Каменный Кулак и Хрольф-Потрошитель - Кууне Янис (хорошие книги бесплатные полностью txt) 📗
Хрольф слушал, поджав губы. Хоть и понимал он, что парнишка говорит правильные слова, но уразуметь их шеппарь никак не мог, и потому уже начинал злиться. Так что вопрос о том, что страшнее одного драккара он оставил без ответа.
– Страшнее одного драккара – десять драккаров… – Волькша помолчал, но опять не дождался от свея ни полслова и продолжил: – А кто может снарядить сразу десять драккаров? Конунг. Это большой страх с одной стороны. С моря. А с другой страх – с суши – венедские конники. Тот же Гостомысл на чудь белоглазую, что за Чудским озером обретается, не раз хаживал. Ну, а ежели эти два больших страха вместе сойдутся, да не беду и раздор творить, а супостатов даннских в правила ставить, так это получается уже не страх, а радость. Уразумел?
– Уразумел, – ответил Хрольф, хмуря брови. Какая-то последняя крупинка никак не давалась свею. Что-то не вязалось в Волькшином рассказе. Что же все-таки удержало эстиннов от расправы? Манскап поколоть, как свиней, драккар сжечь дотла. И концы в воду. И ни конунговы, ни княжеские люди даже, если искать будут, не найдут тех, кто посланников-мореходов сгубил.
– Варяг ты, – ответил ему Волкан: – Ты сам всегда с драккара на берег в броне сходишь. Ты сам себе владыка и судья. Вот тебе и не понять. А у этих людей другой заботы нет, как только таких как ты подальше от своих берегов держать. Им же мнится, что тогда и рыба в море жирнее станет, и поля обильнее родить будут. И, ежели кто за такое дело, как даннов от их берегов отвадить, возьмется, так то человек им милее, родного отца с матерью станет. Понял теперь?
Хрольф рассержено сплюнул за борт. Да разве мечтал он в отрочестве, по родным полям да лесам бегая, что будет вот так как щепка бесхозная по морю мыкаться и обманом мелким да разбоем себе на пропитание выкраивать? Не будь на то отцова воля да братский умысел, никогда не покинул бы он родной бонд, и тоже сейчас думал бы только о том, как свой урожай от поборов в казну херада [94] да потравы уберечь.
Молчали долго.
Каждый думал о своем. Но когда Хрольф собирался вернуться к родерпинну, Волькша все же задал ему вопрос, который крутился у него в голове его с тех пор, как он понял, что драккар идет на север-северо-запад, а не на запад, где, как он думал, должен был находиться Свейланд.
– Шеппарь, а зачем мы идем на Хогланд? Не прямее ли было бы идти вдоль эстиннского берега, как третьего дня шли вдоль сумьского?
– Йохо! – неожиданно взыграл свей: – Сразу видно, ты не викинг.
– Ну, да. И что с того?
– А то, что если бы ты был викинг, то не спрашивал таких глупостей.
– А я спрашиваю, – настаивал Волькша.
– Ну, это пусть тебе Мимер [95] и растолковывает, – не без мстительного удовольствия сказал Хрольф: – Вот когда дойдем до Хогланда, тогда сам поймешь… может быть.
И обведя парня с ног до головы издевательским взглядом, шеппарь направился на корму.
Терпения в норове Волкана Годиновича было столько же, сколько упрямства, и за весь переход он больше ни о чем свея не спрашивал.
Дочери Аегира в тот день были игривы, но без буйства. Ньёрд – умерен в своих порывах и работящ. Да и манскап накоротке, но порадовавший утробу эстиннскими харчами, вёсел не жалел, заставляя их гнуться при каждом гребке. Словом солнце еще только начинало расстилать на волнах огненную дорожку, а драккар уже подошел к Хогланду.
По пути они проплывали несколько островов. Некоторые из них были весьма обширными, но Волькша почему-то ни разу не подумал, что это и есть тот самый остров, о котором так многозначительно умолчал Хрольф. Когда же Годинович увидел Хогланд, то ни на мгновение не усомнился, что драккар уже близок к цели. И, раздавшийся вскоре приказ шеппаря убрать парус, лишь подтвердил Волькшину догадку.
Ничего подобного венед в своей жизни не видел. Из воды вздымались высоченные горы. Волкан вспомнил Скорую Горку возле Волховских порогов, – так вот, она была сущим бугорком в сравнении с ними. Две каменные вершины, поросшие соснами у подножья и лысые наверху, громоздились одна за другой. Несколько взгорий поменьше располагалось подле. Если и существовал где в Варяжском море-океане остров Буян, так наверняка это был Хогланд.
Но не только гранитные холмы потрясли воображение Волькши. Какая-то неведомая сила исходила от острова, как тепло от углей. Нечто, невидимое глазу, но ощутимое кожей лба, кончиками ушей, волосинками на руках витало в воздухе. Годинович ни за что на свете не нашел бы слова, чтобы поименовать этого наваждение, но и противиться ему не мог.
– Гребите медленно. Очень медленно! – кричал от родерпинна Хрольф. Его помощник взобрался почти на самую драконью голову и всматривался в глубину.
Волькша, стоявший возле форштевня, тоже вгляделся сквозь толщу воды и увидел, множество подводных камней, рассыпанных по песчаному дну. Некоторые из них были размером с дом, другие напоминали очертаниями остроконечные ели. Любой из них, будь он ближе к поверхности, мог бы проломить обшивку драккара, как яичную скорлупу.
Шеппарь обогнул юго-восточную оконечность острова и медленно подвел корабль к каменистому плесу у подножья самой высокой горы. От напряжения он даже вспотел. Они с помощником перекрикивались так часто, что едва не надорвали глотки.
И все же Хрольф не решился подойти к берегу вплотную. Драккар встал на якорь в пяти шагах от линии прибоя, и гребцам пришлось брести до берега по пояс в холодной воде.
Но никто не роптал. Напротив, все варяги без исключения пребывали в радостном предвкушении чего-то. Что именно ожидали свеи от пребывания на этом каменистом берегу, Волькша даже не догадывался, но и ему, и даже тугодуму Олькше передалось их светлое, чтобы не сказать шаловливое настроение.
– Чего они лыбятся, точно приехали зваными гостями на знатный пир? – вполголоса спросил Ольгерд у Годиновича.
– Не знам, – честно ответил тот.
– Так спроси, – потребовал Рыжий Лют и чуть ли не силком подвел Волкана к гребцу, который был загребным левого борта. Весь день они с Олькшей подзадоривали друг друга каждый на своем языке, что не помешало им проникнуться взаимным уважением. Гребца звали Уле, Ульрих Гётлинг. Он плавал на драккаре Хрольфа всего третий год и был не очень доволен мелкотравчатыми замашками шеппаря. Впрочем, о его тайных планах перебраться на другой корабль парни узнали несколько позже.
Застигнутый вопросом венедов врасплох, мосластый, как весенний лось, гёт отчаянно скреб макушку, прикидывая, стоит ли отвечать на вопрос своих новых соратников.
– Ах, венеды, – вполголоса начал Ульрих: – Лучше бы вам даже и не знать об этом. А то, не ровен час, накличете бед, так что и сами рады не будете.
Такое начало только больше пришпорило любопытство Ладонинских парней. Олькша навис над Уле, а Волькша продемонстрировал все красноречие, на которое был способен, убеждая гребца в том, что они сделают все, дабы беды не накликать.
– Так то оно так, – согласился Ульрих со словами Годиновича о том, что все они теперь один манскап и все такое: – Но все же вы из другого теста. Только не обижайтесь, парни.
Они не обиделись, но и не дали Ульриху возможности уйти без ответа.
В конце концов, он сдался, однако поведать о причинах всеобщей веселости согласился только после вечерней еды.
– Когда все разойдутся, – уточнил он, и в голосе его прозвучала досада оттого, что ему самому придется задержаться.
После того как наспех разогретая эстиннская еда была проглочена, все варяги, не исключая шеппаря и помощника, не обмолвившись даже словом, разбрелись по сосняку, который рос сразу за гранитным плесом.
– Это все грибы, – наконец поведал венедам Уле. При этом его полные тоски глаза блуждали по склонам Хогландских холмов.
Парни вытаращили глаза: какие могут быть грибы на каменистом острове, да еще в начале Травеня? [96]
