Король-Провидец - Банч Кристофер (читать полностью книгу без регистрации .txt) 📗
Глава 22
Гражданская война
Но, к сожалению, кончилось далеко не все. На свободе еще оставались Товиети, которых нужно было найти и уничтожить. Эллиасу Малебраншу удалось ускользнуть, и Кутулу не смог обнаружить его следов в Никее.
– Он бежал в свое последнее укрытие, – Тенедос пожал плечами. – Он и его хозяин... они еще не понимают этого, но их время подошло к концу.
Зверства и насилие продолжались: Товиети, отказавшиеся бежать, сражались с таким же остервенением, как любой хищник, защищающий свое логово от охотников. Мы находили их и убивали, хотя при этом погибали новые солдаты. В те кровавые дни Кутулу, верная ищейка Тенедоса, получил в листках новостей любопытное прозвище: Змея, Которая Никогда Не Спит. Его имя наводило страх на людей.
В Никее, наполовину лежавшей в руинах, снова воцарился мир. Пришло время суда и возмездия. Я втайне опасался, что горожане восстанут против армии и Провидца Тенедоса после жесточайших репрессий, проведенных для умиротворения мятежников, но этого не произошло. Тенедос снова стал героем, великим человеком. Я терялся в догадках, однако Маран, значительно более рассудительная, чем большинство ее сверстниц, сказала, что ее это не удивляет.
– Люди совершали поступки, о которых они не хотят вспоминать. Все эти зверства... нет, это были не они, а кто-то другой. А теперь Провидец разогнал или перебил тех ужасных, других людей, поэтому нормальные люди снова могут быть счастливы.
«Да, – решил я. – Люди так и думают... вернее, не думают». Поэтому мне оставалось лишь качать головой, когда мы проезжали по улицам под приветственные возгласы толпы. Я опять превратился в Дамастеса Прекрасного, Дамастеса Справедливого.
Совет Десяти объявил о начале «периода выздоровления». Восстановительные работы без поисков виновных были для них наиболее удобной политикой, поскольку они сами были виноваты в случившемся гораздо больше, чем Товиети или каллианские шпионы. Однако Тенедоса это не устраивало. Он потребовал проведения трибунала, на что Совет Десяти поспешно ответил официальным заявлением о необходимости дополнительных слушаний по этому вопросу.
Возможно, на этом бы все и закончилось, но тут опять проявилась крайняя беспомощность Совета.
В Никее начался голод, хотя продукты поступали в город ежедневно на огромных баржах. Рис, мясо, фрукты сгружались на склады... и оставались там, за исключением тех случаев, когда покупатель мог расплатиться золотом. Богатые, как всегда, питались хорошо.
Горожане снова зароптали. На этот раз Тенедос не стал ждать, пока Совет Десяти соберется на очередное заседание. Никто не отменял его особых полномочий, поэтому он разослал эскадроны пограничных полков с распоряжением вскрывать склады и забирать продукты. Он устроил по всему городу центры раздачи питания под наблюдением военных, и горожане ели бесплатно. Теперь Тенедос был уже не просто героем, а полубогом.
Никейские снабженцы забрасывали Совет Десяти возмущенными жалобами, но те боялись идти наперекор Провидцу.
Тенедос снова стал требовать проведения военного трибунала, и Совет Десяти был вынужден согласиться. Они воспользовались удобной возможностью «поставить на место этого выскочку» и назначили его Главным Дознавателем в надежде, что он запутается в судебном процессе и выкажет свою некомпетентность. Почему они считали, будто человек, посвятивший бо льшую часть своей карьеры публичным дебатам, может провалить дело – это превыше моего понимания.
Их вторая уловка – указ о закрытых слушаниях трибунала – тоже не возымела своего действия. Тенедос объявил, что слушания состоятся в самом большом амфитеатре города, и все горожане могут свободно присутствовать на них и делать собственные выводы.
Члены Совета Десяти немного повозмущались, но мало что могли сделать. Теперь их полная беспомощность стала совершенно очевидной. Они не могли даже назвать имена новых членов Совета, раздираемого внутренними распрями. Бартоу предлагал кандидатов еще более консервативных и отвратительных, чем те, которые погибли при мятеже. Скопас, по словам Тенедоса, пытался противостоять ему, причем не столько из чувства патриотизма, сколько из желания упрочить собственные позиции.
Но дата трибунала была наконец определена, а за неделю, оставшуюся до начала публичных слушаний, произошло два интересных события.
Маран вернулась в свой особняк на набережной. Как-то утром я получил записку: она спрашивала, не могу ли я зайти к ней в определенный час. Как ни странно, на этот раз она попросила меня оставить Лукана в городской конюшне за квартал от особняка и подойти к задней калитке, где будет ждать слуга.
Я постучался в калитку, и мне открыла женщина с простым, добродушным лицом, которую я видел в салоне Маран разносившей закуски. На улице около дома я заметил длинную череду грузовых фургонов; оттуда доносились крики людей.
Женщина провела меня по извилистой дорожке через сад к черному ходу, потом на кухню. Повара и судомойки были слишком заняты своими делами и не обращали на меня внимания. Женщина попросила меня немного подождать, выглянула за дверь и потом поманила за собой. Мы торопливо прошли по пустому коридору, затем поднялись по мраморной лестнице в солярий, где мы с Маран когда-то танцевали под неслышную музыку наших сердец.
Маран была одна в комнате. Женщина поклонилась и ушла. Мне хотелось обнять свою любимую, но что-то в ее позе говорило о том, что этого делать не следует.
– Иди сюда, – сказала она. – Посмотри вниз.
Я взглянул на ряд фургонов с книжными полками, шкафами, столами и другой мебелью. Грузчики выносили остатки вещей, а какой-то мужчина, стоявший в стороне, наблюдал за их работой. До сих пор я видел его лишь однажды, поэтому не сразу узнал мужа Маран, графа Эрнада Лаведана.
– Он вернулся четыре дня назад и попытался войти. Я приказала слугам выгнать его и распорядилась, чтобы он вывез отсюда все свои вещи до сегодняшнего дня, иначе я сложу их в кучу перед домом и сожгу. Сейчас как раз заканчивается погрузка.
Я увидел в руках у Лаведана небольшой ящик и вспомнил маленькую модель корабля, которой он так гордился. Он передал ящик кучеру, осторожно пристроившему его на козлах кареты. Грузчики один за другим забирались внутрь; до меня донеслось щелканье кнута, и фургоны длинной вереницей двинулись по улице.
Граф Лаведан подошел к своему жеребцу, остановился и посмотрел на дом. Он смотрел довольно долго, и мне вдруг пришло в голову, что он может видеть меня. Как ни странно, мне захотелось спрятаться, хотя я ничуть не боялся его. Видимо, подсознательно я еще ощущал себя любовником, укравшим жену у человека, не заслужившего такой участи.
Потом граф оседлал коня и ускакал, не оглядываясь назад. Маран смотрела ему вслед, пока он не исчез за углом.
– Теперь я живу одна, – ровным голосом произнесла она. Я не видел ее лица, но знал, что на нем сейчас появилось выражение ребенка, ожидающего наказания.
– Ты не обязана жить одна, если только сама этого не хочешь, – осторожно произнес я после небольшой паузы.
Она повернулась ко мне.
– Дамастес, уверен ли ты в своих словах? Если ты переедешь сюда, все узнают, что ты послужил причиной позора моего мужа. Он знает, что у меня роман с другим мужчиной, и сам говорил мне об этом, но он пока не знает имени этого мужчины.
Лаведаны – могущественный род. Я уверена, что он использует против тебя все доступные ему средства и попытается уничтожить тебя или хотя бы разрушить твою карьеру. Разве я стою этого?
Выражение ее лица говорило о том, что она так не думает.
Я мог бы ответить здраво, сказав, что уже достиг гораздо более высоких чинов, чем мог мечтать, и вполне доволен жизнью. Я мог бы сказать, что моя репутация позволяет усомниться в том, что граф – человек, трусливо бежавший из города во время кризиса – может, по крайней мере, в ближайшем будущем, представлять для меня угрозу. Но если даже я ошибаюсь, то в худшем случае он может добиться моего понижения в звании до капитана и отправить в один из пограничных полков, тем самым исполнив мою заветную мечту. Я мог бы ответить здраво, но вместо этого...
