Затерянная земля (Сборник) - Глоух Карл (первая книга TXT) 📗
Когда мы спустили на воду челнок, я вошел в него и оттолкнулся. Легкими ударами пары весел я удалялся от берега. Водоворот начал действовать с магической точностью. Мои друзья на берегу медленно отпускали веревку. Я уже видел перед собою движущуюся поверхность воды.
Вследствие оптического обмана мне показалось, что меня несет в противоположном направлении с бешеной быстротой.
В эту минуту водоворот достиг своей наибольшей быстроты вращения; послышалось хрипение; некогда было размышлять. Выпрямившись, я изо всей силы бросил коробку в водоворот. Тотчас после этого меня потянули к берегу. С бесконечным облегчением поспешил я вместе с другими на вершину холма.
Мы следили за блестящим предметом, как он, бешено кружась, приблизился к жерлу и среди хрипения, писка и рева был молниеносно втянут в пучину.
Молча мы возвращались домой. Алексей Платонович, которого мы нарочно взяли с собой, проявлял полное равнодушие к нашей затее. Никаких воспоминаний о том, что когда-то он проделал то же самое, не осталось в его ослабевшем мозгу.
В этот день наше задумчивое настроение уже не прояснялось; каждый был занят своими невеселыми мыслями.
В следующие дни, пока Фелисьен бродил с Каму по лесам, мы лихорадочно отдались серьезному делу под управлением Снеедорфа.
Исследователь приводил в действие все научные приборы, возвращенные нам гак-ю-маками. Барометрическая и магнитная обсерватории, поставленные на подходящем месте у озера, работали безукоризненно. Угловые измерения мы производили со всей тщательностью, и тут необходимо воздать честь Надежде, ставшей для нас незаменимой помощницей. Я начал составлять геологическую коллекцию, больше по привычке, так как было очень сомнительно, что мне когда-нибудь удастся увидеть ее в залах музея.
Но если мы вернемся, наше пребывание в этом поразительном затерянном мире принесет пользу науке. А в альбоме Фелисьена будет заключаться обильный и ценный этнографический материал.
Одновременно с этой деятельностью мы развивали и другую. Мы решили не полагаться на помощь извне и готовились, как могли, к смелой экспедиции к берегу океана через льды Гренландии. Мы собирали в нашей пещере пищевые запасы, меховую одежду; лыжи были уже готовы.
Необходимый запас горючего материала — жира, — мы добывали из одного богатого жиром сорта озерной рыбы. Олений пеммикан сушился на длинных перекладинах.
Если не удастся закончить приготовления к осени, мы должны будем перезимовать в Каманаке, так как на высоте материкового льда зимой царят невозможные условия.
XXX
Наши приготовления к путешествию были прерваны совсем неожиданно. В Каманаке наступило большое движение, троглодиты стали проявлять необычную деятельность. Выяснилось, что орде пришло время оставить Большую Пещеру, чтобы идти на север. Наступал период Большой Охоты.
Дикари должны запасаться на зиму шкурами, и как раз теперь кожа оленят наиболее удобна для обработки. В это же время гак-ю-маки делают запасы сушеного мяса на зимний период.
Мы совсем не думали принимать участия в этой охоте, но Каму объяснила нам, что на это время никто не смеет оставаться в Каманаке. Таков закон.
Старые и больные, неспособные к походу, спокойно устраняются тем простым способом, о котором я уже говорил.
Мы могли бы это время жить в палатке под открытым небом, но гак-ю-маки решительно дали нам понять, что мы должны идти с ними. Мы не хотели восстанавливать против себя племя и поэтому согласились.
Наше путешествие, таким образом, откладывалось до будущей весны. Зима запрет нас в Каманаке. Но тем с большим вниманием закончим мы приготовления, и кто знает, не встретимся ли мы весной с какой-нибудь спасательной экспедицией, вызванной нашими сообщениями.
На Большой Охоте нам предоставится возможность исследовать северную часть страны. Фелисьен на этот раз не возражал против общего решения. Итак, мы с покорностью судьбе готовились к Большой Охоте.
За два дня до выступления в поход мы увидели, что все женщины, дети и подростки по данному приказу молча оставили свои пещеры. Волосатые охотники собрались в центральной пещере. Пришла Каму и увела Надежду. Мы, мужчины, могли оставаться.
Троглодиты были в полном вооружении и торжественно разрисовали себя охристой глиной, начертив на груди и плечах целую систему коротких и длинных параллельных линий. Когда же самый старый охотник — отец нашей Каму — убедился, что все налицо, мы отправились внутрь скалы. Коридоры показались мне знакомыми, угадали их и остальные. По ним всех нас, кроме Надежды, таскали в темную пещеру патриарха.
Когда мы вошли, огонь блестел голубоватым светом, и неопределенный силуэт, подобный фантому, выдавал присутствие неподвижного старика.
Мы сели на землю вокруг него, держа наготове свое оружие. Сидели мы так в тяжелом молчании долгое, бесконечно долгое время, не делая ни малейшего движения, в полной, непроглядной, чуть не в кромешной тьме, так как огонь скоро был погашен. Слышно было только прерывистое дыхание троглодитов.
Сначала несмелое, потом все усиливающееся рыдание вырвалось из темной пещеры, из какого-то затерявшегося изогнутого коридора или расселины. Оно пробиралось к нам потихоньку, как чудовище; с хрипением завыло, как умирающий зверь, и затихло.
Я чувствовал, как Фелисьен, рядом со мной дрожал от волнения. Сам я был так же сильно взволнован. Звук этот неизгладимо врезался мне в память, но он был так своеобразен, что я не в состоянии описать его. Я убежден, что это было завывание скрытого в глубине скалы потока.
В этот момент один из гак-ю-маков высек огонь. Как только трут воспламенился, все мы ударили, согласно предписанию, кулаком о землю. Небольшой огонек вступил в отчаянную борьбу с тяжелым мраком, который, казалось, наваливался на него из всех углов пещеры.
Тут патриарх, сидевший в середине, начал бормотать. Он ворчал как росомаха, ревел как медведь, издавал звуки ревущего оленя.
Троглодиты слушали с оскаленными зубами, устремив на огонь свои взоры. Они отвечали еще более громким ворчанием. Но вдруг сразу затихли, и кто-то, трудно различимый в полумраке, встал и что-то бросил в огонь, — скорее всего, это был жир.
Заискрился, затрещал, дымно запылал костер; вспыхнуло яркое пламя и озарило таинство пещеры. Всюду на стенах появились большие изображения зверей. Были здесь мамонты, олени, дикие лошади. Картины были вырезаны на стенах твердым инструментом и обведены черной краской и охрой. Они отличались той же живостью, которая является характерной чертой произведений палеолитических охотников.
Но вот кто-то набросил на огонь мокрую кожу. Картины исчезли; тьма поглотила их. Остался лишь тлеющий огонек. Мы встали и в том же порядке вышли из «Пещеры Образов».
Я догадываюсь, что гак-ю-маки приписывали этому примитивному обряду какое-то магическое влияние на результаты предстоящего похода. На стенах нарисована лишь та дичь, на которую они охотятся. Ни одного хищника. И пещера есть строгое табу — святыня, место, куда имеют доступ только взрослые охотники.
После этого входы в Катмаяк были завалены камнями и заложены стволами деревьев, чтобы не вздумалось там поселиться медведям и росомахам.
Одноглазый троглодит остался в «Пещере Образов» в одиночестве, в темноте и гробовой тишине, с пищевыми запасами, положенными около него на расстоянии вытянутой руки.
Мы выступили в путь неприятным, сумрачным днем. Гак-ю-маки шествовали, вооруженные запасами копий, стрел и молотков. Их жены тащились, как вьючные лошади, с визжащими ребятишками, с шестами для палаток, с голышами для пращей и остальной утварью.
У нас было оружие, запас патронов, палатка и складной челнок. Несчастный Эква прямо-таки исчез под горой багажа.
Орда направилась к востоку вдоль берега озера. Мы снова увидели султан пара над розовыми террасами и услышали шипение и свист гейзера. Через два часа после этого мы достигли пустынной, однообразной местности.
