Узкие улочки жизни - Иванова Вероника Евгеньевна (бесплатные онлайн книги читаем полные .txt) 📗
Жалоба
Напишите нам, и мы в срочном порядке примем меры.
Узкие улочки жизни - Иванова Вероника Евгеньевна (бесплатные онлайн книги читаем полные .txt) 📗 краткое содержание
Когда чтение мыслей перестаёт быть фантастикой, оно становится самой обычной работой. Утомительной, неблагодарной, зачастую презираемой, зато хорошо оплачиваемой. Чтецов боятся и ненавидят, хотя они столь же беззащитны перед насилием, как и другие люди, ведь прочитать можно только уже написанный текст. А если существуют читающие, почему бы рядом с ними во времени и пространстве не существовать и тем, кому черкнуть несколько строчек в человеческом сознании не труднее, чем сделать запись в дневнике? И когда жертвы и убийцы вдруг перепутают свои роли, на узких улочках старого города, где чудеса случаются так же часто, как встречи старых друзей, окажется, что для человека нет ничего невозможного.
В том числе и перестать быть человеком.
Узкие улочки жизни читать онлайн бесплатно
Вероника Иванова
Узкие улочки жизни
Посвящается людям и обстоятельствам – всему, что мне препятствовало
Я могу читать мысли людей, как открытую книгу, но до сих пор не продвинулся дальше оглавления.
Вместо пролога
– Ты чувствуешь?
Вопрос ввинчивается в уши, но не снаружи, как полагается благовоспитанным звукам. Нет, он рождается где-то внутри, в лабиринте пустых коридоров, который я уже несколько минут ощущаю на месте своей головы. Крохотное торнадо закручивает кольца в центре пустоты, эхом отражается от стенок черепа и только потом добирается до ушей, встречаясь… Со своим братом-близнецом. А может, и сестрой, ведь вопросы могут быть мужскими и женскими, что гораздо предпочтительнее вопросов безразличных, бесстрастных и бессмысленных.
– Ты чувствуешь?
Надо что-то отвечать. Но что? Правду, только правду и ничего, кроме правды, как завещала нам подслеповатая Фемида? Согласен. Да я и не собирался ни врать, ни фантазировать. Смысла нет. Сам ввязался, сам расхлебывай. И чем честнее окажусь, тем скорее всё закончится. По крайней мере, надеюсь на это.
– Ты чувствуешь?
Я очень хочу чувствовать. Хочу, хочу, хочу. И похоже, могу. Ну же, еще одно, последнее сказанье…
Желание раскаляется все сильнее и сильнее, чтобы в один прекрасный момент вспыхнуть порохом, бесшумно и неосязаемо, но погружая путаницу мыслей в пронзительно-белую вспышку. А впрочем, глазами я сейчас ничего и не увидел бы. Чистота эксперимента, мать ее!
Нет, никаких обид и разочарований, с чего бы? Все дальнейшее зависит только от меня. Все будущее. Каждое мгновение после намеренно задержанного вдоха станет моим. Провалом или триумфом? Сейчас узнаем! Какое неожиданно сладостное ощущение… Словно судьбы мира плетеными поводьями запутались в моих пальцах.
– Ты чувствуешь?
Оно приходит неожиданно. Не спрашивая дозволения. Распахивает двери сознания мощным пинком, но, словно решив проверить на прочность мое терпение, не победно марширует, а крадучись семенит по скрипучему коридорному паркету, с каждым новым шажком становясь все ощутимее и весомее, обрастает плотью формы, наполняется кровью содержания и наконец являет себя во всей красе. И все же, не слишком ли много у тебя лиц, пришелец? Или, вернее будет сказать, душ?
Азарт и нетерпение.
«Ну же, скорее! Я так ждал этого момента, я принес мольбы всем святым и демонам… Разве мои труды были напрасны? Нет! Все должно получиться! Если не сейчас, то никогда больше. Но я это сделаю. Сделаю! И мой гений признают все эти потраченные молью старикашки. Каждый из них! В ножки падут как миленькие! Еще очередь будут занимать на поклоны…»
Унылое ожидание неизбежного.
«Да когда же, Господи, когда же переведутся все эти молодые и ранние? И не надоедает им открывать Америку по сто раз на дню? Так добро бы только открывали и молчали по углам, а не кричали потом над ухом о своих гениальных проектах… Добьется результата, не добьется – какая, в сущности, разница? Станет старше на десяток-другой лет, сам будет смеяться над собой теперешним, а еще пуще – над молодыми да рьяными. Грант ведь всё равно не получит, выскочка. Очередь на гранты расписана давно и надолго…»
Раздражение.
«А лак-то потрескался… Вот гадина эта маникюрша! Наверняка всучила мне остатки пробника из бракованной партии. И не проверить ведь никак… Ну ничего, она у меня еще попрыгает! Высоко будет прыгать, старательно, по команде… Что они возятся? Заканчивали бы уже, мне еще вздремнуть нужно успеть, а то билеты в клуб опять пропадут: не идти же с мятой физиономией! Не особо жалко, не в последний раз посчастливилось, и все-таки… Но как меня вчера в стеллаж впечатали, не приведи господи повторения!..»
– Ты чувствуешь?
– Да…
Вопрос умирает, чтобы возродиться вставшим на крыло фениксом:
– ЧТО ты чувствуешь?
Я чувствую… Всё.
Правда, всё. Или, по крайней мере, больше, чем мне хотелось бы. Но можно ли назвать этот гомон именно «чувствами»?
Ошалелое, изъязвленное надеждой и отравленное амбициями ожидание Макса. Стариковский скепсис доктора Петерсена. Праведный гнев Жюли. Я разделяю их. Но вместе с осознанием чуда приходит страх. Нет, даже ужас, который можно было бы назвать паническим, если бы… Если бы мне удалось в этот момент вспомнить, что значит паниковать.
Чужие ощущения, частично трансформировавшиеся в мысли и сложившиеся во фразы из доступных мне кубиков-слов. Их так много… Их слишком много! Они повсюду, но где же я сам?
ГДЕ Я?
– ЧТО ты чувствуешь?
Я гоню их прочь. Гоню изо всех сил.
Оставьте меня в покое! Уходите! Да, я позвал вас, но мое гостеприимство не безгранично, и больше всего на свете мне хочется пинками выпроводить вас вон. Вернуть домой.
– ЧТО ты чувствуешь?
Я могу ответить.
Я могу сказать, что Макс, мой внимательный, добрый друг Макс видит в окошке только один яркий свет: подтверждение своей теории, ради опытного доказательства которой он со спокойной совестью подписал бы мне и смертный приговор.
Я могу сказать, что Петерсен, эта плешивая академическая сволочь, заочно включил Макса в список благодарных аспирантов, ежегодно делающих любимому профессору дорогущие рождественские подарки, но ничего большего молодому гению не позволит. Не собирается позволять.
Я могу сказать, что Жюли Денье, старший ассистент псиконсульта управления, предпочитает традиционной релаксационной практике душеспасительные беседы в тесном телесном контакте с оперативниками всех мастей.
Я могу. Но не хочу. Потому что за одним откровением потянется ниточка другого, потянется глубоко-глубоко, в те недра, куда я и в своей душе не пустил бы никого. Придется поискать в темных закоулках что-то невинное, что-то ни к чему не обязывающее, что-то легковесное и легкомысленное, только бы улизнуть от прямых ответов на прямые вопросы.
Найду. Обязательно. Дело чести Макса, не спрашивая дозволения, стало делом и моей чести. Я справлюсь. Сейчас, еще немножко…
– Я чувствую…
Торопливая скороговорка приносит именно тот результат, который мне нужнее всего: по игле, штык-ножом от «Арнетт-42» торчащей в вене, проносится жидкость, обжигающая ледяным прикосновением, и сознание начинает гаснуть. Медленно, но верно. А потом раздается голос Петерсена, одновременно пренебрежительно сухой и похрипывающий от волнения:
– Отбой. Эксперимент завершен удовлетворительно. Можно латать парня.
Поток первый
Есть души, подобные глади пруда, и хоть любое дуновение ветра покрывает их морщинами, в глубине все остается неизменным, а вскоре и снаружи возвращается на круги своя. И есть души, подобные высоким горам. Они могут устоять перед самым сильным ураганом, но если лишь малый кусочек отколется и покатится вниз, неприступный склон горы покроется вечными шрамами…
Ватные тампоны в носу – это сурово. Ватные тампоны, пропитанные мазью для лечения насморка, суровее во сто крат. Я не питаю любви к ментолу во всех его проявлениях, от леденцов до фармакологических изысков, но, если нет другого средства для высвобождения дыхания, приходится брать даже горячо ненавидимое.
Правильнее, разумеется, было бы не уныло лечить уже поселившуюся в носу хворь, а заранее заниматься профилактикой простуды. Я и стараюсь обычно так поступать. Вовсю стараюсь. Но вчерашний дождь, первый в наступившем сентябре, застал меня врасплох. В самом деле после двух совершенно чудесных недель, по-летнему теплых и солнечных, трудно было бы предположить резкий перепад погодного настроения от улыбки к слезам, вот я и поверил, что называется, в призрака. Попался на уловку капризной кокетки невесть в какой раз за прожитые на одном и том же месте тридцать три года. Может быть, стоит задуматься о состоянии мыслительного аппарата и начать принимать нечто сосудопрочищающее, расширяющее и вообще регулирующее? Стоит. Но рассеянность не позволит довести до победного финала ни один курс приема лекарств, а вкупе с ленью и моим удивительным равнодушием к собственной персоне убьет любое светлое намерение в зародыше.
