Ледобой. Зов (СИ) - Козаев Азамат (книги без сокращений .txt, .fb2) 📗
— А про меня старого что можешь сказать?
Люнддален полнозубо рассмеялся.
— Говоря о тебе, почтенный Стюжень, как купцу мне будет позволительно кое-что утаить?
Старик и Безрод, переглянувшись, одновременно замотали головами. Нет.
— В таком случае не стану притворяться. Я знаю, кто ты и чем занимаешься в Сторожище.
— Если два светоча чести и благородных намерений, равных которым в этой части Вселенной просто не найти, скажут, что когти рвут, пытаясь остановить заразу, ты поверишь?
— Поверю, — убеждённо и без колебаний кивнул Люнддален.
— А если старый и седой ворожец скажет, что одного… нечестивца нужно заставить достать из заначки грязное золото, уверенность не поколеблется? Купец ведь не подумает, что верховному ворожцу и воеводе заставы на Скалистом острове нет в жизни счастья без нескольких золотых кругляшей проходимца и душегуба?
Оттнир посерьёзнел, внимательно оглядел обоих собеседников и всё так же решительно покачал головой.
— Уверенность не поколеблется, а купец не подумает. Но спокойно спать мне не даст уже совершенно другое.
Сивый вопросительно сыграл бровями.
— Мой остров не так велик, и когда я не в отъезде, вхожу в состав людского суда, ибо суд небесный Тнир вершит без нашего вмешательства. И поверьте, слушать и выносить решение Люнддален умеет.
Стюжень кивнул. Справедливо.
— Будь уверен, Полночь не останется в стороне от напасти, ведь то не просто мор. Он на злой ворожбе замешан. И золото, уплаченное за это скотство, то самое, несёт на себе печать зла. Оно может вывести на ублюдка, что за этим стоит. Но мне нужна вещь, которую он держал в руках, и которая несёт на себе его дух. Оно. То проклятое золото.
Какое-то время Люнддален слушал молча, затем решительно кивнул.
— Иными словами, вам нужны не десять золотых рублей вообще, а именно эти десять?
— В яблочко! Хотя бы один.
— Что нужно сделать?
— Этот выродок хочет купить ладью, причём подешевле, и заняться торговлей. Последняя схватка отвратила его от дружинной службы. Он больше не хочет подставляться под мечи. Сделай вид, будто готов продать. Пусть только вытащит золото на свет белый.
— А с дураком что?
— В Сторожище и под суд.
Оттнир на мгновение задумался, затем положил тяжёлый кулак на стол.
— С мором нужно заканчивать.
Глава 29
В один из дней, когда Догляд носился по пристани и доставал купцов и рыбаков просьбами продать ладью, а его посылали, а потом он заваливался на постоялый двор «Две кружки» и наливался бражкой, обещая себе, что ещё пара дней и он уедет отсюда к другой пристани, где ладейщики более сговорчивы и не так задирают нос, невольно подслушанный разговор вернул его в жизни. Люнддален несказанно удивился — ага, поучите купца лицедействовать — когда едва не на полуслове его прервал какой-то полупьяный долговязый вой. Видел он Люнддаленово корыто и полнее цены за эту развалюху никто не даст, вот пусть хоть Стюжень и Безрод подтвердят. Подтвердили. Люнддален отчаянно торговался, несколько раз порывался встать и уйти, но старик и Сивый его возвращали. Сошлись на тридцати золотых, которых оттнир, впрочем, так в тот день в руки и не взял. Наутро, когда долговязый, звеня золотом в мешке, довольный донельзя ввалился в горницу Стюженя и Безрода в «Двух кружках», его уже ждали. Млеч сразу почувствовал неладное — то ли взгляд Сивого за повязкой остыл до немыслимой стужи, то ли мрачный Стюжень всем своим видом намекнул, что удачный день — это не сегодня, то ли оттнир скинул личину глуповатого тюти-неудачника и показался покупателю тем, что есть — несъедобным купцом с хищно поджатыми губами, а может быть всё дело оказалось в троих неулыбашках в бронях со знаком боянского князя: медведем с оскаленной пастью, а может быть из-за Взмёта, которого здесь и быть-то не должно было, а он есть и смотрит исподлобья так, будто пекловых тварюшек натаскал на людей именно он, Догляд…
— Вы чего?
Чьи-то руки втащили млеча в глубину горницы и прикрыли дверь. Долговязый попытался было убрать мешок с золотом за спину, но старик лишь покачал головой и протянул руку.
— Брось на пол.
— Нет! Моё!
«Медведи» отобрали у Догляда оружие, а Безрод задал вопрос, который что-то сломал в отравителе колодцев:
— Кто дал тебе это?
Взмёт впервые в жизни увидел, как взгляд человека за сущее мгновение избавляется от земных тягот — надежд, расчётов, задумок, желаний — делается невесом, отлетает на воздуся и стремительно избавляется от вменяемости. Люнддален видел, как несостоявшийся купец устремляет взор куда-то далеко, сквозь стену и видит, наверное, жуткое: глаза делаются широки, рот приоткрывается и шёпот слетает с обескровленных губ. Моровых увидел, что ли? Те сотни и тысячи изъязвленных, сожжённых внутренним жаром, растекшихся дурнотными соками из ран?
Долговязый млеч, глядя в никуда, безвольно выронил мошну, бессильно обмяк, привалился к стене спиной и закрыл лицо руками. Безрод кивнул «медведям», и Догляда почти уволокли, неблаго ходить он не мог — ноги не слушались. Так… переставлял, будто не ноги это, а войлочные дорожки, смотанные в столбики.
— Ты мог этого и не делать, — Стюжень исподлобья выглянул на Взмёта. — Эта скотина ведь присягала вашему князю.
— Будем считать, что он не пережил пекловых псов. И вообще… я после гор его не видел.
— Это оно самое? — Люнддален присел перед мошной с золотом.
— А поглядим, — старик присел рядом и медленно потянулся к мошне.
Золото — штука тяжёлая, ножек нет, убежать не сможет, но когда ты тянешь руку, а верёвочные завязки на горлышке, ровно живые змейки сдают назад, аж хвосток мешка за собой утягивают, тут уж выпучивай глаза в своё удовольствие — никто и слова не скажет. У всех такие глаза. Взмёт и Люнддален переглянулись. А когда Сивый, ухмыляясь, в свою очередь протянул руку к золоту, полотняный мешочек весь мало ветром назад не сдуло: обтянул тяжёлое содержимое, будто рукой подсобрали. Только золото внутри и помешало убежать.
— И сдаётся мне, когда ты коснёшься мошны, он узнает, — встревоженно бросил Стюжень.
— Только бы от страха не сдох, — Сивый через силу потянул губы в стороны — называется «улыбка», если кто не понял. — Нам ещё третьего искать.
Будто кнутом щёлкнуло: едва слух всем в горнице не посворачивало к Злобожьей матери — воздух задвигался, словно поворотливый толстяк, дотянулся до каждого, весомо пихнул. И ведь в «нырок» не уйдёшь и в ответ не ударишь, а в середине горницы точно прореха нарисовалась, и темнота посыпалась из ниоткуда, как чёрная мука через хозяйкино сито, да в воздухе и повисла. Три глаза, не три: висит себе чёрное облако, по краям синим отблескивает, чувство времени подтирает — мгновение прошло или полдня, поди, разбери. Сидишь на полу на заднице, а в глазах звёзды пляшут. А потом ещё раз «хлоп» — точно кто-то огромной жадной пастью исполинским вдохом облако всосал; тебя, чисто пустой мешок, теперь швыряет вперёд, ровно опора из-под рук исчезла, в ухо воронку засунули, и та же невидимая сволочь ну давай лёгкие в дудку загонять.
— Твою мать! — заорал Взмёт на коленях, зажимая уши. Совсем дурак что ли?
— Мать…! — согласился Люнддален, раскачиваясь и отчаянно промаргиваясь.
А Сивый держал мошну, стоя на колене, второй рукой за пол держался, держался крепко, точно корни пустил, из кулака лишь хвостик мешка торчал, да и торчал-то обречённо, беспомощно, а на пол падали чёрные хлопья, не то снега, не то пепла. И студёно сделалось в горнице, аж пар от дыхания пошёл.
— Сторожище в полудне ходу, — рыбак показал на запад. — Если ветер попутный, так и вовсе четверть.
К вечеру Коряга перешёл рубеж млечских и боянских земель, встал на ночлег в небольшой рыбацкой деревушке, а повечеряв, да расспросив хозяина где, куда и сколько, буркнул еле слышно: «Сушей, пока сушей».
— Дела в Сторожище что ли?
— Да не в самом Сторожище, — Коряга махнул рукой. — На Скалистый мне. Заставу, понимаешь, усиливать направлен.
