синее, туман улетал в небеса и там обернулся курчавыми облаками. Робко затренькали синицы, в кустах цветущей черёмухи запел соловей, выводя затейливые коленца.
Коттин шёл, раздвигая зазевавшихся людей, кланяясь стрельцам и торговцам, коротавшим время возле потухающих костров, отмахиваясь от назойливых горожан — предлагающих, умоляющих, требующих. Рядом с древним странником шёл, оглядывая толпу с высоты, роста богатырь Аминта — как-то само собой получилось, что он оказался при Коттине, с мечом и луком. По другую сторону бодро вышагивал боярин Чудес, придерживая дорогую, с самоцветами саблю — он успел забежать в оружейную комнату дружины, выбрал оружие, соответствующее чину.
Толпа, окружившая наёмников Строга, орала, требовала крови — в доказательство привели рыдающую девицу из свободных, чуть ли не держа её за шкирку, показывали дружине — девушка бледнела лицом, выходило, что надо либо прощать насильника и идти за него замуж, либо терпеть позор в городе, маясь без мужа. Какой-то богатый купец хрипел про выдранную бороду, вздымал руки, синея чёрным синяком в половину лица. Кричали и про торговца солью, порезанного намедни в драке с исчезнувшим памом Папаем. Несмотря на то, что прошли всего сутки с небольшим, обстоятельства дела почему-то в умах горожан существенно переменились — толпа придумывала новые подробности, всё более фантастические, далёкие от реальности. Выходило, что торговца подколол не чудской пам, а какой-то пришлый человек, чужой, плохо говорящий на обычном, человеческом языке — почему-то из саамов. Коттин, краем уха слышавший крики про драку на рынке, сопоставив её с исчезновением Папая, подвигал бровями, ухмыльнулся, сделал отметку в памяти.
