Платье для Золушки (СИ) - Иконникова Ольга (онлайн книга без txt) 📗

Платье для Золушки

Ольга Иконникова

1. Платье

Платье висит на портновском манекене из папье-маше — красивое, как на картинке из книги сказок. Есть у нас в приюте такая — в сафьяновом переплете, с яркими иллюстрациями — мы читаем ее малышам перед сном при свете огарков свечей.

— Шура, а как ты думаешь — какая она? — Аля смотрит на меня снизу вверх — она сидит на низенькой скамеечке у стены — бережет больные ноги.

— Кто «она»? — уточняю я, аккуратно пришивая кружево к левой бретельке.

Платье бело-голубое — как снег в лунную ночь. Корсет расшит жемчугом и стеклярусом. Вышивкой занималась мадемуазель Коршунова, обучавшая нас рукоделию. Никто лучше нее не смог бы этого сделать.

— Та девушка, для которой мы шьем это платье, — Аля проверяет строчку на подоле и удовлетворенно кивает — ровненькая, не придерешься. — Наверняка, она — красавица, правда?

Я фыркаю. Всё-таки Алевтина удивительно наивна для своих восемнадцати лет.

Я нисколько не удивлюсь, если будущая хозяйка платья окажется дурнушкой. Хотя фигура у нее должна быть неплохой — вон какая талия тонкая.

— Удивляюсь я тебе, Алевтина, — хохочет главная заноза нашего приюта Тамара Рудакова. — Видела я эту «красавицу» — когда она на первую примерку приходила. Морда как у лошади. Породистой, конечно, но лошади.

И она корчит смешную мину, изображая ту самую лошадь. И хоть выходит довольно забавно, я не смеюсь. С Рудаковой мы враждуем уже много лет — с тех самых пор, как я попала в пансион-приют для дворянских детей баронессы Зиберт.

— Тома! — Аля укоризненно качает головой. — Как ты можешь так говорить?

Сама Алевтина никогда ни про кого не говорит дурно — даже про тех, кто этого заслуживает. Даже про мадемуазель Дубровину, которая за малейшую провинность заставляет маленьких стоять на коленях на рассыпанном на полу горохе.

Рудакова открывает рот — наверно, чтобы сказать еще что-нибудь ядовитое. Но неожиданно ограничивается только вздохом. Алька и на нее действует умиротворяюще.

— Девочки, баронесса!!! — кричит рыженькая Даша Хитрук, влетая в комнату.

И мы мигом разбегаемся по сторонам — словно мышки — стараясь держаться как можно незаметнее. Анастасия Евгеньевна Зиберт часто бывает не в духе и свое дурное настроение выплескивает на того, кто первый попадется под руку. Только Аля остается на своем месте.

Наша попечительница появляется в мастерской не одна, а с директрисой приюта мадам Павленко. Баронесса раздражена, а мадам Павленко напугана. Следом за ними с понурым видом бредет сам барон Герман Францевич Зиберт.

— Нет, вы только представьте себе, Нина Александровна — они заявили мне, что отказываются от платья, потому что оно не модного фасона! Да кто они такие, чтобы судить о моде? Да они никогда дальше Пскова не бывали! Откуда им знать, что сейчас носят в Париже?

Директриса подобострастно кивает:

— Вы совершенно правы, ваше благородие.

— Я приехала к ним лично, поступившись гордостью, — продолжает метать громы и молнии Анастасия Евгеньевна, — а они оскорбили меня отказом. Я напомнила им, что на это платье пошла лучшая и самая дорогая ткань, какую мы только смогли достать. Я уж не говорю про жемчуг! Оно было сшито по размерам заказчицы и предложить его другой девице я не смогу. Во всяком случае, до новогоднего бала слишком мало времени, чтобы мы могли продать наряд хотя бы со скидкой.

— Именно так, ваше благородие! — снова поддакивает Павленко. — Они должны были оплатить хотя бы наши расходы.

Баронесса опускается в кресло и тяжко вздыхает:

— Так я им и сказала. И ни один порядочный человек не возразил бы против этого. Но старуха-графиня заявила, что не заплатит нам ни рубля. Дескать, мы сами виноваты, раз не сумели угодить их взыскательному вкусу. Вы понимаете, какая наглость?

Это понимаю даже я. И едва ли не впервые я совершенно согласна с баронессой. Кто мог назвать это платье дурным? Да ничего более прекрасного и вообразить себе нельзя!

— Только вот, что я вам скажу, милочка, — длинный тонкий палец мадам Зиберт взмывает вверх, — я знаю причину, по которой они от него отказались. Поговаривают, что мадемуазель Натали находится в интересном положении.

Произнося эту пикантную сплетню, она чуть понижает голос, и всё-таки мы слышим каждое слово. Я чувствую, как румянец разливается по щекам.

— Дорогая! — впервые подает голос барон. — Стоит ли говорить об этом? Здесь дети!

Но дамам нет до нас никакого дела. Не удивлюсь, если они не заметили нас вовсе. И потому на замечание Германа Францевича они не обращают никакого внимания.

— Что вы, как такое возможно? — ахает Нина Александровна. — Она же не замужем.

Баронесса хмыкает:

— В том-то и дело! Потому они и пытаются это скрыть. Но это было бы невозможно, появись они у нас на второй примерке. Корсет пришлось бы расшивать дюймов на пять, не меньше. Но, право же, мне нет дела до чужих секретов. И если бы они не поступили со мной столь бесчестно, то я и словом бы об этом не обмолвилась. Но они посмели обвинить меня в дурном вкусе в присутствии других своих гостей. И десяток дам из высшего общества теперь будут уверены, что наряды, которые шьют в нашем ателье, никуда не годятся.

— Это ужасно! — всплескивает руками директриса.

Но Анастасия Евгеньевна не из тех, кто так просто сдается.

— Они еще не знают, с кем связались! Я докажу, что это платье — лучшее из того, в чем могла появиться эта девица на новогоднем балу. Поверьте, милочка, все будут спрашивать, кем оно пошито.

Барон снова не выдерживает:

— Дорогая, стоит ли опускаться до уровня этих людей? Уверен, после новогодних праздников это платье охотно купят, и вы покроете все расходы.

Но баронесса непреклонна:

— Нет, голубчик, мне было нанесено публичное оскорбление. И месть тоже должна быть публичной. А самая многочисленная и уважаемая публика соберется у княгини Ковалевской на новогоднем балу. А значит, именно там мы и нанесем ответный удар. Мы покажем там наше платье!

Герман Францевич — милейший и добрейший человек — неодобрительно качает головой, но спорить с супругой не решается.

2. План баронессы

— Но что же мы можем сделать, ваше благородие? — не понимает директриса. — До бала осталось всего несколько дней. У всех дам и девиц, которые будут на празднике, уже приготовлены свои наряды. Не думаете же вы, что кто-то из них захочет сейчас купить новое платье.

Барон бросает на жену насмешливый взгляд:

— Надеюсь, ты не собираешься, дорогая, сама появиться в нём на балу? Не сомневаюсь, ты будешь выглядеть великолепно, но согласись, что оно пошито на совсем молодую и худенькую девушку.

Я впервые слышу, как баронесса смеется.

— Ну, что ты, голубчик! Я еще не сошла с ума. В нём на балу появится одна из наших воспитанниц.

Мне кажется, я ослышалась. И судя по вытянувшимся от изумления лицам барона и мадам Павленко, так кажется не только мне.

— Вы шутите, Анастасия Евгеньевна? — предполагает директриса. — Не можете же вы предлагать такое всерьез.

Она обводит комнату взглядом, поочередно останавливая его на каждой из нас. Не знаю, как у других, но мои плечи опускаются еще ниже.

Я тоже думаю, что это шутка. И что сейчас баронесса снова рассмеется и назовет нас замарашками и неумехами.

— Нет, я вовсе не шучу, — возражает мадам Зиберт. — Это платье должно произвести фурор на балу. И если я не могу надеть его ни на одну из своих покупательниц, то я надену его на одну из своих подопечных. Надеюсь, в нашем пансионе есть хотя бы одна прилично танцующая девица?

Стоявшая на подоконнике ваза падает на пол от неловкого движения Хитрук, и внимание всех присутствующих переключается на заалевшую Дашу.

— Нельзя же быть такой неловкой, мадемуазель! — взвизгивает директриса и оборачивается к баронессе. — Вот, полюбуйтесь, Анастасия Евгеньевна, каковы они у нас. Разве такую можно вывести в приличное общество?