Тайная магия Депресняка - Емец Дмитрий Александрович (читать книги бесплатно полные версии .TXT) 📗

Дмитрий Емец

Тайная магия Депресняка

Законы Дарха

1. Дарх дает силы только одному.

2. Дарх несет боль всем, кто с ним соприкоснется. Но самую большую боль он причиняет тому, кто его носит.

3. Дарх вселяет ужас во врагов.

4. Дарх обжигает взгляд стражу света и завораживает смертного переливами своих граней.

5. Дарх не должен соприкасаться с крыльями стражей света.

6. В дархе не должно быть меньше одного эйдоса. Опустевший дарх заберет собственный эйдос того, кто его носит.

7. Дарх дарит вечность, но эта вечность близка смерти.

8. Дарх останавливает внутренний рост и уничтожает все хорошие задатки. Кто-то может сопротивляться веками, но финал предопределен.

9. Дарх порабощает своего хозяина, если он слабее его. Но и если хозяин сильнее, он все равно порабощает его.

10. Темный страж, лишившийся дарха, лишается вечности.

11. Дарх не должен достаться свету.

Кодекс Валькирий

1. Валькирия не должна использовать свои возможности в собственных интересах.

2. Никто из прежних знакомых валькирии не узнает ее. Валькирия не должна открывать никому тайны. Иначе тайна защитит себя сама, и всякий услышавший ее умрет.

3. Валькирия должна держать под контролем свои звериные и птичьи воплощения.

4. Валькирия должна любить всех одинаково, никого не выделяя, и не может быть счастлива в любви. Того, кто полюбит ее, ждет гибель.

5. Валькирия должна принять брошенный ей вызов. Кем бы и при каких обстоятельствах он ни был брошен.

6. Валькирию, которая нарушит пятое правило, ждет Суд Двенадцати.

Глава 1

Руна выпотрошенного школяра

– Мефодий, мальчик мой! У меня для тебя прекрасная новость! – бодро сказал Арей.

Буслаев взглянул на мечника с тревогой. Сколько он себя помнил, всякий раз, когда глава русского отдела мрака так говорил, прекрасной новость оказывалась только с точки зрения Арея.

– Тебе уже четырнадцать! Ты перешел в третье, едва ли не главное семилетие жизни – с четырнадцати лет до двадцати одного года! Важный рубеж для мужчины. Ты перестал быть мальчиком и стал юношей. Ощущаешь?

Меф заверил, что ощущает. Арей прищурился. В правом глазу зажглась голубоватая мертвая искра.

– Прекрасный возраст, чтобы принести свой первый эйдос! – лукаво продолжал мечник.

Сколотый зуб привычно царапнул язык. Право, если бы сколотого зуба не было, стоило бы повторить печальный опыт и отбить край зуба еще раз. Зуб успокаивал, позволял взять паузу.

– Что? Первый эйдос? Разве это не комиссионеры должны… – начал Меф.

Арей, не дослушав, махнул рукой.

– Ну да… да… Обычно эйдосы приносят нам комиссионеры, наши верные псы, но первый эйдос это другое. Он больше, чем просто трофейный эйдос. Это ритуал посвящения. Гарантия того, что ты служишь мраку, а не тете Зине из магазина. Он станет первым эйдосом в дархе, который тебе предстоит завести в день, когда тебе исполнится восемнадцать.

– Мне предстоит завести дарх? – ужаснулся Меф, глядя на серебристую сосульку на шее у Арея.

Ощущая, что на него смотрят, дарх повернулся и заиграл змеистой гранью, которая закручивалась спиралью, как елочная игрушка-сосулька. Глаза Мефа обожгло точно паром. Смотреть на дарх было больно, прикасаться к нему мучительно. Но и Арею, как ни дорожил он дархом, тоже было с ним непросто. Иногда Меф видел на шее мечника, вокруг цепи, на которой висел дарх, капли мерцающей крови. Дарх растекался, полз по цепи и слизывал их.

Улиту ее дарх мучил чуть меньше. В нем находилось меньше эйдосов, и он был слабее. Зато ночами дарх Улиты обожал переползать ведьме на шею и, обвивая ее как змея, насыщался тугими ударами пульса. «Знает, пиявка гадская, что я полнокровная!» – говорила ведьма.

– Да, синьор-помидор… Предстоит. А как иначе? Так было и со мной когда-то. Первый эйдос – это как первая охота. Только после нее ты становишься полноправным стражем. Докажи, что ты волк, а не кролик, палач, а не жертва.

Меф подумал про себя, что карьера палача его не очень прельщает. Если мраку нужен был палач, почему он не выбрал какого-нибудь придурка из тех, кто вешает кошек в темном тупике за школой или пускает в пруд пойманную рыбу, забив ей в жабры спичку? А сколько редкостных интеллектуалов гоняются с зажигалкой за ползущим по стволу жуком, любуясь, как у него сворачиваются от огня задние лапки, а жук все пытается удрать, наивный? Называется сия картина «Героическая смерть жука-пожарника». И самое скверное, что каждый, даже самый неплохой как будто человек, хотя бы однажды переходит по переброшенной доске этот провал садистического любопытства. Кто-то переходит, а кто-то и срывается.

Арей всматривался в Мефодия осторожно, чуть искоса, но зорко, как человек в метро в чужую книгу. И когда только этот тормозящий даун перевернет страницу? Он что, по слогам читает? Хотя, рассуждая здраво, бумага в книге должна быть чистой и белой. Буквы отравляют воображение.

– А сейчас, Мефодий, я дам тебе фотографию… – продолжал Арей.

– Чью фотографию?

Арей оглянулся на пустое кресло.

– Минуту терпения, синьор помидор! В таком важном деле, как вручение фотографии первой жертвы, необходимо соблюсти все формальности. Для этого мне нужен еще один представитель мрака!.. Прошу, Аида Плаховна!

Прежде чем Меф успел удивиться, в кресле появилась Мамзелькина. Она сидела здесь, видно, давно. В одной руке – большая кружка с медовухой, в другой – глиняная трубочка, клубящаяся дымком. Меф не помнил, чтобы он видел эту трубочку раньше.

Мамзелькина поклонилась Мефу и продолжила посасывать трубочку. Вступать в разговоры она явно не собиралась, предпочитая роль немого свидетеля.

– Аида Плаховна, вы готовы? – официальным тоном спросил ее Арей.

– Я как лапша быстрого приготовления, всегда готова, – отвечала Мамзелькина.

– Тогда не будем тянуть кота за аппендицит, как говорит Улита! Приступим!

Мечник придвинул к себе осколок мраморной плиты с клеймом Канцелярии мрака и начертил на ней индивидуальную опознающую руну – нечто вроде личной подписи стража мрака. Плита оплыла, как забытый на солнце шоколад, забурлила. На поверхность, как из трясины, стали подниматься пузырьки.

– Как видишь, брат Меф, никакого надувательства – сплошной лохотрон! – с усмешкой сказал Арей, жестом показывая Буслаеву, что нужно делать.

Стараясь, чтобы не было заметно, что он брезгует (брезгливость у стражей мрака не поощрялась), Меф погрузил в камень руку и осторожно пошарил. На ощупь плита была вязкой и липкой, как кисель. Что это кольнуло ему палец? Ага, угол фотографии. Меф готов был поклясться, что снимок появился внутри плиты только что.

Меф достал его, расправил, стер грязь и, ощущая на себе взгляд Арея, стал изучать снимок. Темные дуги бровей. Спокойная, ненапряженная улыбка, что вообще-то большая редкость для фото, где все вымученно ждут птичку, явно намереваясь сотворить с ней что-то нехорошее.

– Проклятье! – тихо сказал Меф. Он надеялся, что плита даст ему снимок кого-то другого. Кого ему не будет жаль.