Песня для тумана (СИ) - Курленёва Анастасия (читать книгу онлайн бесплатно полностью без регистрации TXT) 📗
Из-за спины старушки раскатился горошинами дробный скорый смешок.
— Это от возраста, деточка. Доживи до моих лет, и о тебе люди невесть что думать будут. Что уж про таких, как Ульв с твоим папочкой говорить…
— А… что про них можно… говорить? — Сигрид не хватало дыхания. — Расскажите, пожалуйста! Я папу что не спрошу о прошлом, он хмурится, Ульв — смеётся, а кто они, откуда… у нас тут никто не знает.
— Да и немудрено, — старушка повернулась, блеснула жемчужно-белыми ровными зубами. — Много ли викингов до седин доживают? Только мамку перестал сосать — на корабль да в море. А там уж кто вернулся, кто на дне морском очнулся…
— Очнулся?
— Ой, да не слушай, меня, старую, болтаю всё, болтаю…
Сигрид между тем задумалась, есть ли среди викингов действительно пожилые. Ауд казался ей древним старцем, но был ещё крепок телом и духом, седина только тронула его тёмные кудри.
— У нас есть старый Даг, — радостно вспомнила дочь ярла.
— Это одноногий? — проявила неожиданную осведомлённость её спутница и снова прыснула смешком. — Помню его, помню. Мальчишкой ещё. Ветер попутный у меня покупал. — И снова залилась смехом, звонким, по-девчоночьи чистым.
— Они с отцом в ваши земли ходили? — осторожно закинула удочку Сигрид. Про покупку ветра она не очень поняла, но раз покупал, а не силой брал, стало быть, не с набегом были, а мирно разошлись.
— Нет, — отозвалась старушка, постепенно сбавляя шаг. Женщины оказались у стены леса, и только сейчас Сигрид поняла, что не она вела гостью к дому, а та тащила её за собой какими-то тайными тропами.
— Дорога там, — попыталась девушка, наконец, задать направление.
— Срежем чуток, — непреклонно заявила шаманка и снова дёрнула Сигрид за руку. Та только ойкнула.
— Нет, — продолжала старуха так спокойно, будто не шла по дремучему лесу, полному злых, оголодавших за зиму медведей, а сидела за прялкой в тепле и уюте мужниного дома, — Даг ещё прежде Альвгейра проплывал. Два драккара у них было. Он один в живых и остался. А папочка твой его с собой согласился забрать. Вот тот и помалкивает. Да и про нас болтать… — старуха хихикнула, но не договорила: в чаще раздался треск.
«Ну вот! — безнадёжно подумала Сигрид, разглядывая огромного, как гора, медведя, неторопливо вышедшего им навстречу. — Погибать дурной смертью во цвете лет из-за выжившей из ума старухи!» Медведь, впрочем, не казался злым и голодным. Он подошёл вразвалочку, мягко переставляя огромные лапы, осторожно ткнулся широким лбом в бок старухи.
— Ну вот и ты, — шаманка погладила бурую морду. — Не утерпел… гляди только, маленькую не напугай.
Медведь лениво покосился в сторону Сигрид, пробурчал что-то, не размыкая пасти, и снова уставился на саамку преданно, будто Болли на Эрика. Недолго думая, старуха стала взбираться медведю на спину. Тот услужливо присел, а когда она устроилась, посеменил прочь, удостоив дочь ярла только отрывистого презрительного фырканья.
— Иди сюда, девонька, не бойся, — весело выкрикнула старуха с высоты косматого зверя. — Наверх не приглашаю, уж извини, больно он до юбок падок. Но у тебя ножки молодые, глядишь, не отвалятся по дороге. А потеряешься — что я мужу твоему скажу?
Сигрид опасливо приблизилась.
— Это какое-то колдовство?
— Ой, да какое это колдовство, — небрежно, как от мухи, отмахнулась старуха. — Это нойд-медведь, мой муж.
— Как это — муж? — округлила глаза Сигрид. — Вот этот?
На этот раз рассмеялся даже медведь. Не то что рассмеялся, а зафыркал, так что даже расчихался.
— А у тебя — волк, — хохотнула шаманка. — Не съел пока, как я погляжу. Так нойд это человек всё-таки, большую часть времени. Только при камлании дух предка в себя впускает, настоящим зверем делается. А что по мирам ходить умеет… так мало ли кто что умеет. А вот Ульв…
— А что Ульв? — вырвалось у Сигрид с таким нетерпеливым любопытством, что медведь, которого она уже забыла бояться, снова расчихался от смеха.
***
Было время, когда бог-олень Мяндаш жил среди людей и помогал им и делом, и советом. Это было время счастья и изобилия для всех жителей Суоми, и даже не только для тех, в чьих жилах текла кровь отца-оленя и матери-шаманки. Все, кто пошёл от мужчины и женщины, вылупившихся из пятого яйца Акки, Мировой Уточки, после рек, зверей, птиц и рыб, жили в мире и благоденствии.
Но это время давно прошло. Олли стал нойдом в год, когда дети медведя пришли на земли оленей и перебили едва ли не треть племени. Не вспомни Мяндаш о своих детях, и не осени своим присутствием молодого шамана, перебили бы всех. Или стада бы все увели, что означало такую же верную смерть. Олли знал: его способности невелики. Всего несколько раз камлание выходило удачным настолько, чтобы пересечь границу Срединного мира. И ни разу путешествие не заканчивалось Верхним, где можно было просить помощи и защиты у благостных предков. С существами же Нижнего мира Олли никаких дел иметь не хотел. А вот нойд-медведь был не таким брезгливым: раз за разом шастал в тёмное обиталище, и однажды предок действительно вселился в него, порвал в клочья тогдашнего вождя племени и его двоих сыновей. После этого то ли нойд старался обходиться без помощи покровителя, то ли медведь больше не захотел его навещать, а только Олли знал — алчный нойд медведей больше не пользуется помощью своих предков. Но это не помешало ему захватить власть и пламенными речами поднять сородичей на разбойное нападение.
— Они олени, — презрительно завершил нойд свою речь. — Олени жрут только траву. И сами должны становиться пищей для того, кто сильней. Это — закон. Так повелели боги!
Олли знал обо всём этом, будто видел и слышал собственными ушами: олень-предок Мяндаш вселился в него ненадолго, но оставил по себе яркие, животрепещущие воспоминания. Медведям не удалось застать соседей врасплох. Убитых было много с обеих сторон. Убитых людей и, что ещё важнее, убитых оленей. Зиму пережили тяжело. Так теперь переживали каждую зиму.
Быть нойдом — не врождённый и не наследственный дар. Нельзя точно сказать, кого выберет дух. Чаще всего это бывают мужчины, и чаще всего нойдами становятся сыновья нойдов, но лишь потому, что их духи находят наиболее удобными: отец уже научил отпрыска видеть духов, говорить с духами и вежливо взывать к духам. А также — быть осторожными.
У Олли было два сына. Старшего задрал в лесу медведь. Отец знал, что медведь был самый обычный, и его общими силами даже затравили. И съели. Но от этого было не легче.
Второй сын не пережил своей первой зимы: она выдалась особенно суровой, холодной, а, главное, долгой. Никто из детей, родившихся в тот год, не выжил.
Девочка появилась, когда Олли минуло уже сорок зим. Многие говорили, что в шалаш к его жене, верно, ходил кто-то другой. Нойд знал, что это ложь. Но даже если бы не знал, ему было уже всё равно. Отец назвал дочку Сату — «Радость». Поздняя радость не только выжила, но и росла здоровой и крепкой. А главное — умной. Олли и сам не заметил, как начал учить её смотреть и видеть. Сату схватывала на лету, и стареющий нойд лелеял надежду, что после его смерти будет кому принять в себя предка-оленя. Женщины-нойды — редкость, конечно, ну да нойды вообще редкость. А ведь была женщина-шаманка, от которой вёл род и сам Олли…
Вот как сложилось, что когда к берегу Суоми причалила лодка, шедшая против ветра, Сату не бросилась, как прочие девушки, расспрашивать божественно красивого высокого мужчину, кто он таков и откуда. Да, он умел заговаривать воду, и у него были золотые волосы, крупными кольцами падающие на плечи. Но с водой Сату и сама могла договориться. С водой, с ветром, иногда — даже с облаками. Только земля оставалась глухой и мёртвой, как девушка ни просила. А волосы… ну что волосы? У неё у самой — хоть кто обзавидуется. Да сколоты, под платок спрятаны, не видно.
На руле в лодке сидел волк.
Волк!
Сату никак не могла взять в толк, как можно дивиться обычному, в общем-то, мужику, и проходить мимо такого! Не сразу она поняла: по какой-то нелепой случайности всем остальным огромный чёрный зверь кажется человеком. Немного скосив глаза, она даже стала смутно различать силуэт выбирающегося из лодки темноволосого мужчины. Он был невысок ростом (ненамного выше того огромного волка в холке), худощав, поджар и бледен. Неужели, так выглядел бы пушистый зверь, с которого сбрили шерсть?
