Алракцитовое сердце. Том I (СИ) - Годвер Екатерина (читать книги без .txt) 📗
Ссоры такие в последнее время стали делом частым, и Беон терпеливо их разбирал – хотя иногда на то уходили многие часы, – добиваясь, в конечном счете, примирения благодаря опыту и авторитету. Но завидев Солшу с мальчишками, старик велел жалобщикам обождать, а услыхав, в чем дело, сразу дал детям слово: не иначе как нюхом почуял неладное.
Вскоре, побросав работу, подтянулись и еще люди, привлеченные гневными выкриками Солши или завидевшие небывалое для такого часа столпотворение. Не желая толкаться, Деян присел в стороне от всех на колоду для рубки дров. Чему он хорошо выучился, пока был лежачим, – так это разбирать слова, даже если говорящие перешептывались за плотно прикрытой дверью: слух у него был на зависть лучшим охотникам.
Мальчишки, прерываемые сердитыми окриками матери, наперебой рассказывали, как они – «ну а что такого, на чуть-чуть же, еще полудня не было!», – набрав по полкорзины грибов, завернули к Сердце-горе. Собирались «одним глазком взглянуть»: вдруг после ночной бури камень где осыпался – и точно, «новые приступки появились, издали видать!» Решили поближе поглядеть – «правда, ма, только поглядеть!» – и увидели в развалинах двух незнакомых мужчин. Сперва «большого дядьку», а потом «маленького дядьку», велевшего им подойти. «Нет, точно не волковские, волковских мы всех знаем!» – уверял первый мальчишка на вопрос Беона, мрачневшего с каждым услышанным словом, а брат-сорванец ему вторил: «Среди волковских таких нет, вообще нет, первый дядька очень большой, очень-очень, такой в дверь не во всякую пройдет, мы бы запомнили!»
История звучала чем дальше, тем страньше. «Маленький дядька» перво-наперво спросил у мальчишек, что случилось с «замком», а когда те ответили, что знать не знают, и никакой это не замок, а храм, потому как они так решили, – очень рассердился. Накричал на них, бранился, «прямо как матушка, только странно так говорил, смешно, будто каши в рот набрал». Но потом успокоился, спросил, откуда они пришли, как их зовут. А после этого подозвал «большого дядьку» – и вдруг, как ягоду с ветки сорвал, – отломил у того с руки два пальца. Опять спросил про «замок» и дал им те пальцы. Только то уже не пальцы были, а леденцы на палочках: «Точь-в-точь такие, как ты, дед Беон, позапрошлым годом с дороги всем привез».
– Ты тогда первым стрекача дал! – тыкал один мальчишка в другого. – А я догадался, что это фокус такой, ну, как дядя Нарех показывал, сухари в рукаве прятал.
– Ну и что, а ты первым корзинку бросил! – не отставал второй, такой же красный и растрепанный. – Когда они нам на два голоса вслед кричать начали, вернитесь, мол!
– Ну и что, что бросил, дядя Деян еще сделает, правда, дядя Деян?
Мальчишка привстал на цыпочки, шаря взглядом по толпе.
– Правда, правда. Корзина – невелика потеря... – пробормотал Деян, не отдавая себе отчета в том, что его, сидящего стороне, никто не слышит. Ему было нехорошо. Сердце колотилось в ребра, кружилась голова, к горлу подкатила тошнота, как нередко случалось с ним от испуга и напряжения.
«Говор не наш – значит, наверняка неприятель. И что теперь делать? Бежать некуда. Защиты просить не у кого, сговориться с ними – навряд ли выйдет: силой все, что захотят, возьмут… »
Деян сжал кулаки в карманах, сдерживая дрожь.
Нарех Химжич говорил, что «хитрость – штука не хитрая», но знал уйму фокусов и способов перехитрить кого угодно, не только Солшиных сыновей, а хоть бы и самого Беона. Мажел, старший брат, называл «пустячком» голую силу – но сам любого мог побороть на руках. Легко считать пустяком то, что для тебя самого легче легкого, даже если в действительности это совсем не пустяк.
Беон продолжал расспрашивать мальчишек, в задумчивости покусывая губы. Что следует делать дальше, он, очевидно, представлял не лучше других. И решения никакого вынести не успел: «большой» и «маленький» дядька явились раньше.
– III –
Чужаки вошли в Орыжь со стороны Сердце-горы.
Сперва ветер донес отзвуки их голосов, слов разобрать было невозможно…
Во дворе разом воцарилась тишина: даже куры, казалось, притихли.
Деян встал и, спустя несколько мгновений, разглядел самих чужаков, вывернувших из-за угла: широкоплечего громилу в косую сажень ростом и второго мужчину, казавшегося, в сравнении со спутником-великаном, крохотным, хотя сложения «маленький дядька» был среднего. Деян на миг почувствовал облегчение: хотя великан одним видом внушал трепет, ни он, ни его спутник не походили на солдат: у них не было ружей или палашей. Великан в длиннополой серой куртке – все пальцы на руках его были на месте – беспрерывно вертел головой по сторонам с беззаботным любопытством, безо всяких усилий поспевая за своим спутником. Тот шел по улице быстрым широким шагом, ни на что, казалось, не обращая внимания. Лицо у него было самое заурядное, даже чересчур простоватое; сырые от дождя светло-русые волосы налипли на высокий лоб неаккуратными прядями. Его можно было бы принять за случайно забредшего из Волковки раззяву-пастуха, потерявшего стадо, пока ухлестывал за девушками, – если б были в Волковке такие пастухи. И если б не слишком легкая, не по погоде, одежда: заправленные в высокие, до колен, сапоги льняные брюки и тонкий кожаный жилет поверх рубахи с высоким воротом.
«Владыка небесный! – Деян вздрогнул от внезапного понимания: одежда чужаков была совсем не обтрепанной и слишком чистой для тех, кто пробирался лесной дорогой. – Да как вообще такое может быть? Что-то с ними не так…»
Чужаки друг за другом вошли в калитку. «Маленький дядька», не желая здравия и доброго дня, но придав лицу приветливое выражение, оглядел собравшихся и, безошибочно определив Беона как старшего, направился к нему. Люди расступились, освобождая дорогу: всеми овладела непонятная оторопь. Мальчишки Солши шмыгнули за спину матери.
– Вот... А ты не верила! – пискнул тот из близнецов, который выглядел менее напуганным.
– Т-с-с, – тотчас зашипела на сына Солша.
– Привет, – глупо ухмыльнувшись, сказал великан. Мальчишка потупил взгляд.
– И вам доброго дня, путники, – пробасил Беон, обращаясь к «маленькому дядьке»: как ни удивительно, именно он в этой чудной паре выглядел главным.
– Кто ты? – неразборчиво спросил чужак в ответ, не обращая внимания ни на кривляния оставшегося на два шага позади великана, ни на других сельчан. – Как называется это место?
– Орыжью-селом, что на речке Шептунье, называется, а я – Беон Сторгич. Староста, – сказал Беон с нажимом в голосе. Пронять старика было не так-то просто, однако он не привык, чтоб к нему обращались без должного почтения, и терпеть подобного обращения невесть от кого не собирался. А на кого-то заслуживающего уважения чужак не походил.
– Староста. Хорошо. – Чужак кивнул, будто сам себе. – Развалины в лесу. Когда и как это случилось?
– Помню, спрашивал и я деда, – протянул Беон. – Но так ни с чем и остался.
– Ни с чем остался? – переспросил чужак. Говорил он точно с набитым ртом и слушал, похоже, так же. – Как тебя понимать?
Беон недобро прищурился: чужак нравился ему все меньше, что было совсем не удивительно; но, что было уже страньше, – он явно не собирался этого скрывать.
– На дедовом веку руины под Сердце-горой выглядели точь-в-точь как нынче, – сердито сказал он. – Что там было, отчего сплыло? Дед не знал, я тем паче не знаю. Никто тебе не ответит, уважаемый; да с теми, кто с расспросами пристал, из лесу явившись и даже имен своих не назвав, добрым людям говорить и не о чем!
Чужак как будто не заметил упрека и недовольства в его словах и резко, хрустнув шеей, повернулся к толпе сельчан.
– Никто?
– Никто, господин... – Солша, первой встретившая его взгляд, попятилась. – Бабка моя, покойница, земля ей пухом, тоже про булыжники те ничего не сказывала… Да я не больно-то спрашивала; дела-то давние, какая уж разница, чего и почему…
– Давние: это я уже понял, – медленно проговорил чужак и вновь повернулся к Беону. – Староста. Который сейчас год?
