Черная кровь. Черный смерч - Перумов Ник (читать книги бесплатно полные версии .txt) 📗
Великий костер трещал посредь поля на самой горушке. Валки соломы светились изнутри золотым жаром, оседали, рассыпались чёрными нитками пепла, огненные смерчики кружили созвездья искр. Жар от костра шёл нестерпимый, и храбрецы, наметившие первыми скакнуть через огонь, отбегали, прикрывая растопыренной ладонью ошпаренное лицо.
Девичья запевка приглушила унывную жалобу Ромара. Девчонки по одной набегали к пламени, издали бросали венки, свитые из ячной соломы, кисти рябины да калины: в награду полевикам, соломенным дедам – кормильцам, добрым охранителям. Завтра старшие на поле выйдут, кропить межу пивом, сваренным с первого снопа. Это будет настоящая жертва, а тут просто игра, чтобы девушки прежде времени от огня не бежали. Вот когда парни через костёр сигать начнут – тогда иное дело. А пока – пойте и дарите хлебным божкам вязки рябиновых бус.
Костёр еще пылал в полную силу, окружённый нерассыпавшимся валом жаркого соломенного праха, когда Тейко рванул вперёд, словно метнув себя из пращи, и одним невероятным прыжком пролетел через огненный столб. Он приземлился в тлеющую труху по ту сторону костра и тут же выпрыгнул из пламени, прежде чем оно успело опалить его. Круто развернувшись, Тейко выхватил из огня занявшуюся с одного конца ветку, с торжествующим воплем взмахнул ею в воздухе и с выжидающей улыбкой шагнул туда, где плотной кучкой стояли девушки. Те с визгом кинулись в разные стороны. Ещё бы не бежать, когда у парня в руках дымится головня. Догонит, мазнёт по волосам – и всё, теперь ты меченая невеста, палёная коса. И захочешь, а на смотринах догнавшему отказать нельзя. А то, бывает, разыграется парень и начнёт метить головешкой всех подряд. Что тогда? Хорошо, коли разом у многих в руках огонь, тогда можно и поддаться, позволить избраннику подпалить волос, а потом вздыхать притворно: судьба, мол, не убереглась в сумятице… Но сейчас – иное дело, другие женихи и близко к огню шагнуть не смеют, а этот уже головню добыл.
Кто-то из девушек бросился спасаться к темнеющему под горушкой стаду: не так-то просто преследователю прорваться сквозь плотно прижатые бока овец, преимущество в быстроте мигом сойдёт на нет, да и спрятаться в стаде проще простого – натянешь на голову овчинную телогрею, пригнёшься пониже – вот и нет тебя, растаяла девка в ночи, растворилась меж бараньих шуб.
Но всё же большинство девчонок понеслись к темнеющей за полем роще. Попробуй, поймай бегунью меж стройных стволов, да ещё огонь сбереги, а то получится, что зря бегал, только лоб ветками исхлестал, а суженой не словил. Тоже кто захочет – спасётся, разве что очень уж быстроногий парень положит на тебя глаз. Но тогда, значит, и впрямь – судьба. Зато в лесу хорониться куда как веселей.
Тейко свистнул и припустил за бегущими.
– Горим!.. – молодечески крикнул Ташин одногодок Малон и тоже метнулся сквозь костёр. Разом перепрыгнуть ему не довелось, и Малон выскочил из огня палёный, словно боров, после того как освежуют его охотники. Крякнув с досады, прыгун сунулся было за головнёй, отскочил, отогнанный жаром, но потом достал-таки огня и тоже помчал к лесу.
– Горим! Горим!.. – один за другим парни прыгали через пламя и, размахивая факелами, бежали искать кто единственную, заранее высмотренную зазнобу, а кто и просто куда глаза глядят, задыхаясь от радости и сладкого предчувствия нечаянной встречи в потайной глуби леса. Заметить метнувшуюся тень, облапить, что медведь охотника, ощутить, как рвётся из рук тонкое девичье тело, а потом потребовать непреклонно: «Целуй, тогда пущу!» – и ждать, когда пленница приподымется на цыпочки и чмокнет в щёку, а то и прямо в губы. Неважно, что порой наутро сам не знаешь, с кем целовался в лесу. Дожинки раз в году бывают, в эту ночь многое позволено.
Случалось, возня да поцелуи доводили милующиеся парочки до нечаянного греха. Хорошо, если с суженым – меж собой как-нибудь разберутся. А если вовсе не знаешь, с кем свёл случай на лесной мураве? Тогда – беда. Одно спасение – после свадьбы молодой муж помалкивать будет, что невеста оказалась траченая. А то люди спросят: сам-то где был в ту ночь? Куда смотрел? За кем по лесу гонял?
Ну а чтобы силком девку взять – такого не водилось. Сбежится народ на крик – насмерть насильника потопчет.
Таши стоял поодаль от костра, глядел в сторону, старался не слышать хохота, криков, визга. Не для него праздник, его жизнь заранее другими решена. И хотя никто не возбранял быть вместе со всеми, но любой знает, что ему в горелки играть не следует.
И вдруг Таши зримо представил, как Тейко, злорадно хохоча, гонится по лесу за Уникой, как тычет тлеющим углем в распущенные волосы, как ловит Унику, хватает за плечи и требует поцелуя. Таши гневно зарычал и, не помня себя, ринулся в лес. Он бежал напролом сквозь кусты, меж призрачных стволов, не глядя перепрыгивал кочки и упавшие поперёк пути валежины. Он не слышал смеха, ауканья, топота бегущих ног – всё это было не важно и ничуть не затрагивало напряженных чувств. Он знал лишь одно – Уника там, и он бежит к ней, торопясь и никуда не сворачивая. Таши не мог сказать, откуда пришла такая уверенность: слышит ли он стук её сердца, или, словно охотничий пёс, идёт по запаху, или же просто перед ним распахнулся мир летучих духов и ведёт к цели самой прямой из дорог. Таши некогда было думать об этом. Он бежал. Должно быть, так ощущает мир разгневанный мангас. В эту минуту Таши и был мангасом, готовым преступить любой закон.
А потом наваждение кончилось, и Таши обнаружил, что стоит где-то в самой глубине рощи, ауканье и задорные перепевки едва доносятся издалека, а рядом слышны приглушённые всхлипывания и какой-то совсем тихий, но резкий, свистящий звук. Мгновение Таши не мог понять, что бы это могло быть, и лишь потом сообразил, что так свистит костяной гребень, когда хозяйка резко и зло, не жалея выдранных прядей, расчёсывает волосы.
Таши присел на корточки, вслепую протянув руку, коснулся плеча Уники.
– Это я, – неуверенно произнёс он.
Наступила долгая и такая пронзительная тишина, что песня, которую завели стягивающиеся к опавшему костру девушки, лишь глубже подчеркивала её:
Почему девчата в невестину ночь распевают мальчишечье горе, того не скажет и старый Ромар. Так от предков заведено.
Таши осторожно гладил распущенные волосы. Ночь стояла тёплая и сухая, убивающая всякий аромат, но все же Таши учуял чуть слышный запах горелого волоса. Вот почему Уника со слезами драла косу, вычесывая палёные колечки.
– Это Тейко? – не шевельнув губами, спросил Таши.
Уника не ответила, но плечо её под рукой Таши дрогнуло, и Таши понял, что она кивнула головой.
Секунда прошла в трудном молчании, потом Уника произнесла бесцветным голосом, каким сообщают обыденные вещи:
– Всё равно я не пойду за него, пусть хоть всю голову мне спалит. Я лучше сама волосы сожгу, к лесным старухам подамся, злой йогой стану, а за него не пойду. Думать о нём тошно, уж лучше в реку…
– Ну что ты, зачем? – Таши упал на колени, притянул девушку к себе. – Не уходи, я тебя никому не отдам, никому на свете!
Он ласкал волосы, плечи, целовал мокрые, солёные от недавних слёз глаза, Уника вздрагивала от неловких прикосновений, но не отстранялась, а прижималась к Таши ещё крепче…
Старый седой зубр, хозяин рощи, давным-давно заповеданный от всякого охотника, бесшумно вышел из зарослей молодых рябин, остановился, втянул ноздрями воздух, благосклонно кивнул, прислушиваясь к стону, полному боли и любви, и надолго замер, словно страж, не позволяющий приблизиться никакой скверне и злу. Потом он отступил на шаг и неуловимо канул во тьме.
