Музыка былого и рабыни - Ле Гуин Урсула Кребер (книги без сокращений TXT) 📗
— Выпустите меня отсюда, хорошо?
Ответа не последовало, но дверь содрогнулась на массивных петлях, на нее посыпались удары. Еще голоса снаружи, еще удары.
— Топор! — сказал кто-то.
— Надо найти ключ, — сказал другой, и послышались удаляющиеся шаги.
Эсдан ждал. Он вновь и вновь подавлял рвущийся наружу смех, опасаясь не справиться с истерикой. Но как это было смешно! По-дурацки смешно! Перекличка сквозь дверь, поиски ключей и топоров — фарс в разгар сражения. Но какого сражения?
Он все истолковал шиворот-навыворот. Бойцы Освобождения проникли в дом и убили людей Райайе. Несомненно, у них были пособники среди полевых рабов — осведомители, проводники. Запертый в кладовой, он только слышал шумный финал.
Когда его вывели из кладовой, по коридору волокли наружу тела убитых. Он увидел, как жутко изуродованный труп одного из парней — Алатуаля или Немео — вдруг распался: по полу протянулись веревки внутренностей, а ноги остались на месте. Человек, волокший труп, растерялся и стоял, держа туловище за плечи.
— Дерьмо-о! — сказал он.
Остановился и Эсдан, задыхаясь, борясь со смехом, борясь с рвотой.
— Пошли, — сказали люди рядом, и он пошел дальше. В разбитые окна косо лились утренние солнечные лучи. Эсдан поглядывал по сторонам, но никого из домашних слуг не увидел. Его привели в комнату со скалящейся собачьей головой над камином. Там у стола стояли шесть-семь человек. Военной формы на них не было, хотя на фуражках и рукавах у некоторых желтели ленты Освобождения. Оборванцы, но подтянутые оборванцы. Разные оттенки кожи — и темный, и бежевый, и глинистый, и синеватый. Все они казались очень напряженными и очень опасными. Один из сопровождавших его, худой, высокий, сказал резким голосом (тем, который произнес «Владыка Всемогущий!» за дверью):
— Это он.
— Я Эсдардон Айа, Музыка Былого из посольства Экумены, — снова сказал он, как мог непринужденнее. — Меня держали здесь насильственно. Благодарю вас за мое освобождение.
Некоторые уставились на него так, как смотрят люди, никогда прежде не видевшие инопланетян, осваиваясь с его красновато-коричневой кожей, глубоко посаженными глазами в белой обводке и более скрытыми отличиями в форме черепа и лица. Двое глядели на него с вызовом, словно проверяя его утверждения, показывая, что поверят ему только, когда он представит доказательства. Крупный широкоплечий мужчина с белой кожей и рыжеватыми волосами — типичнейший пылевик, чистокровный потомок древней покоренной расы, очень долго смотрел на Эсдана.
— Мы здесь для этого, — сказал он.
Он говорил тихим мягким голосом движимости. Возможно, потребуется поколение, а то и два, чтобы они научились повышать голос, говорить раскованно.
— Откуда вы узнали, что я тут? Через полесеть? Так называли тайную систему передачи сведений голосом — уху, с поля в поселок, в город и обратно задолго до появления голосети. Хейм использовал полесеть, и она была главным орудием Восстания.
Невысокий смуглый мужчина улыбнулся, чуть откинул голову, но оборвал кивок, заметив, что остальные никаких сведений не дают.
— Вам известно, кто удерживал меня здесь, Райайе. Не знаю, чье поручение он выполнял. Все, что я могу вам сказать, я скажу. — Он поглупел от облегчения и говорил слишком много, разыгрывал хоровод вокруг розового куста, тогда как они играли в твердокаменность. — У меня здесь есть друзья, — продолжал он более нейтральным тоном, переводя взгляд с лица на лицо — прямой, но вежливый. — Крепостные женщины, домашняя прислуга. Надеюсь, с ними ничего не случилось?
— Возможно, — ответил седой щуплый человек, выглядевший очень усталым.
— Женщина с ребенком, Камма. Старуха, Гейна. Двое-трое покачали головами, выражая неосведомленность или равнодушие. Остальные никак не прореагировали. Он снова обвел их взглядом, подавляя раздражение и гнев. Такая напыщенность, такая идиотская игра в молчание!
— Нам надо знать, что вы тут делали, — сказал рыжеватый.
— Агент Армии Освобождения в столице дней пятнадцать назад должен был переправить меня из посольства в штаб Освобождения. На Разделе нас подстерегли люди Райайе. Они привезли меня сюда. Некоторое время я провисел в клетке-укоротке, — сказал Эсдан все тем же нейтральным тоном. — Моя ступня повреждена, и мне трудно ходить. Дважды я разговаривал с Райайе. Прежде, чем сказать что-нибудь еще, мне, как вы понимаете, необходимо узнать, с кем я говорю.
Высокий худой, который выпустил его из кладовой, обошел стол и быстро переговорил с седым. Рыжеватый выслушал и согласился. Высокий худой сказал Эсдану своим нетипично резким, грубым голосом:
— Мы особый отряд Передовой Армии Всемирного Освобождения. Я — маршал Метой.
Остальные тоже назвались. Крупный рыжеватый оказался генералом Банарками, усталый пожилой — генералом Тьюйо. Они называли свои звания вместе с именами, но, говоря друг с другом, звания не употребляли, а его не называли «господином». До Освобождения арендные редко обращались друг к другу с какими-либо наименованиями, кроме родственных — отец, сестра, тетя… Звания ставились перед именами владельцев — владыка, хозяин, господин, босс. Видимо, Освобождение решило обходиться без них. Ему было приятно познакомиться с армией, где не щелкали каблуками и не выкрикивали названия чинов. Но он так полностью и не понял, с какой, собственно, армией он познакомился.
— Они держали вас в том помещении? — спросил Метой. Непонятный человек: бесцветный холодный голос, бледное холодное лицо. Однако в нем не было такого перенапряжения, как в остальных. Видимо, он был уверен в себе, привык быть главным.
— Там они заперли меня вечером. Словно получили какое-то предупреждение об опасности. Прежде я жил в комнате наверху.
— Можете вернуться туда, — сказал Метой. — Но не выходите из нее.
— Хорошо. Еще раз благодарю вас, — сказал он им всем. — Будьте так добры, когда вы поговорите с Каммой и Гейной… — Он не стал ждать пренебрежительного молчания, повернулся и вышел.
С ним пошел один из более молодых. Он назвался задьо Тэма. Следовательно, Армия Освобождения использовала традиционные чины веотов. Что среди них были веоты, Эсдан знал, но Тэма не был веотом. Светлая кожа, выговор городского пылевика — мягкий, суховатый, отрывистый. Эсдан не попытался заговорить с ним. Тэма был на пределе, выбит из колеи ночными убийствами в рукопашной.., или чем-то еще. Его плечи, руки и пальцы почти непрерывно подрагивали, бледное лицо болезненно хмурилось. Он не был в настроении болтать со штатским пожилым пленным инопланетянином.
«Во время войны пленники — все», — написал историк Хененнеморес.
Эсдан поблагодарил своих новых тюремщиков за освобождение, но он вполне понимал свое положение. Он все еще находился в Ярамере.
И все-таки было облегчением снова увидеть свою комнату, опуститься в кресло без ручки у окна и поглядеть на утреннее солнце, на длинные тени деревьев поперек лужаек и террас.
Но против обыкновения никого из домашних слуг там не было видно, никто не вышел наружу заняться своей работой или отдохнуть от нее. Никто не входил в его комнату. Утро медленно близилось к концу. Он поупражнялся в танхаи, насколько позволяла ступня. Потом сидел, чутко насторожившись, задремал, проснулся, попытался сидеть прямо, но сидел тревожно ерзая, обдумывая слова «особый отряд Передовой Армии Всемирного Освобождения».
Легитимное правительство в известиях по голосети называло вражескую армию «силами инсургентов» или «мятежными ордами». А восставшие начали с того, что назвали себя Армией Освобождения. Не Всемирного. Но с начала Восстания он потерял постоянный контакт с борцами за свободу, а с блокадой посольства лишился и всякого доступа к информации — разумеется, кроме информации с других миров через расстояния в много световых лет. Вот в ней недостатка не было, она поступала из анзибля без перерыва. Но о том, что происходило на расстоянии двух улиц, — никаких сведений, абсолютно ничего. В посольстве он был неосведомленным, бесполезным, бессильно-пассивным. Вот как теперь здесь. С начала войны он был, как сказал Хененнеморес, пленным. Вместе со всеми на Вереле. Пленный во имя Свободы.
