Шестое действие - Резанова Наталья Владимировна (список книг txt) 📗
Никто ни о чем подобном не ведал в славном городе Аллеве и его окрестностях – это было ясно из разговоров в любимом кабаке стражей порядка; разговоров, которые Мерсер подогрел пивом и аквавитой. И никто не видел босую, легко одетую женщину. А вот упоминание о знатной даме в карете четверней, что направлялась по кинкарской дороге, промелькнуло.
Что знатной даме делать в таком городе, как Аллева?
Анкрен – если это была она – могла бы выбрать себе обличие поскромнее. Но, видимо, женское тщеславие пересилило.
Ее преследователи, убийцы, похитители – неважно, как назвать, раз у них все сорвалось, – не обратили внимание на несоответствие. Иначе Вендель не сказал бы, что след потерян. Но человек иного склада, чем те головорезы, обязан был заметить: что-то не так.
А может, она на это и рассчитывала?
Кинкарская дорога ведет прямо в противоположном направлении, чем дорога в Свантер и Бодвар. Те – на побережье, а Кинкар расположен ближе к Эрдскому валу. Что, если Анкрен нарочно постаралась привлечь к себе внимание именно на этой дороге? А сама, скрывшись из глаз, свернула на другую.
Не слишком ли он все усложняет?
Стефан Вендель без всякого смущения упоминал об убийствах, уже совершенных по приказу его господина, и тех, что должны были произойти. Но когда он говорил об Анкрен, его хладнокровие не смогло пересилить страха. Это не был страх суеверного обывателя перед ведьмой. Это был страх человека перед образом мыслей и действий, ему недоступным.
Они предполагали, что Анкрен направится в Свантер или Бодвар, и обрубили там концы. А Мерсер должен сообщить своему нанимателю сведения, что Анкрен двинулась к Эрдскому валу.
Не выйдет, сударыня. Хотя надо отдать дань вашему умению запутывать следы. Все равно единственной зацепкой оставался тот свантерский посредник, о котором сообщил Вендель.
Его звали Тобиас Мозер, и Мерсер кое-что о нем слышал. Странно, но в Свантере, где обожали давать людям прозвища, к этому человеку оно не приклеилось. Его имя никогда не связывали ни с одной женщиной, впрочем, мужчинами и мальчиками он тоже не интересовался. Мозер любил только деньги. Начинал он свою деятельность после войны и вполне законно – был то ли строительным подрядчиком, то ли купеческим приказчиком, то ли совмещал оба занятия и приобрел некоторые полезные знакомства. Подобным образом вступали в деловую жизнь многие нынешние уважаемые негоцианты. Однако Мозер предпочел переместиться в область грязных сделок между различными представителями преступного сообщества Эрда, а также тех, кто желал прибегнуть к их услугам. В каком-то смысле репутация у него была безупречная. Мозер не брезговал ничем, но если клиент честно оплачивал его услуги, то мог быть уверен в молчании. Формально Мозер не был замешан ни в чем противозаконном, и полиция за два десятка лет ни разу его не потревожила.
Мерсер, услышав об этом, резонно предположил, что блюстители закона предпочитали пользоваться услугами Тобиаса Мозера в обмен на безопасность. Но полную безопасность не может гарантировать никто, а такой род занятий, как у Мозера, развивает подозрительность.
Он жил в Старой Гавани – наихудшей части Свантера, но удобной для тех, кто не хочет лишний раз встречаться с городской стражей. Однако он довольно часто покидал этот район, предпочитая встречаться с клиентами на нейтральной территории. В дом к нему имели доступ только самые проверенные люди. Мозер не держал даже кухарки, не говоря об иной прислуге, только сторожевых собак. Всякий, кто заявился бы к нему в гости без приглашения, рисковал получить пулю в лоб – и получал, возможно, но в Старой Гавани с чужими о подобных вещах не откровенничают, а Мерсер был посторонним.
Вот и все, что он знал о Тоби Мозере, и в этот свой приезд ничего нового о нем не услышал. А это настораживало. Нельзя было откладывать визит в Старую Гавань, и Мерсер двинулся туда, слегка изменив внешность с учетом местности.
Совсем не обязательно наводить мороки, чтоб тебя не узнали. Но сие не значит, что такое дается без труда. И Мерсер, как уже было сказано, долго учился быть незаметным. Накладные горбы, приклеенные носы – это он оставлял императорскому театру в Тримейне. Зачастую достаточно изменить походку, манеру держать голову, по-новому зачесать волосы. А еще завернуть голенища сапог так, чтоб отвороты едва не скребли по мостовой, надеть шляпу с отвислыми полями и широкий плащ, как делают те, кто желает скрыть как наличие оружия, так и отсутствие рубашки. И вместо приличного молодого человека – вероятно, отставного офицера, небогатого дворянина в поисках достойной службы или в ожидании наследства от дальней родни – получается залетный головорез, который бродит по славному городу Свантеру, чтобы примкнуть к какой-нибудь банде. Пришлось применить и одно средство из походной аптечки – состав, делающий кожу шершавой, дряблой, нездоровой. И смело можно пускаться в Старую Гавань.
Добропорядочных граждан, не рисковавших отойти дальше двух кварталов от Епископской, это название приводило в ужас. По мнению Мерсера, подтвержденному личным опытом, Старая Гавань становилась по-настоящему опасна только с наступлением темноты. В это время всякий пришлый по традиции считался законной добычей, и самые забубенные матросы, которые в Старую Гавань из Новой перемещались, кружа по дешевым притонам, предпочитали держаться командами по десять-двенадцать человек. А днем сюда мог прийти и одиночка – и даже вернуться живым-невредимым, при условии, что он вооружен, не настолько хорошо одет, чтобы ввести в искушение местных жителей, а если все же кто-то нападет – способен отбиться.
Тобиас Мозер, насколько Мерсеру было известно, жил не в самой глубине Старой Гавани – там, куда клиент в нужде еще сунется, а патрульные – нет. На улице Углежогов. Никаких углежогов там уже лет двести как не было, точно так же как в Коптильне, излюбленном месте обитания свантерских воров, никто не коптил рыбу. Вообще же никакой межи, разделяющей Старую и Новую Гавани, не существовало. Просто постепенно хуже становились дома, в булыжнике мостовой появлялись выщербины, а потом он вовсе исчезал. То же у пирсов. Корабли процветающих торговых компаний и те, что составляли красу и гордость императорского военного флота, сменялись подозрительными посудинами и рыбацкими баркасами. Все же там, где обитал Мозер, пока было видно, что когда-то этот квартал представлял собой нечто иное, чем городские трущобы. Здесь в прошлом жили купцы, и от них остались прочные дома, высокие ограды, куда лучше было не заглядывать; сохранившиеся кое-где сараи и склады. Все рассохлось, растрескалось, облупилось, но пока держалось. Гнилые развалюхи среди помойных разливов начинались дальше, так же как нестройные ряды борделей и питейных заведений.
Прохожих в этот час было немного. Старухи-тряпичницы, роющиеся в грудах отбросов, жертвы похмелья в поисках заведений, открытых с утра, – вот, пожалуй, и все.
Остальные должны были выйти на промысел позднее, а сейчас отсыпались. Тем удивительнее было видеть, что к следующему перекрестку – как раз на повороте к Коптильне – стягивается разнообразная публика: калеки, симулянты и настоящие; девки, по раннему времени не потрудившиеся себя приукрасить, опухшие, с неприбранными грязными космами; молодцы в кафтанах на голое тело, зачастую уже утратившие в жизненных бурях глаз или ухо, но приобретшие каторжные клейма… и прочая шваль. Они ползли, как ручьи грязи к отстойнику, которым служил двухэтажный серый дом с наглухо заколоченными ставнями. Кое-кто уже просочился во двор через распахнутую калитку. Оттуда доносился визгливый женский плач, перемежающийся причитаниями. Подобные звуки для Старой Гавани были обычны независимо от времени суток и вряд ли привлекли внимание здешних обитателей.
– Эй, чего тут делается? – Обойдя Мерсера, к воротам приблизился крепкий детина в длинном, волочащемся по грязи плаще; гнилозубый, носатый.
– А ты не слышал? – лениво ответила одна из девиц. – Тоби Мозер повесился. – Она снова глянула на вопрошавшего и тщетно попыталась выпятить отвислые груди. – А ты красавчик…
