Сильнейшие - Дильдина Светлана (читать книги полные txt) 📗
Кави потянулся к Солнечному камню, все из него и из себя забирая; знал, что брат то же самое делает. На южанина обрушилось нечто — тягучее, ледяное, мешающее движениям. Невидимое.
Кави вскрикнул, когда огонь взорвался вокруг Тахи. Тоже невидимый. Протянул язычки вперед, горло юноши лизнул, больно — словно когти зверя рванули. А Качи схватился за глаза, съежился в пыли.
Один из приятелей Кави нож метнул — от страха, не соображая, куда надо целиться. Попал в плечо, слегка кожу рассек. А нож Тахи ему под ребро вошел.
Качи, зажимая глаза ладонями, выл тихонько, тонко и безнадежно.
Четвертый нападающий сбежал.
Тахи сделал несколько шагов вперед, обронил:
— Мальчишки…
Подобрал дротики, стер кровь с плеча. Нагнулся сначала над лежащим навзничь приятелем Кави, выдернул нож из его тела.
— Выживет, если есть у вас хорошие целители.
Повернулся к Кави, сгреб его волосы в кулак, заставил поднять голову. Юноша уже несколько оклемался, и с ужасом смотрел на брата. Тахи заставил его смотреть на себя.
— И зачем тебе это понадобилось? Ведь это ты их привел.
— Я, — сквозь зубы откликнулся юноша. — А зачем — догадаться нетрудно! Я свою сестру не отдам всяком тварям.
— Про «сестру» мы уже говорили.
Кави дернулся к брату, рискуя остаться без волос.
— Погоди.
— Йишкали… что ты сделал с ним?!
— Если своим же щитом получишь по лбу, тоже не обрадуешься. Не умеет, а лезет. Не моя забота, сможет ли он видеть. А ты… — Тахи держал крепко. — Слишком легко отделался. Так не годится.
Нож сверкнул в пальцах, и Кави раньше кровь на своем лице ощутил, и только потом уже боль.
Тахи отпустил его и неторопливо скрылся за поворотом.
— Видеть он будет, но плохо, — печально говорила Лиа. — Но будет.
— Твоя дочь… хоть ты ее останови! — Кави так прижимал смоченную отваром тряпку к лицу, что сам себе едва глаз не выдавил.
— Полегче, — Лиа отвела его руку, принялась накладывать мазь. — Хочешь, чтоб зажило, не строй свирепые рожи.
Держалась она уверенно и чуть насмешливо, несмотря на глубокую грусть, — как и надо с этими мальчишками. Но ее дрожь пробирала при виде порезов на лице Кави — знак, означающий Бездну. И красиво так вырезано. Двумя движениями.
— Лиа, скажи… — мучительный стыд в голосе, — Что, южане сильнее нас?
— С чего ты взял, глупый?
— Нас было четверо…
— Четверо детей, которые ни разу не были в бою — простом, не то что с помощью Силы. Она только помешала вам.
— Я охотился на зверей…
— Вот в том и ошибка твоя! — Лиа едва удержалась от того, чтобы отвесить мальчишке подзатыльник. — Звери! Он человек. А вы… Собрались четверо! Скажи спасибо, что живы остались все… да, и все светила благодари, что ему вы ничего сделать не смогли!
— Это почему?! — ощетинился юноша.
— Потому! До конца дней камни бы таскали! Ладно если бы сами со скалы не полетели! Убийцы недоделанные! — не сдержалась женщина, всегда столь мягкая в обращении. — И Качи молодец, так ему и надо, что своим щитом по глазам получил! И ты… красавчик! — покосилась на его щеку.
— Я… извинюсь перед Соль, — с трудом выдавил он.
— Соль ушла.
— Как?! — хриплым стал голос, а дыхание отказало.
— А вот так. Значит, он ей больше по нраву, чем ты… чем мы, — голос матери дрогнул, но тут же выровнялся. — Девочка у меня умная. И я поперек дороги ей не стану вставать. Еще чего не хватало — выбирать между матерью и любимым.
— Так она и выбрала! — закричал Кави, срывая с лица повязку. — Выбрала… бросила тебя!
— Не бросила, а ушла. Бросить могла, если бы я стала собой дверь загораживать. Или с ножом на Тахи кидаться.
…Синей, в цвет вечернего неба, была одежда послов. Один пожилой, другой много моложе, оба — полные сил. И свита их — человек десять. И столько же слуг. Юва любят роскошь, но в то же время неприхотливы. Видимого оружия не было у них. И правильно — только низшие сражаются с помощью стрел и мечей. К тому же много Сильных в Тейит — если они нападут, ничто не спасет южан. Но нельзя нападать сейчас. Известно — неподалеку от Тейит стоят воины Юга. Ждут посланцев — живыми и невредимыми.
Он, Тахи, носил янтарный браслет Огня. Потомок не самого сильного Рода, Тахи был почти лишен честолюбия — по меркам юва, конечно. Взгляд девочки — северянки позабавил его поначалу. Широко расставленные глаза, испуганная — стебелек, разотри в пальцах, и останется капелька горьковатого сока. Именно девочка, хоть и вполне взрослая телом — но по-детски острые локти, вздернутый кончик носа, крошечные ступни, и кожаный браслет на левой щиколотке. А смотрит так — смесь восхищения с неприязнью… Обычно северяне сторонились послов… холодные, ценящие только себя эсса редко бывали такими искренними. Он узнал имя девочки — Соль. И подарил ей птичку из серебра. Захотелось еще встретить ее. Думал тогда: будет день завтра — значит, найдет.
А вчера Соль смущенно подбежала к нему — и набросила на плечо вышитый тканевый пояс. Так на севере женщины избраннику отвечают.
«Она искусная вышивальщица», — подумал Тахи, рассматривая узор, касаясь пальцами. В нем переплетались ветви и порхали птицы-кауа.
…Из Асталы пришли с миром — подтвердить, что не претендуют на земли близ речушки Акаль; знали, что золота там — поманить доверчивых. Золото любит южан, а над эсса смеется.
Мужчины разговаривали как равные, не как слуга с высшим — они ведь и почти ровесниками были, Тахи лишь немного моложе. И… Уатта считал Тахи своим другом.
— Я не вернусь в Асталу.
— Ты хочешь остаться с этой северянкой? — Уатта Тайау только выглядел спокойным и невозмутимым. На юге бы мало кто осмелился вот так стоять и нагло смотреть в лицо Сильнейшим, как Тахи сейчас.
— Я не просто хочу, я останусь с ней.
— Может, еще наймешься на службу к эсса?
— Я не нужен им и они — мне.
Тахи знал — силой никто его удерживать не станет, да и не удержит. А убивать — тем более неразумно. Даже если Уатта даст волю гневу, все равно не убьет — у северян-то, показав тем самым, что нет на юге мира промеж своими? Никогда посланник не совершит столь неразумный поступок.
— Ты бы мог стать помощником моим сыновьям, — заметил Уатта, и отсвет заката лежал на его лице, приветливом и веселом обычно.
— Они еще слишком малы — им нужна не свита, а няньки. Я не гожусь.
— Почему нет? Старшему девять, не маленький. Когда-нибудь он заставит север говорить о себе.
— Когда-нибудь весь этот мир изменится необратимо.
— На что ты надеешься, Тахи? Вы станете изгоями. Никто вас не примет. А дети, если будут, окажутся лишенными силы — только среди дикарей жить.
— Мы проживем и одни.
— Глупо, Тахи, — Уатта поднялся, заходил по комнате. Широкое полотняное одеяние заструилось за ним — ветрено было в Тейит в этот месяц. — Если и находятся безумцы, желающие уйти, их потому и отпускают свободно — в одиночку не выжить. Или ты желаешь увести с собой бедняков в подспорье? Тогда вас убьют. Заберешь северных — убьют северяне. Наших — я сам возглавлю отряд против тебя.
— Не беспокойся, — рот искривился в усмешке, — Только я и Соль.
— И не стыдно сознавать, что твои потомки, если будут, родятся никчемными?
— Надеюсь, они будут людьми. А сила… не самое важное. И без нее живут и счастливы.
— Иди, — сухо сказал Уатта. — Нам не по дороге. Умирайте в лесу, в грязи.
Тахи только усмехнулся краешком рта. Шагнул к двери, поправляя черные кожаные ножны на поясе.
— Тахи! — не выдержал Уатта. — Ну, куда ты, зачем?!
Тот остановился, и натянутость, только что сквозившая в чертах и голосе, исчезла:
— Тебя ждет твоя женщина. Ты любишь ее. Ты-то хоть пойми…
— Не понимаю, — негромко, чуть ли не обреченно проговорил младший посол. — Безумцы тянутся к звездам, но ты — к их отражению в луже.
— Северяне тоже любят звезды, — задумчиво откликнулся Тахи, отвечая не Уатте — собственным мыслям. — Для эсса они не огонь, а капли дождя… драгоценные камни. Говорят, дождь идет вечно, но каждая капля летит долго-долго, и только кажется неизменной. У нее впереди вечность. А у нас вечности нет.
